Корнелий замялся. Убедившись, что Зира ждет в коридоре, откуда ей ничего не слышно, он наклонился ко мне и проговорил очень быстро и тихо:

— А кроме того, и для нее и для меня будет лучше, если вы как можно скорее исчезнете с нашей планеты.

Корнелий прикрыл за мной дверь. Мы остались с Зирой одни. Сделав рядом с ней несколько шагов по коридору, я прошептал:

— Зира!

Я остановился и привлек ее к себе. Она была взволнована не меньше меня и вся дрожала. Слезы катились по ее мордочке, пока мы стояли, тесно обнявшись. О Господи, какое мне было дело до этой ужасной телесной оболочки! В тот миг душа моя сливалась с ее душой. Я закрыл глаза, чтобы не видеть ее карикатурного лица, которое от волнения стало еще уродливее. Я чувствовал, как ее нежное тело дрожа прижалось ко мне. Почти не насилуя себя, я прижался к ее щеке. Но в то мгновение, когда мы уже готовы были поцеловаться, как двое влюбленных, Зира вдруг инстинктивно отпрянула и оттолкнула меня изо всех сил.

Ошеломленный, я стоял, не зная, что делать дальше, а она, эта безобразная самка-шимпанзе, спрятала свою морщинистую морду в длинные волосатые лапы и с отчаяньем, задыхаясь от слез, объявила мне:

— Дорогой мой, родной, это невозможно! Прости меня, я не могу. Право же, ты слишком уродлив!

Итак, свершилось! Я снова в космосе, на борту нашего звездолета, который, словно комета, мчится по направлению к солнечной системе со все возрастающей скоростью. И я на борту не один. Со мною Нова и Сириус, плод нашей межзвездной любви; он умеет уже говорить «папа», «мама» и кучу других слов. Кроме того, у нас на корабле пара кур, пара кроликов и зерна всевозможных злаков — все, что ученые Сороры поместили в спутник, чтобы изучить влияние космических лучей на различные организмы и растения. Все это нам пригодится.

План Корнелия удалось осуществить без сучка, без задоринки. Мы заменили тройку подопытных так, что никто ничего не заметил. Женщина заняла место Новы в институте, ребенок будет передан Зайусу. Ученый орангутанг быстро докажет, что ребенок не способен говорить, а следовательно, является обыкновенным животным. Может быть, после этого меня перестанут считать опасным и оставят в живых мужчину, который заменил меня и который тоже, разумеется, не в состоянии произнести ни слова. Вероятно, никто вообще не заподозрит подмены. Орангутанги, как я уже упоминал, не могут отличить одного человека от другого. Зайус будет торжествовать. Корнелия, возможно, ожидают кое-какие неприятности, но все это скоро забудется… Да что я говорю — скоро! Все уже давным-давно забыто, ибо за несколько месяцев, что мы летим в космосе, там, на Сороре, прошли века и века! Даже мои воспоминания и те бледнеют и меркнут по мере того, как ширится разделяющая нас пропасть пространства-времени и сверхгигантское светило Бетельгейзе уходит от нас все дальше и дальше. Чудовищная звезда сначала стала похожей на мяч, потом — на апельсин и, наконец, превратилась в одну из сверкающих точек на небосводе. Так и с моими воспоминаниями о Сороре.

Надо быть сумасшедшим, чтобы терзаться угрызениями совести. Мне удалось спасти самых дорогих и близких мне существ. О чем мне сожалеть? Что у меня там осталось? Зира? Да, Зира. Но чувство, возникшее между нами, не имеет даже названия ни на Сороре, ни на Земле — нигде в космосе: Разлука была неизбежной. Должно быть, Зира скоро обрела покой, выйдя замуж за Корнелия и воспитывая детенышей-шимпанзе. Профессор Антель? Я ничего больше не мог для него сделать, а он, по-видимому, нашел вполне удовлетворительное решение проблемы счастья. Но сам я порой содрогаюсь от мысли, что, не будь Зиры, в тех же условиях я мог бы сам деградировать и пасть так же низко.

Стыковка спутника со звездолетом прошла благополучно. Маневрируя дополнительными ракетами, мне удалось постепенно приблизиться к нашему кораблю и ввести спутник в ангар, оставленный открытым, чтобы туда мог вернуться космический катер. После этого автоматические устройства закрыли ангар, изолировав нас от космоса. Мы были на борту звездолета. Приборы действовали отлично, и электронный вычислитель сам рассчитал все операции отлета. А на Сороре наши друзья объявили, что спутник не вышел на заданную орбиту и его пришлось взорвать.

