— Что ты имеешь в виду?

— Я лично убил капитана, — пояснил я.

Он хлопнул меня по плечу, глаза его светились радостью.

— Ты вновь завоевал вечную благодарность Вепайи, — воскликнул он. — Я бы хотел, чтобы мне выпала удача убить это животное и таким образом смыть оскорбление, нанесенное Вепайе, но раз уж это не был я, то я рад, что это был ты, Карсон — больше, чем если бы это был кто-либо другой.

Я подумал, что он придает чересчур большое значение этому делу и считает слишком важными действия капитана «Совонга». В конце концов, девушке не было причинено никакого вреда. Но, разумеется, я отдавал себе отчет, что любовь странным образом воздействует на мыслительные процессы человека, так что обида, причиненная его избраннице, может быть интерпретирована как оскорбление достоинства всего мира.

— Что ж, теперь все это позади, — сказал я, — и твоя возлюбленная вернулась к тебе в целости и сохранности.

Казалось, мои слова ужаснули его.

— Моя возлюбленная? — воскликнул он. — Во имя предков всех джонгов! Неужели ты хочешь сказать, что ты не знаешь, кто такая Дуари?

— Я считал, разумеется, что это девушка, которую ты любишь, — признался я. — Кто же она?

— Конечно, я люблю ее, — объяснил он. — Вся Вепайя любит ее. Она — девственная дочь джонга Вепайи.

Если бы он объявил, что на борту нашего корабля присутствует богиня, его голос не мог выразить большего благоговения и почтительности. Я постарался выказать больше потрясения, чем чувствовал на самом деле, чтобы не оскорбить его чувств.

— Если бы она была твоей избранницей, я бы счел большей честью для себя принимать участие в ее спасении, чем будь она дочерью дюжины джонгов.

— Благодарю тебя, — ответил он. — Но не говори таких вещей другим вепайянам. Ты рассказывал мне о божествах того странного мира, откуда ты прибыл; так вот, джонг и его дети столь же священны для нас.

— В таком случае, разумеется, они будут священны и для меня, — заверил я его.

— Кстати, я должен кое-что передать тебе. Вепайянин счел бы это высокой честью. Дуари хочет видеть тебя, чтобы лично тебя поблагодарить. Конечно, это против правил, но наши теперешние обстоятельства делают соблюдение старых обычаев нашей страны непрактичным, если не вовсе невозможным. Ее уже видели несколько сотен человек, и почти все они были врагами. Так что не будет вреда, если она увидится и поговорит со своими защитниками и друзьями.

Я не понимал, к чему он ведет, но уступил ему и сказал, что еще до конца этого дня я засвидетельствую принцессе свое почтение.

Я был крайне занят и, правду сказать, не горел желанием наносить визит принцессе. На самом деле я почти страшился этого, так как не обучен пресмыкаться и раболепствовать перед королевскими величествами и прочая. Но я решил, что из уважения к чувствам Камлота я должен как можно скорее расправиться со всем этим. Когда он ушел по какому-то делу, я направился в предназначенные принцессе каюты на второй палубе.

Амториане не стучат в дверь, они свистят. По-моему, это гораздо удобнее, чем наш обычай. У каждого есть свой определенный свист. Некоторые из них достаточно сложные. Сигналы, принадлежащие друзьям, начинаешь различать очень скоро. Стук в дверь осведомляет вас только о том, что кто-то хочет войти, свист говорит о том же, но вдобавок способен засвидетельствовать личность пришедшего.

Мой сигнал очень прост. Он состоит из двух коротких низких нот, за которыми следует высокая и более длинная нота. Когда я стоял перед дверью Дуари и насвистывал этот сигнал, мои мысли были не о принцессе за дверью, а о другой девушке — далеко отсюда, в древесном городе Куаад, на Вепайе. Я часто думал о ней, о девушке, которую видел лишь дважды, а слышал всего один раз. О девушке, которой я признался в любви, что овладела мной столь же внезапно, неотвратимо и полностью, как однажды в будущем овладеет смерть.

В ответ на мой сигнал нежный женский голос пригласил меня войти. Я перешагнул порог и оказался лицом к лицу с Дуари. При виде меня глаза принцессы расширились, и краска мгновенно залила ее щеки.

