– Эх! – злясь на все это, вздохнул Васька.

– Ты чего? – удивилась Тоня.

– Ничего, – улыбнулся он. – Вот и холодно. Ночью снова подморозит.

– Да…

Они не спеша пошли прочь с речного берега. Солнце за их спиной окончательно упало за лес, но долго горел слоистый закат, окрашенный грустно-яркими, зовущими куда-то в никуда цветными разводами.

Васька отвязал от ограды поводья своей лошадки. Тоня подошла к нему. Подбежал и Кузя – прощаться. Сел ему на сапоги и сидел, тяжело вздыхая.

– Ну все, я поехал. – сказал Васька.

– Давай, Вась. Повнимательнее.

– Я так по тебе скучаю. Когда не вижу. Хотя чего скучать-то – ведь завтра же в школе увидимся!

– Увидимся, конечно! – кивнула Тоня. Ей захотелось плакать. Хотя почему – ведь действительно увидятся завтра в школе! Но такой он какой-то был умница, этот Васенька.

– Все, я поехал, – повторил Вася.

Темнело все сильнее, так что, чтобы разглядеть выражение лица, надо было стоять совсем близко.

– Можно, я эти ягоды себе заберу? – спросил Васька, протягивая руку к калиновым серьгам.

– Забирай, – ответила Тоня.

Васька осторожно снял с ее уха веточку, переложил в другую руку, потянулся за второй – и прижал ладонь к Тониной щеке. Тоня вдохнула – и выдохнуть не смогла. Щека же начала стремительно краснеть, просто загорелась. Тоня положила свою ладонь на Васькину, отняла ее от своей щеки, зачем-то посмотрела на нее. Перевела глаза на Ваську – и поцеловала его. В этот момент он сделал то же самое.

– Уезжай же – поздно! – только сейчас Тоня смогла выдохнуть. Отошла на полшага назад и, не вырывая у Васьки своей руки, толкнула его к лошади: – Темно в лесу! А ты без фонарика.

– Нормально. Не бойся, Тонь, – сказал Вася. – До завтра, да?

– Да!

– Я поехал.

– Да, Вася!

– Поехал. – Васька вскочил в седло, натянул повод.

Умная Лача зашагала вперед, скрылась за кустом сирени и стала спускаться вниз по тропинке.

Стемнело окончательно, но Тоня стояла у крыльца долго – столько, сколько, ей казалось, Васька ехал до леса. Потом решила постоять и то количество времени, которое понадобилось бы ему для того, чтобы проехать по лесной дороге и выехать в поле. Было холодно, но она все стояла – ведь Ваське с Лачей тоже не очень тепло. Зато она возле дома, а им-то в черном осеннем лесу страшно!

Девочка положила ладонь на щеку, в которую поцеловал ее Вася, а затем на другую – что до сих пор чуть-чуть горела от прикосновения Васькиной руки. Палец ткнулся в калиновую гроздь. Константинов забыл одну! «Это будет мое!» – решила Тоня. На сердце снова легла тревожная сладкая радость.

Тоня бросилась в дом, прошла в комнату, забралась на стул и, подсветив себе мобильным телефоном, осторожно вынула из-за божницы старинную картонную коробочку. В ней лежали две фотографии бабушки – самые ценные реликвии деда Семена. Свои сокровища Тоня тоже решила хранить здесь. Еще раз посмотрела на алые ягоды, смущенно поцеловала их и убрала в коробочку. Спрятала ее в самый дальний уголок и спустилась на пол.

На кровати жалобно забормотала спящая Маша. И Тоня подбежала к ней.

– Мама, Тоня! – с испугом заговорила малышка.

– Что, Машенька? Я здесь!

Да разве может быть страшно мальчишке, который мчится верхом, – хоть в темном лесу, хоть в белой пустыне? Не может! Тем более, если где-то горит свет в окошке. И у этого окошка ждет девчонка. А его, Ваську, ждет – славная, милая его сердцу Антонина. Имя-то какое замечательное – Антонина. Ни у кого такого нету!

Радость охватила Ваську. Он свистел, кричал, подгоняя быструю Лачу. И пусть дорога темная, пусть впереди что-нибудь опасное, неожиданное – он выберется! Потому что он, Васька, счастлив. А когда он счастлив – ему сам черт не страшен!

