Пока шлюпка направлялась к выходу из бухточки, Перальта, повернув голову, смотрел через плечо. Он отчетливо видел побережье в той стороне, откуда могли появиться пираты, и развалины города, опустошенного и сожженного Морганом. Большинство зданий было выстроено из прекрасного кедрового дерева и украшено прелестными резными балкончиками. Все погибло в пламени. Уцелели только те здания, что были сложены из камня, и одно заметно возвышалось над соседними. Это был старый кафедральный собор, по-прежнему действующий, потому что тот, что возвели на смену ему в Новой Панаме, до сих пор не освятили. Но пираты Моргана не сумели украсть все. Прослышав о неминуемом нападении, священники собора хитроумно замаскировали красивейший запрестольный образ — настоящий шедевр резного дерева, покрытого тонким листовым золотом. Они выкрасили сокровище черной краской и одурачили пиратов. Те обшарили весь собор, но обмана не распознали. Запрестольная перегородка уцелела, и жители Новой Панамы по-прежнему молились перед ней. Дон Франсиско Перальта поудобнее устроился на кормовой банке, размышляя, не удастся ли ему, применив какую-нибудь хитрость, оставить в дураках и этих разбойников.

Гектор был очень рад, что его отобрали в авангард капитана Соукинса, и Коксону теперь куда как непросто добраться до юноши. Буканьерский капитан опробовал мазь куна с подсыпанными в нее шпанскими мушками, и когда Гектор видел Коксона в последний раз, то лицо и шея у него были обезображены громадными волдырями, зудящая сыпь распространилась по коже, подобная гротескному родимому пятну, и причиняла немалые страдания. Гектор, понятное дело, чувствовал, что это лишь малая кара за происшедшее на гребне перед Санта-Марией.

— Тебя подставили, — подтвердил Изреель, когда Гектор рассказал другу, что случилось во время атаки. — Из зарослей тростника, где собирался авангард, мы никак не могли видеть ни тебя, ни твой белый флаг. Однако с косогора ты был для Коксона как на ладони. Вот он, наверное, злорадствовал, глядя, как ты доверчиво шагаешь прямо на испанские ружья.

— А сам Коксон старался держаться от опасности подальше, — прибавил великан. — Он дождался, пока падет Санта-Мария, и только тогда спустился с гребня. Поговаривают, что нашему командиру недостает храбрости.

Теперь Коксон остался далеко позади Соукинса; авангард на рассвете двигался в сторону Панамы на лодках, которые дали индейцы куна — это были две большие пироги и пять маленьких каноэ. Изрееля, Дана и Жака определили в пирогу, а Гектору выдали мушкет и боеприпасы и вместе с пятью другими буканьерами посадили в одну из небольших долбленок.

Отложив весло, Гектор наклонился вперед, проверяя, надежно ли укреплен мушкет на борту каноэ. Дан посоветовал самому удостовериться в крепости узлов; дуло должно быть хорошенько заткнуто, а затвор, чтобы не намок, — завернут в вощеную ткань. Патронташ также необходимо было залить салом и крепко принайтовить в надежном месте для того, чтобы, если лодка вдруг опрокинется, Гектор не потерял ни оружия, ни боеприпасов.

Совет оказался очень кстати. Каноэ не перевернулось, но через четыре дня после отплытия из Санта-Марии пошли частые ливни, сильные и неожиданные, у Гектора промокли одежда и ранец и испортились последние запасы еды. Сухой осталась только записная книжка с медицинскими заметками. Он упрятал ее внутрь водонепроницаемой трубки, которую смастерил из полого стебля гигантского тростника, а концы трубки запечатал, туго забив пробкой из мягкой древесины.

Гектор подобрал весло и вновь принялся грести. Выбор собеседников был ограничен — говорить можно было только с теми, кто находился на банках впереди или позади него. Перед Гектором сидел загорелый и обветренный буканьер по имени Джон Уотлинг. Шрамы и грубая речь, с изредка проскальзывающими словечками из военного жаргона, обличали в нем солдата-ветерана.

— Мне говорили, что Соукинс не терпит богохульств и сквернословия, — промолвил Гектор.

— И азартные игры заодно. Говорит, это грех, и я с ним согласен, — ответил Уолтинг через плечо. — Если видит у кого колоду карт или игральные кости, то выбрасывает в море. И своих людей он воскресенье блюсти заставляет.