— Ты! — воскликнула она.

Я был ошеломлен ничуть не меньше ее. Это была девушка из сада джонга!

Какая странная встреча! От неожиданности я совершенно лишился дара речи. Замешательство Дуари тоже было вполне очевидным. Но, по крайней мере для меня, эта необычная встреча была счастливым совпадением.

Я направился к ней, и, надо полагать, в моих глазах отражалось куда больше, чем я отдавал себе отчет, потому что она отшатнулась, покраснев еще сильнее.

— Не прикасайся ко мне! — прошептала она. — Не смей!

— Разве я когда-либо причинил тебе вред? — спросил я.

Похоже, этот вопрос вернул мне ее доверие. Она покачала головой.

— Нет, — признала она. — Физически — никогда. Я послала за тобой, чтобы поблагодарить тебя за службу, которую ты сослужил мне, но я не знала, что ты — это ты. Я не знала, что Карсон, о котором они говорили, это тот самый человек, который… — она замолчала и взглянула на меня умоляюще.

— Тот человек, который в саду джонга сказал, что любит тебя, — продолжил я за нее.

— Не надо! — вскричала она. — Неужели ты не сознаешь оскорбительность и преступность такого заявления?

— Так это преступление — любить тебя? — спросил я.

— Преступление говорить мне об этом, — ответила она несколько свысока.

— Тогда я законченный преступник, — ответил я, — ибо я не могу сдержаться, не могу молчать, что люблю тебя, и буду говорить это всякий раз, когда тебя увижу.

— В таком случае ты не должен больше видеть меня, поскольку ты не имеешь права говорить такие вещи, — решительно сказала она. — Я прощаю тебе предыдущие оскорбления, потому что ты оказал мне и государству огромную услугу. Но больше не повторяй их.

— Но что, если я не могу поступать иначе? — вопросил я.

— Ты должен преодолеть себя, — серьезно сказала она. — Это вопрос твоей жизни или смерти.

Ее слова озадачили меня.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — признался я.

— Камлот, Хонан, любой из вепайян на борту корабля убили бы тебя, если бы узнали об этом, — ответила она. — Джонг, мой отец, приказал бы казнить тебя по возвращении на Вепайю. Все зависело бы от того, кому первому я сказала бы об этом.

Я подошел поближе и заглянул ей в глаза.

— Но ты ведь никому не скажешь, — прошептал я.

— Почему ты так думаешь? — потребовала ответа она, но голос ее слегка дрогнул.

— Потому что ты хочешь, чтобы я любил тебя, — бросил я вызов.

Она сердито топнула ногой.

— Ты преступаешь границы допустимого, и не подлежишь ни милости. ни прощению. Немедленно прочь из моей каюты! Я не желаю больше видеть тебя.

Ее грудь вздымалась, прекрасные глаза сверкали. Она стояла очень близко ко мне, и мной овладело стремление схватить ее в объятия. Я хотел прижать ее к себе, хотел покрыть ее губы поцелуями.

Но более всего я хотел добиться ее любви, так что я овладел собой, дабы не зайти слишком далеко. Мне не хотелось потерять шансов завоевать ее любовь, которая, я чувствовал это, уже зарождается где-то в безднах души, на самой границе сознания. Не знаю, почему я был так уверен в этом, но я был уверен.

Я не мог бы навязывать свое внимание женщине, которой оно отвратительно. Но с первого мгновения, как только я увидел эту девушку, подсматривающую за мной в саду на Вепайе, у меня возникло впечатление, что она тоже немного интересуется мной.

— Я сожалею, что ты отправляешь меня прочь, по существу, в изгнание, — ответил я. — Я не считаю, что заслужил это, но, разумеется, представления вашего мира отличны от представлений моего. У нас женщина не чувствует себя оскорбленной любовью мужчины или его признанием в любви, кроме тех случаев, когда она уже замужем за другим.

В этот момент мне пришло в голову то, о чем следовало подумать раньше.

— Может быть, ты уже принадлежишь другому мужчине? — спросил я, холодея при этой мысли.