После молитвы Родриго поспешил в покои Элинор. Она стояла у стрельчатого окна, глядя сквозь узорную решетку на просыпающийся город. Облаченная в голубой наряд из тончайшего кружева, отделанного золотом и аквамаринами, с золотистыми волосами, схваченными на затылке золотой заколкой, девушка казалась немыслимо прекрасной. Кремовая кожа, шелковистые локоны, поразительный цвет глаз — ни к одной женщине Родриго не испытывал такого страстного влечения, как к Элинор. Она напоминала нежный цветок, пересаженный с заснеженных вершин под жаркое солнце Гранады, и была слишком хрупкой, чтобы не сгореть в пожаре его страсти.

Родриго несколько минут наблюдал за ней. Впервые за все время пребывания в Гранаде Элинор была такой оживленной. Сердце его переполнилось любовью.

Молодая женщина обернулась, просияв улыбкой:

— Родриго! Наконец-то! Как долго ты молился! Но Аллах все-таки сжалился надо мной и прислал тебя сюда.

— Сегодня годовщина смерти моей жены.

— Извини… я не знала, — виновато произнесла Элинор, заметив боль в его темных глазах.

— Конечно. Откуда тебе знать? — Родриго с улыбкой коснулся ее лица, восхищаясь чистотой кожи. Проведя пальцем по ее нежной щеке, он не без грусти произнес: — Вижу, ты жаждешь приключений. К сожалению, я не смогу поехать, но тебя будут сопровождать рабы и телохранители.

— Родриго, я только хочу купить материи на платье. Он помрачнел, повернув ее лицо к проникавшему сквозь листву солнечному свету.

— Я убью любого мужчину, который осмелится хотя бы взглянуть на тебя.

Встревоженная силой чувств, отразившихся на его лице, Элинор прижала палец к его губам.

— Не заставляй меня надевать покрывало. Я никогда не пряталась от мужчин и не вижу в этом необходимости.

Ее слова вызвали у него улыбку.

— Прости меня за глупую ревность. Но в душе я по-прежнему мусульманин.

Улыбнувшись, Элинор поцеловала его в щеку.

— Спасибо, Родриго. Я так счастлива, что отправляюсь на прогулку.

— Сделать тебя счастливой — это именно то, чего я больше всего желаю, — клятвенно произнес он, привлекая ее к себе. — Если бы меня не вызвали во дворец…

Элинор не возражала, когда он накрыл ладонью ее грудь, лаская нежную плоть смуглыми пальцами. Она не любила Родриго так сильно, как Джордана, но не могла отрицать растущей привязанности к нему. А его любовь, хоть и деспотичная, не вызывала сомнений.

— Иди, — мягко сказала она, — не то опоздаешь и дядя рассердится, лишит тебя своей благосклонности.

Родриго пылко поцеловал ее, сжал в объятиях и неохотно отпустил.

— Ты права. Зато во второй половине дня я совершенно свободен, — хрипло напомнил он, блеснув глазами. — Мы займемся любовью, а потом вместе искупаемся перед вечерней молитвой.

Элинор согласилась. Каждый поступок, каждое слово Родриго свидетельствовали о силе его любви. Вытеснив остальных женщин если не из постели, то из сердца их владыки, Элинор вызывала у них жгучую ревность, которую они всячески старались скрыть. Элинор не сомневалась, что Родриго любит ее, но, к своему разочарованию, обнаружила, что она не единственная, с кем он спит. И ощутила нечто большее, чем ревность, когда Рашан сообщила, что наконец-то зачала.

Из-за полузадернутых алых занавесок Элинор с волнением смотрела по сторонам. Спереди и позади ее носилок ехал вооруженный эскорт, а рядом шел евнух, чернокожий гигант, выполнявший роль ее личного телохранителя. Эти меры предосторожности, при всей их трогательности, пугали Элинор. Либо Гранада была опасным городом, либо страсть к ней сделала Родриго маниакально осторожным.

Покачиваясь на носилках, она медленно двигалась вниз по склону холма к рынку, откуда доносились крики продавцов. Запахи животных, дыма и готовящейся на костре пищи, смешавшись с вонью навоза и отбросов, ударили в нос, и Элинор задержала дыхание.

Когда позолоченные носилки приблизились к запруженной народом рыночной площади, все головы повернулись к ним, любопытствуя, кто это явился за покупками с таким шиком.