Дома его ждали недовольные родители. Пока он ставил в денник Лачу, которую завтра должны были забрать хозяева – родственники из другого села Морозовы, чистил ее, задавал корма, пришли двоюродные братья, дядька Прохор.

– Завтра с утра за машиной поедем. Забирать будем, – сказал отец, когда уставший Васька наконец-то появился в кухне, где они все сидели и разговаривали. – Все мотаешься где-то… Рано разбужу.

– Ага… – кивнул Васька.

Мать потянула его за стол, заставила ужинать.

«Эх, что же я забыл у Тони номер мобильного-то узнать! – подумал вдруг он – и кусок картошки застрял у него в горле. – Что же делать?»

Мать постучала ему по спине.

– Не торопись, – сказала она. – Ешь спокойно. Я тебя не узнаю…

– Все хорошо, – под гул голосов мужчин сказал Васька и посмотрел на маму.

– Гляди, ох, гляди, Вася… – проговорила мама и покачала головой.

Отодвинув тарелку, Васька выскочил из-за стола, быстро обнял маму и вихрем умчался спать.

Потому что действительно – разбудили его ни свет ни заря. Так что в школу он сегодня не попал. «Но ничего, – убеждал себя Вася, весь день бродя с отцом и другими мужчинами по районному городку, – я ж не первый раз вот так срываюсь. Тоня поймет – и не обидится. Все будет хорошо!»

Жар! У Маши поднялась температура – и была она такой большой, что градусник отреагировал на нее мгновенно. Сразу показал, какая она.

«Это я виновата! – в ужасе думала Тоня, вываливая на стол лекарства. – Разве можно ее на лошади было катать?! Что же это я так – обо всем забыла! Кто у нас болел – Маша болела! Ей же нельзя переутомляться, переохлаждаться… А она ветра холодного нахваталась. Простудила я ребенка. Эх, я…»

Маша кашляла. Что это было? Воспаление легких? Бронхит? Что?! Какие еще болезни бывают? Нужен был врач. В Беклемищеве есть медпункт с фельдшером. Надо бежать туда. А с Машей кто останется? Может, после уроков Вася заглянет?

Но время уроков закончилось, никакого Васи Тоня не дождалась.

«Нечего никого ждать! Нельзя, – подумала она, направляясь по деревне в сторону дома бабы Фени. – Надо решать проблемы самостоятельно. Вот сама и попрошу бабу Феню с Машей посидеть…»

У бабы Фени была в гостях баба Валя, они подхватились и помчались к Маше.

А Тоня полетела в село. Как много это все-таки – пять километров лесом-полем! Как тяжело без транспорта – без машины или хотя бы велосипеда! Где же друг Васенька на своем «Муравье»? Где?..

Как взмыленный конь Савраска, прискакала Тоня к медичке. Чудо – пожилая фельдшер тетя Катя сидела в своем щитовом домике и читала книжку. На кушетке валялась какая-то бабулька, к руке которой тянулась капельница замедленного действия. Может, капельница была самой нормальной, но пациентке и Тоне казалось, что та выдает капли очень уж неторопливо – бабулька уже вся извертелась в ожидании, когда же лекарство в капельнице закончится и ее отпустят. А Тоня, которая увидела, что не вылилось еще и половины содержимого пластикового мешка, поняла, что ждать придется долго. И чуть не расплакалась.

– Что тебе, деточка? – спросила фельдшер, отрываясь от книжки.

Тоня рассказала про больного ребенка.

– Пойдем, – сказала тетя Катя, поднялась со стула, оделась и, положив ключ на край стола, сказала бабуле под капельницей: – Степановна, как закончится, иголку-то выдерни, ватка и спирт возле тебя. Закрой тут все, я за ключом к тебе зайду.

– Идите-идите! – махнула свободной рукой бабулька. – Полечусь и закрою, как полагается!

…У фельдшера своего транспорта тоже не было, так что шли они с Тоней снова пешком. А когда она уходила, на улице начало темнеть.

– Ночью уж до дома доберусь… – вздохнула тетя Катя.

Баба Феня, которая успела сбегать к себе домой, вручила ей кусок сала, сумку крупных красных яблок и фонарик.

– С фонарем-то оно спокойнее, – убеждала она, провожая фельдшера. – Уж спасибо тебе, Катя, спасибо за малышку!

Как поняла Тоня, никакого бронхита и воспаления легких у Маши не было. Фельдшерица тщательно слушала пылающую жаром девочку, но никаких признаков этих болезней не обнаружила.