— Побег! Побег!.. — послышались голоса из тюрьмы.

— Придется бросить его здесь, — сказал Эдвардс.

Это будет нехорошо с нашей стороны, сынок, вмешался Натти. — Он сегодня по своей воле разделил со мной позорное наказание. У него доброе сердце.

Тут из «Храброго драгуна» вышло несколько человек, среди их голосов легко было различить голос Билли Керби.

— Луны уже нет, — громогласно заявил дровосек, но ночь светлая. Ну, кто домой собрался, пошли. Эй, что это там за возня в тюрьме? Надо пойти взглянуть, в чем там дело.

— Если мы не оставим этого человека здесь, мы погибли, — сказал Эдвардс.

Но тут Элизабет подошла к нему и быстро прошептала:

— Положите его в телегу и пустите быков. Никто туда и не заглянет.

— Вот пример быстроты женского ума, — сказал юноша.

Предложение мисс Темпл было немедленно осуществлено. Стюарда водрузили поверх сена и погнали быков вперед — теперь Бенджамен мог наслаждаться покоем и понукать быков кнутом, который сунули ему в руки. Быки весело побежали вперед. Как только с этим было покончено, Эдвардс и охотник, прокравшись вдоль ряда домов, скрылись в первом же проходе между ними: на улице раздались крики преследователей. Молодые девушки ускорили шаг, желая избежать встречи с констеблями и целой толпой праздных зевак, уже приближавшихся к месту происшествия. Кто ругался, а кто и добродушно посмеивался над ловкой проделкой узников. Во всем этом шуме ясно выделялся голос Керби: дровосек вопил и клялся, что поймает беглецов и притащит в одном кармане Натти, а в другом Бенджамена.

— Разбегайтесь по всему поселку, ребята! — кричал Керби. Он прошел мимо девушек, и топот от его тяжелых шагов был такой, словно это двигалось человек десять. — Расходитесь в разные стороны, бегите в горы — через четверть часа они уже будут там, и тогда берегитесь длинного ружья.

Ему вторили крики из двух десятков глоток, потому что теперь к погоне присоединились и посетители обоих кабачков. Одни принялись за дело всерьез, другие — просто желая позабавиться.

Уже входя в ворота отцовской усадьбы, Элизабет увидела, что лесоруб остановился возле телеги. Девушка решила, что Бенджамен погиб. Когда они вместе с Луизой торопливо зашагали по аллее, они вдруг заметили две фигуры, осторожно кравшиеся в тени деревьев. То были Эдвардс и старый охотник, и уже в следующее мгновение они стояли перед девушками.

— Мисс Темпл, возможно, мне никогда больше не придется увидеться с вами!

— воскликнул юноша. Позвольте мне отблагодарить вас за вашу доброту. Вы не знаете, вы не можете знать мотивов моих поступков.

— Бегите, бегите! — крикнула ему Элизабет. — Весь поселок поднят на ноги. Нельзя, чтобы вас увидели в такую минуту здесь, да еще со мной.

— Нет, я должен поговорить с вами — пусть даже мне грозит опасность быть схваченным.

— Ваш путь к мосту отрезан. Прежде чем вы успеете добраться до леса, ваши преследователи будут уже там. Разве только если…

— Только если что? Говорите же! — воскликнул молодой человек. — Однажды вы уже спасли меня своим советом. Говорите — я приму ваш совет не задумываясь.

— На улице сейчас пусто и тихо, — сказала Элизабет, помолчав. — Перейдите на ту сторону. На берегу озера вы увидите лодку моего отца. В ней вам будет легко добраться до любого места в горах.

— Но судье Темплу может не понравиться такое самоуправство.

— Его дочь ответит за это, сэр.

Юноша проговорил что-то очень тихо, что услышала одна лишь Элизабет. Затем Натти подошел к девушкам и сказал:

— Вы не забудете про банку с порохом, детки? Бобров добыть надо, чего бы это ни стоило, а мы стареем, я и мои собачки. Нам теперь требуется самое хорошее снаряжение.

— Пойдем, Натти, — нетерпеливо позвал его Эдвардс.

— Иду, сынок, иду. Благослови господь вас обеих за вашу доброту к старому человеку.

Девушки подождали, пока темные фигуры беглецов не скрылись из виду, и тогда уже поспешно вошли в дом.

