– А вот и нет! Она была на нем – вместе с плащом, разумеется, – когда мы уже отвалили от берега! Я почему-то обратил на это внимание, когда мы сидели с ним на веслах.

– Дайте-ка взглянуть, – потребовал Кроуфорд. – Да, Уильям, похоже, что вы правы. Амбулен был здесь совсем недавно, незадолго до нашего прихода.

– Но здесь на него напали, ранили и потом потащили куда-то в чащу! В ту сторону! Господа, скорее вперед! Мы сможем их догнать и выручить Амбулена.

– Не торопитесь, мой друг! – осадил его Кроуфорд. – Во-первых, мы не знаем, сколько их. Во-вторых, мы устали, а порох отсырел и вряд ли просохнет до утра. Мы и так еле держимся на ногах. Огня нам не разжечь, значит, надо глотнуть хорошенько рому.

– То есть как? Вы что, считаете возможным отказаться от выручки товарища, Кроуфорд? – опешил Уильям.

– Во-первых, Амбулен друг только для тебя, Уильям, а для меня он всего лишь случайный деловой партнер, к тому же довольно неприятный. Во-вторых, я прибыл на этот остров для того, чтобы искать сокровища, а не для того, чтобы вытаскивать из передряг каких-нибудь французских докторишек. В-третьих, для начала было бы очень кстати обсушиться – лично я промок до костей. Ну, и, в-четвертых, если выручка Амбулена будет связана с большим риском для нас, от нее и в самом деле придется отказаться, потому что в противном случае золото сэра Уолтера Рэли нам с тобой, дорогой Уильям, уже никогда не понадобится…

– Веселый Дик! – крикнул в этот момент Джо Янг из зарослей. – Поскольку Грязному Гарри и ребятам их палаши больше не пригодятся, недурно будет нам взять на борт их личный арсенал, а?

Кроуфорд направился вслед за Янгом, копошившимся у тех кустов, где отряд оставил четырех убитых пиратов. Остальные поплелись за ним. Сняв оружие с мертвецов, Кроуфорд заметил окровавленный клочок Амбуленова камзола, заботливо насаженный на какой-то сучок у тропинки. Маленькая течичи, до этого без толку носившаяся по песку от счастья вновь обрести хозяина, громко залаяла.

– Н-да, если у меня и оставались сомнения насчет француза, то теперь они развеялись, – вслух подумал Кроуфорд. – Но только нравится мне это все меньше и меньше. Как будто нарочно подстроено – ясно, гладко, как по нотам… Шевалье давно вызывает у меня подозрения, и с каждым разом они крепнут. Сдается мне, что, двигаясь по этой тропинке, мы прямиком попадем в лапы противника.

– Может быть, и так, – вмешался Ивлин. – Но я бы все-таки двинулся на его поиски. Вдруг мы ошибаемся? Но даже если вы и правы, сэр Френсис, то тогда тем более следует отбить доктора и держать его при себе, не спуская с него глаз! Находящийся в стане врага – по своей воле или нет, Амбулен для нас в любом случае опаснее. Взяв его в плен, французы наверняка постараются переманить его на свою сторону.

– А если это не французы, а люди Черного Билли? – испуганно спросил Джо Янг, которого вовсе не радовала перспектива встретиться с Пастором после того, как по его, янговской, милости на корм рыбам пошла значительная часть команды, взятая Биллом с Тортути, а он почему-то до сих пор жив.

– Это ничего не меняет, – подняв голову после тяжелых раздумий, ответил Кроуфорд. – Пожалуй, вы правы, капитан Ивлин. Нам следует отыскать Амбулена, а там уж станет ясно, что делать дальше: таскать его с собой, не спуская глаз день и ночь, или найти более простой и действенный способ лишить его возможности причинить нам вред.

– Что это значит, сэр Фрэнсис?! – в ужасе промолвил Уильям. – Уж не хотите ли вы сказать?… Но как же так?!

– К сожалению, дорогой Харт, к сожалению!.. Иногда в жизни бывает так, что человека, начинающего представлять опасность, приходится убивать, пока он не убил тебя…

Карибское море. Эспаньола.

– Однако, какова шпага у этого мерзавца! – Капитан Ришери принял из рук солдата трехгранный клинок, который тот отобрал у Кроуфорда и теперь с почтением подносил своему командиру.