Мы летим уже больше года по нашему локальному времени. Звездолет достиг скорости света — в бесконечно малом приближении, — преодолел за несколько часов огромное расстояние, и теперь начался период торможения, который будет длиться еще один год. Мы живем маленьким изолированным мирком. Я не устаю восхищаться моей славной семьей.

Нова прекрасно переносит путешествие. Она становится все более и более разумной. Материнство произвело с ней чудесное превращение. С блаженной улыбкой она часами любуется своим сыном, который оказался гораздо более удачливым педагогом, чем я. Слова, которые он произносит. Нова повторяет почти без ошибок. Со мною она еще говорить не может, однако мы выработали систему жестов, позволяющую нам понимать друг друга. Мне кажется, что я знал Нову и жил с ней всю мою жизнь. Что касается Сириуса, то это жемчужина мироздания. Ему уже полтора года. Несмотря на повышенную тяжесть, он разгуливает по кораблю и без конца болтает. Мне не терпится показать его людям Земли.

Сегодня утром я испытал необычайное волнение, заметив, что Солнце стало приобретать ощутимые размеры. Теперь мы его видим, как бильярдный шар, который постепенно окрашивается в желтый цвет. Я показал его Сириусу и Нове. Я объяснил им, что это светило их нового мира, и они меня поняли. Сириус уже бегло разговаривает, и Нова от него почти не отстает. Она научилась говорить одновременно со своим сыном. О чудо материнства, чудо, творцом которого стал я! У меня не было возможности пробудить всех людей Сороры от животной апатии, однако опыт с Новой удался блестяще.

Солнце увеличивается с каждым часом. Я уже пытаюсь разглядеть в телескоп планеты. Здесь все мне знакомо, и я легко ориентируюсь. Вот Юпитер, Сатурн, Марс… а вот и Земля. Земля!!!

Слезы льются у меня из глаз. Нужно более года прожить на планете обезьян, чтобы понять мои чувства… Я знаю, на Земле прошло семьсот с лишним лет, и я не найду там ни родных, ни друзей, но я жажду увидеть, наконец, настоящих людей.

Припав к иллюминаторам, мы смотрим на приближающуюся Землю. Уже можно различить материки невооруженным глазом. Корабль выходит на постоянную орбиту.

Теперь мы вращаемся вокруг моей старой родной планеты. Я вижу, как под нами проплывают Австралия, Америка, Европа… и, наконец, Франция. Мы обнимаемся со слезами радости.

Мы усаживаемся во второй космический катер и покидаем корабль. Все расчеты были сделаны заранее, чтобы мы могли приземлиться на моей родине. Надеюсь, мы сядем где-нибудь близ Парижа.

Мы вошли в атмосферу. Вступают в действие тормозящие ракеты. Нова смотрит на меня с улыбкой. Она давно уже научилась улыбаться и… плакать. Мой сын с сияющими от восторга глазами протягивает ручонки к иллюминатору. Под нами Париж. Даже Эйфелева башня по-прежнему стоит на старом месте.

Я перешел на ручное управление, чтобы приземлиться как можно точнее. О чудо техники! После семи столетий отсутствия мне удается сесть на аэродроме Орли, правда, на самом краю поля, довольно далеко от здания аэропорта. Но меня не могли не заметить, и нам остается лишь подождать. Я бы не сказал, чтобы здесь было оживленное воздушное движение: может быть, аэродром закрыт? Впрочем, нет, вон стоит один самолет. Господи, до чего же он похож на летательные аппараты моего времени!

От зданий аэропорта отделилась автомашина и мчится по направлению к нам. Я полностью выключаю двигатели. Меня лихорадит от нетерпения. Если бы мои земные братья знали, какую историю я им расскажу! Наверное, сначала мне не поверят, но у меня есть доказательства. У меня есть Нова и мой сын Сириус.

Машина вырастает на глазах. Это закрытый фургончик довольно старой модели: четыре колеса, мотор явно внутреннего сгорания. Все эти подробности я отмечаю чисто машинально. Мне казалось, что такие автомобили должны были сохраниться лишь в качестве музейных экспонатов.