— Что, однако, нисколько ему не мешает грабить братьев-христиан.

— Конечно, нет! Они же паписты! Для него они законная добыча, и плевать, есть у нас или нет разрешение Ямайки.

Упоминание о Ямайке вновь навело Гектора на мысли о Сюзанне.

— Надеюсь скоро вернуться на Ямайку. Девушку там оставил, — как бы невзначай промолвил он, но тоном, преисполненным гордости. Его заявление было, разумеется, преувеличением, но если притвориться, что у него была Сюзанна, то можно испытать от этого удовлетворение.

— Тогда лучше тебе надеяться, что наше дельце в Панаме принесет денежек побольше, чем в Санта-Марии. Вряд ли на Ямайке радостно встретят, коли в кошельке звонкой монеты не будет! Кому ж такого хочется!

— Для моей девушки все равно, — похвастался Гектор.

— Она тебе этого и не скажет, — промолвил Уотлинг. — Впрочем, в Порт-Ройяле мы оставили по себе и вправду дурное впечатление. Наши капитаны заявили властям, что мы отправляемся рубить деревья в Кампече. Даже получили правительственные лицензии на рубку леса. Но стоило земле скрыться из виду, как они повернули на Мэйн и заварили всю эту кашу.

— Не понимаю, как это на мне скажется, когда я вернусь в Порт-Ройял? Я-то присоединился к вам позже.

— А разницы никакой, — проворчал Уотлинг. Он перестал грести, взял деревянный ковшик, что лежал под ногами, и вычерпал из каноэ плескавшуюся на дне воду. — Дело в том, что между Англией и Испанией заключено перемирие, и я не удивлюсь, если от нас отрекутся.

— Отрекутся?

— Объявят вне закона. — Уотлинг произнес эти слова самым небрежным тоном. — Если же мы вернемся с карманами, набитыми золотом, то обо всем забудут. Как было после возвращения Дрейка во времена королевы Елизаветы. Испанцы до сих пор называют его великим пиратом, зато англичане почитают героем нации, а королева возвела его в рыцари. — Он повернулся вполоборота, покосился через плечо на Гектора. — Вот явишься домой на корабле с парусами из шелка, тогда ты — тоже герой. А коли нет… — Он сделал рукой движение, словно на шею накидывают веревку и тянут вверх. — Нас вздернут. Всех, кого поймают…

Прямолинейное, без прикрас, предсказание Уотлинга наполнило душу Гектора дурными предчувствиями. Даже если юноша и согласился бы бросить Дана и остальных друзей, то уже было слишком поздно сбегать из экспедиции. Он отправился в набег на Панаму, и у него больше нет благовидного предлога, что в рейде, мол, он всего лишь участвовал как лекарь. Капитан Соукинс настоял, что раз Гектор решил отправиться с передовым отрядом, он должен взять мушкет. Юноша размышлял о высказанном Уотлингом пророчестве и никак не мог решить, что для него предпочтительнее: чтобы нападение на Панаму потерпело неудачу, и буканьерский отряд был распущен, или чтобы рейду сопутствовал успех, и он вернулся на Ямайку богачом и откупился от всех неприятностей.

Воцарилось долгое молчание, которое немного погодя нарушило лишь замечание Уотлинга:

— Хорошо, что сегодня день святого Георга. Добрый знак!

Но Гектор не отвечал. В составе крошечной флотилии Соукинса он насчитал в общей сложности семьдесят шесть человек, и как ему казалось, этого слишком мало для нападения на крупную испанскую твердыню. Остальные буканьеры остались далеко позади, и он сомневался, чтобы воинственный Соукинс дожидался, пока его нагонят основные силы. Где-то слева от Гектора плыла пирога с Даном, Изреелем и Жаком, но лодки были слишком далеко, и он не мог сказать, в какой именно находятся его друзья. Справа, отчетливо видимая на низком берегу в сиянии восходящего солнца, стояла разрушенная башня, о которой один из его сотоварищей, некогда ходивший с Морганом, сказал, что это собор Старой Панамы. Должно быть, авангард приближался к цели.

— Три паруса, идут прямо на нас! — воскликнул Уотлинг, когда солнце разогнало остатки утренней дымки.