Шпага была необычно широка у основания, но в отличие от виденных Ришери на войне с германцами колишмардов к острию сужалась плавной изящной линией. Она имела витую рукоять и довольно простую гарду с прямой крестовиной. Заметив возле самого эфеса из резной стали какие-то буквы, Ришери поднес шпагу к самым глазам. «Вас ему жертвую», – гласила надпись на старом клинке.

– Ого, – презрительно воскликнул шевалье, – эта скотина, оказывается, в душе еще и поэт!

Сзади медленно подошла Лукреция и, взглянув на клинок в руке капитана, зябко передернула плечами. Ришери краем глаза заметил женщину и резко обернулся, едва не задев ее платья лезвием своего трофея.

– Если я не ошибаюсь, сударыня, а что-то мне подсказывает, что я не ошибаюсь, это и есть то лицо, которое мы ищем? – очень тихо спросил Ришери, указывая эфесом шпаги на валяющегося возле него пленника, и на его побледневшем лице проступили желваки.

– Да, это он. – Лукреция хотела сказать это громко, но отчего-то голос ее сел. – Это он, – повторила она и добавила про себя: «Это он, мой пропавший жених».

На боку у ее ног лежал оборванный и избитый мужчина, локти которого были связаны за спиной, а ноги опутаны веревкой. Он с трудом повернул голову в ее сторону и разлепил заплывшие глаза. На его разбитых губах мелькнула улыбка.

– Кто алчно жаждет чем-то обладать, тот все готов отдать, чем он владеет, готов он все растратить, проиграть… – прошептал он, но не успел докончить, так как Ришери пнул его кончиком сапога в грудь.

Лукреция вздрогнула, словно шевалье ударил ее.

– А луч надежды меркнет и слабеет, – вдруг тихо произнесла Лукреция, и злобное торжество на миг исказило ее лицо. – Я обещала вернуться за тобой, Дик, и я вернулась.

– О, милая леди Бертрам, – прохрипел пленник и попытался сплюнуть кровь, но не смог, и алая слюна потекла по его заросшему щетиной подбородку. Он облизнул распухшие губы. – Я все же сам закончу эту поэму. Итак, прекрасная леди! Пусть счастья ветерок тебя овеет, но день зловещий быстро настает, весть принеся о том, что ты – банкрот! – Договорив, он расхохотался, но смех его быстро перешел в кашель, и он, дернувшись, уткнулся лицом в развороченную копытами лошадей землю, вдруг потеряв сознание.

В ту же секунду Лукреция почувствовала, что слабеет, и, не подхвати ее любезный шевалье под руку, она бы упала рядом с пленником.

– Мне что-то нехорошо, – пробормотала она и дотронулась пальцами до лица. Зубы ее стучали, и лишь усилием воли ей удалось подавить нервную дрожь, сотрясавшую ее тело.

– Этот негодяй напугал вас? Слишком много чести вы оказали ему, разговаривая с ним.

Лукреция невидящими глазами посмотрела на капитана.

– А?! Что? С кем разговаривала?

– Аделаида, мне кажется, у вас начинается лихорадка. Эй, где этот вшивый доктор, эта индейская клизма, со своими порошками? Скорее сюда! Даме плохо!

Эстебано бесшумно вынырнул из-за пальмы и скользнул к Аделаиде, которая, сцепив руки, продолжала что-то бормотать себе под нос. Слишком учтиво поклонившись Ришери, так что этот поклон слегка смахивал на издевку, он с некоторым усилием высвободил руку миледи и внимательно оглядел ее, пощупав пульс.

– Я дам синьоре порошок. Вы, сеньор, растворяйте в воде на один прием столько, сколько уместится на кончике ножа, и давайте ей пить. Что? Нет, это не лихорадка, это злой дух.

– Боже, в медицине остались одни дикари! Только злых духов нам еще не хватало! – Шевалье Ришери воздел глаза к небу, тряхнул локонами короткого парика и, вздохнув, повел Лукрецию к палатке. – Да, кстати, – кивнул он своему помощнику, – проследите, чтобы этого, – он подбородком указал на лежавшего без сознания Кроуфорда, – привязали к дереву отдельно от других пленников, да выставите часового.

– Простите, сеньор, может, его стоило бы осмотреть? – вмешался индеец. – Мне кажется, он ранен.

– Охота вам возиться с этой скотиной. Впрочем, он нам еще нужен, так что поступайте как вам угодно. – И Ришери, заботливо поддерживая Лукрецию, медленно повел ее в палатку, представлявшую из себя кусок просмоленной парусины, натянутый на бамбуковые колья.