В то время как происходила эта сцена в аллее, Керби успел догнать бычью упряжку, которая как раз ему-то и принадлежала: Эдвардс, не спросив на то разрешения у владельца, увел ее с того места, где обычно по вечерам терпеливые быки поджидали своего хозяина, пока тот развлекался в кабачке.

— Эй, эй! Ну-ка, стой, золотко! — закричал Керби. — Как это вы ухитрились сбежать? Я ж вас привязал!

— Пошевеливайтесь, лентяи! — пробормотал Бенджамен, ударяя наугад кнутом, который опустился прямо на плечо Керби.

— Черт подери, это еще кто? — закричал Билли, с изумлением оборачиваясь. В темноте он не мог разглядеть лица, едва видневшегося над краем телеги.

— Кто я? Я рулевой на этом судне, и здорово же я им управляю! Двигаюсь по курсу на мост, и колодки остались далеко за кормой. Эй вы, лежебоки, пошевеливайтесь!

— А ну-ка положи кнут на место, Бенни Помпа, — сказал лесоруб, — не то я сейчас схвачу тебя за шиворот и надеру как следует уши. Куда это ты собрался с моей упряжкой?

— С какой еще упряжкой?

— Ну да, с моей телегой и быками.

— Ты же должен знать, Керби, что Кожаный Чулок и я, Бенни Помпа, — ты же знаешь Бенджамена Помпу? Так вот, Бенни и я….нет, я и Бенни… В общем, черт меня подери, если я знаю, как это получилось. Только кто-то из нас должен отправиться за бобровыми шкурами. Вот мы и взяли эту телегу, чтобы было куда их складывать. А знаешь, Керби, ты грести не умеешь. Ты с веслом обращаешься вроде как корова с мушкетом…

Билли понял, в каком состоянии находится стюард, и некоторое время шагал рядом с телегой, раздумывая, потом взял кнут из рук Бенджамена — тот завалился на сено и тут же уснул. Керби повел быков по улице, затем через мост и в гору, к той вырубке, где ему предстояло работать на следующий день; по дороге его ничто не задержало, только отправившиеся на розыски констебли торопливо перекинулись с ним двумя-тремя словами относительно беглецов.

Элизабет долго простояла у окна своей комнаты. Она видела, как по склону горы мелькают факелы преследователей, слышала шум голосов. Но час спустя все вернулись, усталые и разочарованные неудачей, и поселок снова затих. Все в нем было мирно и спокойно, как в начале вечера, когда Элизабет выходила из дому, направляясь в тюрьму к Натти Бампо.

Было еще довольно рано, когда на следующее утро Элизабет и Луиза встретились, как было условлено накануне, и направились в лавку мосье Лекуа, чтобы выполнить обещание, данное Кожаному Чулку. На улицах уже вновь начиналось оживление, но в лавке в такой ранний час народу было мало, и, кроме любезного хозяина, молодые девушки застали там только Билли Керби, одну покупательницу и мальчугана, выполнявшего в лавке обязанности помощника и приказчика.

Мосье Лекуа был занят чтением писем, вызывавших в нем восторг, в то время как дровосек стоял с топором под мышкой, засунув одну руку за пазуху, а другую спрятав в карман куртки, и с добродушным сочувствием поглядывал на француза, разделяя, казалось, его радость. Свобода обращения, обычно наблюдавшаяся в новых поселениях, стирала грани между различными слоями общества и вместе с этим часто заставляла забывать и преимущества ума и образования. Когда девушки вошли в лавку, не замеченные хозяином, тот говорил, обращаясь к Керби:

Ах, мосье Биль, это письмо делает меня самым счастливым из людей! Ах, ша chere France note 60, я снова тебя увижу!

От души рада всему, что может дать вам счастье, мосье, сказала Элизабет,

— но, надеюсь, нам не придется расстаться с вами навеки.

Галантный лавочник тотчас перешел на французский язык и незамедлительно поведал Элизабет свои надежды на то, что ему можно будет вернуться на родину. Новый образ жизни и занятий наложил, однако, сильный отпечаток на его податливую натуру, и он, рассказывая прекрасной посетительнице об отрадных переменах в своей жизни, не забывал в то же время отвешивать табак лесорубу.