– Арестовать Дезидерия не так-то легко, – возразила Грантайре.

– Я понимаю. В принципе, мы можем его и не трогать. Все зависит от того, возьмет Окхэм камень с собой или нет. Я склонен думать, что не возьмет.

– Конечно, нет – если у него осталась хоть капля мозгов, – заявил уверенно Кессиас. – Он ведь должен проявлять элементарную осмотрительность. Наверняка лорд просто хочет договориться о сделке. А если камешка у него не окажется, наш арест закончится пшиком.

– Вот именно. Поэтому нам лучше выждать, пока они не расстанутся. Мы арестуем лорда после его ухода от чародея, и лучше – когда он вернется домой.

– Почему? – поинтересовалась Грантайре.

– Мы разыграем там небольшую инсценировку, – медленно произнес Лайам. – Я готов выступить и актером, и режиссером. – Он вовсе не был к тому готов, но Грантайре и Кессиас согласно кивнули. – Да, так и следует поступить, – сказал больше себе, чем окружающим, Лайам и тряхнул головой.

На какое-то время в гостиной воцарилось молчание, наконец Грантайре спросила о том, о чем никому из присутствующих спрашивать не хотелось. |

– А что, если лорд уже передал Дезидерию камень?

Лайам покосился на мешочек с предметами из «музея» Тарквина.

– Вы уверены, что сможете выстоять против него?

Грантайре рассмеялась – резко и хрипло.

– Я-то смогу, но мне не хочется, чтобы дело дошло до того.

– Если нам повезет, то ваш выход и не понадобится. Я один пойду к Дезидерию и объясню, что ему продали краденую вещицу, о чем он безусловно не знал. А еще скажу, что лорд арестован и что камень придется вернуть. Если маг возвратит камень, все на том и закончится, если нет – в дело вступите вы. У вас есть козырь, маг не знает, что вы – в Саузварке, и к чему-то серьезному он вряд ли будет готов.

– Прекрасно, – кивнула Грантайре. Она, похоже, нисколько не опасалась сражения. – Надеюсь, вы понимаете, что мне придется его убить?

– Да, конечно, – сказал Лайам. Кессиас промолчал, только помрачнел еще больше.

– Что же мы будем делать сейчас?

– Ждать, – сказал Лайам и пересел поближе к камину.

Бурс принес чаши с горячим напитком и, заметив, как все напряжены, поспешил удалиться. Лайам рассеянно взял чашу, но пить не стал. Он сидел, тупо уставившись в пол.

А что, если он возводит на паиньку-лорда поклеп? Что, если тот просто где-нибудь загулял и думать не думает о каких-то там чародеях? «Тогда мы так ничего и не дождемся», – сказал он себе. «Дождемся», – возразил ему его же собственный внутренний голос. Лайам мысленно усмехнулся. Какое-то из его «я» опять ошибается, но какое?

Время шло. Ему стоило огромных усилий не тормошить Фануила вопросами. Если кто и не знает сомнений, так это дракончик, и никаких ошибок он точно не совершит.

Пришел Бурс с кувшином, чтобы наполнить опустевшие чаши. Вообще-то, опустела лишь чаша Кессиаса, но эдил накрыл ее широкой ладонью и знаком велел слуге удалиться. Когда Бурс скрылся за дверью, в сознание Лайама впрыгнула мысль:

«Лорд Окхэм выходит из гостиницы».

Лайам закрыл глаза и безмолвно возблагодарил небеса.

– Окхэм вышел, – сообщил он остальным. Кессиас привстал, но Лайам покачал головой. – Мы подождем, пока он не доберется до дома.

Кессиас все-таки встал.

– Я хочу послать в «Три лисицы» еще одного человека, и мне все равно нужно проверить, как дела у ночной стражи. Я схожу в казарму и тут же вернусь.

Когда эдил ушел, Лайам мысленно обратился к дракончику:

«Фануил, следуй за лордом. Сообщи, когда он придет домой».

«Хорошо, мастер».

Лайам подумал: «Ну почему я не чей-нибудь фамильяр? Я был бы таким спокойным, таким логичным, таким рассудительным. И начисто лишенным каких-либо эмоций… Наверное, быть фамильяром приятно и очень легко… правда, не при хозяине вроде меня».

Впрочем, он обнаружил, что ожидание перестало его тяготить. Лайам неторопливо поднялся, склонился к камину и протянул руки к огню, едва не задев локтем Грантайре. Она повернулась и посмотрела на него с немым ожиданием.