Низко поклонившись, Мансур, телохранитель Элинор, помог ей выбраться из носилок. Закутанная в покрывало служанка следовала за госпожой, почтительно держась на расстоянии двух шагов. Элинор с интересом озиралась. На накрытых полосатыми тентами прилавках, трепеща на ветру, лежали рулоны тканей всех видов и расцветок. Темнокожие продавцы в тюрбанах, яростно жестикулируя, торговались с покупателями, переходя от проклятий к улыбкам. Вокруг кипящих самоваров, установленных прямо на булыжной мостовой, группами собирались мужчины; они вели беседы, пили чай и курили. Кое-кто из торговцев тут же готовил еду, разложив приправленное специями мясо на пылающих углях.

Красота Элинор не осталась незамеченной. И продавцы, и покупатели откровенно пялились на нее, разинув рты. Одни шепотом высказывали предположение, что это, должно быть, фаворитка самого султана, другие, зная, кто она, посмеивались над первыми. Вскоре по всему рынку разнеслась весть, что златовласая красавица принадлежит Эль Моро. Закутанные в покрывала женщины подходили ближе, дивясь ее сверкающим волосам.

Кланяясь и подобострастно улыбаясь, Али Кабир, самый именитый торговец тканями в Гранаде, проводил ее в свой полосатый шатер, где были выставлены узорчатые шелка, парча и камка, расшитая самоцветами тесьма, яркие ленты и тончайшее кружево. У Элинор глаза разбегались — так много было здесь тканей.

Она пожалела, что ни одна из женщин не составила ей компанию. Делать покупки вдвоем было бы куда интереснее. А так Элинор приходилось объясняться с купцами знаками. Несколько арабских слов, которые она знала, не годились для рынка — только для спальни. Трогая тонкий, как паутинка, шелк небесно-голубого цвета, Элинор улыбнулась этой мысли, и Али Кабир, решив, что женщина сделала выбор, настоял на том, чтобы она взяла весь рулон и блестящую отделку того же оттенка.

Элинор купила экзотические специи, розовые лепестки для ароматических саше, а также кусочки мыла с запахом мускуса и розы, сделанные в форме птиц и цветов. На другом прилавке ей приглянулись шкатулка из сандалового дерева, инкрустированная золотом щетка для волос и ручное зеркальце. В дальнем конце рынка Элинор обнаружила маленькую обезьянку в курточке из красного атласа и не могла оторвать от нее глаз. Торговец, не переставая кланяться, настоял, чтобы она приняла забавного зверька в дар.

Вокруг Элинор собиралось все больше и больше народу, и она сделала знак Мансуру. Носилки поднесли ближе, и ее почтительно, словно принцессу, водворили внутрь. Презрительно косясь на толпы зевак, евнух задернул занавески, чтобы скрыть свою госпожу от нескромных взглядов.

Не желая прятаться, Элинор раздвинула шторки и выглянула наружу. Она не знала, когда еще ей позволят прогуляться по городу, и велела слугам пройти вокруг рынка, чтобы полюбоваться красочным зрелищем.

Сидя в седле, Джордан испытывал радостное возбуждение. С момента пленения только верхом на коне он ощущал себя полноценным человеком. Драгоценная привилегия посещать рынок предоставлялась главным евнухом за примерное поведение в течение целого месяца. Рот Джордана горько скривился. Он чувствовал себя как подросток, которому обещаны сласти, и всячески унижался, чтобы получить награду, презирая себя за это.

Запахи рынка существенно отличались от благоухания королевского дворца, тем не менее пестрое, крикливое сборище заставляло кровь быстрее бежать по жилам. Он так долго находился в изоляции, что почти разучился разговаривать, смеяться и даже браниться.

— Эй, глянь-ка туда! — воскликнул Альваро, пленный испанский купец, указывая на золоченые носилки с алыми занавесками, окруженные стражей.

Джордан с нетерпением ждал приближения пышных носилок. Зачем, он и сам не понимал. Появляясь в городе, женщины обычно кутались в покрывала, а эта еще пряталась в глубине носилок. Едва ли он что-нибудь увидит. И все же, изголодавшись по женскому обществу, он ощутил напряжение в чреслах.

Альваро указал на проход в толпе, по которому можно было подъехать к золоченым носилкам. Джордан двинулся следом. Они еще успеют сделать свои покупки.