– Ну что… как дела? – спросил Лайам и засмеялся, но смех получился немного натянутым.

– Как вы собираетесь поступить с этим лордом?

– Отшлепаю его и отправлю в кроватку, – ответил Лайам и засмеялся, на этот раз совершенно искренне. Грантайре тряхнула гривой волос.

– В таком случае ему можно лишь позавидовать.

Лайам рассеянно улыбнулся. Он уже раздумывал о другом. «Нужно ли мне чем-нибудь вооружиться?» Выходило, что нет. Окхэм орудовал ножом. Нож – не такое уж страшное оружие, если быть начеку, а Лайам считать ворон вовсе не собирался. Нищий, скорее всего, просто не ожидал нападения. «Однако если завяжется драка, я ведь могу его и убить».

Эта мысль несколько ошарашила Лайама. Хочется ли ему своими руками наказать того, кто над ним насмеялся? Кажется, нет. Боль первой обиды прошла, задетое самолюбие утихомирилось, и к сложившейся ситуации он стал относиться как к данности. Пусть уж лорда осудят законным путем, а потом и благополучно повесят. Лайам попытался представить, как тело красавца аристократа покачивается под перекладиной виселицы, но попытка не удалась. Да и вряд ли дело закончится виселицей. Окхэм как-никак дворянин, а дворян за убийство воришек и нищих не вздергивают.

Кроме того, всегда трудно сказать, кто виноват, кто прав в стычках со смертельным исходом. Воры вспыльчивы, Шутник был горяч, а нищий… Кто его знает? Мало ли чем он мог пригрозить лорду.

Лайам покачал головой. Как ни крути, на Окхэме повиснет лишь обвинение в краже со взломом, причем у собственной тетушки, и это дельце вполне могут замять. Вряд ли суд решится позорить благородного лорда…

Вернулся Кессиас, впустив в дом облако холодного воздуха. Он сообщил, что отправил в «Три лисицы» еще одного наблюдателя.

– И кстати, Ренфорд… Вас ожидает на улице какая-то пигалица. Грязная, как навозная куча.

Это была Мопса. И действительно, неимоверно грязная. Она стояла возле дома эдила, похлопывая Даймонда по ноге. Лайам присел возле нее, дрожа от холода – он забыл накинуть плащ.

– Что ты здесь делаешь?

– Меня послал к тебе Волк, – произнесла Мопса голосом, полным отчаяния. – И я теперь засветилась!

– Что?! Что ты мелешь?

– Я засветилась! – захныкала маленькая воровка. – Теперь меня знает в лицо сам эдил, а к утру будет знать вся стража!

Лайаму некогда было думать о таких пустяках.

– Чего хочет Оборотень?

– Он хочет знать, что ты выяснил, – всхлипнула Мопса. – Сказал, что доволен тем, как все идет, а еще сказал, что ждет разъяснений. Я просто не понимаю, почему у него так засвербило? Зачем он погнал меня к тебе ночью, а не с утра? Теперь все пропало!

– Мопса, уймись, – перебил ее Лайам. – Ступай к Оборотню и скажи, что я все уже знаю. Что это не нищие, а совсем другой человек и что скоро я доберусь до этого человека. – Мопса все еще всхлипывала, поэтому Лайам схватил ее за плечи и резко встряхнул. – Это очень важно! Передай ему, что нищие тут ни при чем. Запомнила?

– Конечно, чего тут запоминать, – она высвободилась из его рук. – Тебе что, совсем наплевать, что я засветилась? Я теперь не смогу работать в толпе, понимаешь?

Он понимал. Он все понимал. Мопса считает, что ее грязно подставили, и ищет сочувствия.

– Я сожалею. Но с этим теперь ничего не поделать. Срочно передай Волку мои слова.

– Ха!

– И еще скажи, что я вскоре все объясню. Ты идешь или нет? Или мне показать тебя эдилу еще раз?

Мопса нахмурилась.

– Да иду я, иду, – пробормотала она, а потом выпалила: – А где мой подарок?

Лайам поморщился. Он совсем позабыл о своем обещании.

– Ты его непременно получишь. Но сейчас тебе следует поторопиться. Мой подарок будет самым лучшим на свете. Ступай!

Мопса с подозрением глянула на него, а потом, не сказав ни слова, развернулась и скрылась в ночи.

Лайам, стуча зубами, вернулся в дом.

– Это моя осведомительница, – пояснил он Кессиасу, понимая, что этим может совсем скомпрометировать Мопсу, и поклявшись загладить свою вину перед ней. – Я думаю, с этим делом мы покончим сегодня.