— Что значит очнулся? Когда? Ты не успела ввести препарат? — Столько вопросов, на которые я сама то знала ответы лишь частично.

— Несколько дней назад. Вышел из комы с потерей зрения. Я не смогла его убить. Прости. — Не перед ним мне нужно было извиняться. Не его я предала своей чёртовой слабостью.

— Он ослеп? Он что-то говорил? — Голос дяди изменился. Он нервничал, хоть это было и едва ощутимо.

— Он был слеп, но сейчас, кажется, снова видит. Возможно частично.

— Он узнал тебя? Вы говорили о том, что случилось? Что ты будешь делать?

— Нет. Я не знаю. Я запуталась. — Выдохнула жгучий воздух, и по щекам потекли слёзы. — Дэвид, я не могу. Не могу так, как он. Я не ему сделаю больно, а людям, которые его любят. Они другие, я не должна так поступить с ними. Что мне делать? — Слова уже срывались вперемешку со слезами, а дышать становилось всё труднее, воздуха не хватало, и в груди всё жгло словно кислотой.

— Он узнал тебя? — Снова повторил Дэвид.

— Иногда мне кажется, что да. Но он не говорит ничего. Мне страшно. Я не справлюсь…

— Где ты сейчас? — Меня оборвали, не дав договорить.

— В баре.

— Название?

— Кларисса. Это на берегу.

— Он с тобой?

— Да. — Он не понимал мою боль. Он не жил ей, и не ощущал в своей груди. Всё строго и по-военному, словно он до сих пор служил своей стране.

— Мои люди рядом. Выводи его через двадцать минут.

— Что ты собираешься делать? — Меня пугало это всё. До безумия, до тряски в коленях, и бешено рвущегося сердца.

— Вас заберут и привезут сюда. Дальше решим. Через двадцать минут, Элена.

— Но мы не одни, с нами ещё один… — Попыталась возразить, но дядя оборвал снова.

— Никто не пострадает. Не волнуйся. Выходи, когда я сказал. Вас будут ждать. — Связь оборвалась, а я ещё несколько минут растерянно смотрела на экран телефона. Что-то мешало. Что-то ускользало от меня, как и в моих воспоминаниях. Чего-то не хватало. Всего лишь маленького кусочка, но такого важного, что без него картинка остаётся разодранной на части.

Я вышла из туалета всё ещё растерянная и напуганная. Сделала несколько шагов, и тут же врезалась в широкую грудь, обтянутую чёрной футболкой. Бес сверлил меня взглядом, черным от безумия и ярости. Неужели он слышал наш разговор. Узнал? Раскусил? Стало по-настоящему страшно, так сильно, что хотелось рвануть обратно за спасительную дверь.

— Я сказал тебе не уходить? Ты хоть понимаешь, что он поломает тебя как куклу барби, и ты даже пикнуть не успеешь?! — Он говорил, а я абсолютно ничего не понимала, пока его взгляд не скользнул в сторону. Проследила за ним и вскрикнула оттого, что увидела. На полу коридора лежал тот самый парень, что пристал ко мне на танцполе. Лицо его было в крови, а сам он не подавал признаков жизни.

— Ты…. Что ты наделал? Зачем ты его убил? — Ненависть и страх всколыхнули с новой силой, а смотреть в глаза ему было просто невыносимо.

— Успокойся. Жив он. Вырубился просто ненадолго. — В этот момент парень на полу захрипел, и попытался пошевелиться, оглядывая мутным взглядом коридор. — Пошли отсюда. Вечер закончен. Их тут около десяти. Чужой меня прикончит потом, если я перерублю половину бара. Спасибо за прекрасный вечер, Элена. — Изобразил поклон, скользя по мне насмешливым взглядом, и добавил. — И он был бы гораздо прекрасней, если бы ты осталась дома. Пошли.

Бес взял меня за ладонь. Аккуратно, не так, как в прошлый раз, я бы даже сказала нежно. Потянул в сторону выхода, а я посмотрела на часы и отчаянно запаниковала. Прошло всего тринадцать минут. Этого мало, ещё слишком рано.

— Мне нужно в туалет. — Ничего лучшего придумать я просто не успела.

— Опять? — Бес скептически поднял бровь, но всё же отпустил. — У тебя две минуты.

Я продержалась три, прежде чем Бес зашёл сам, и силой вытащил меня из туалета. Повел к выходу, и на ходу кивнул Бари, который тут же последовал за нами. Мы были почти у выхода, когда сквозь музыку услышали крик.

— Эй! Отморозок, ты на кого руку поднял?!

— Выведи её отсюда. — Бес втиснул мою ладонь в руку Бари, и буквально вытолкнул нас за дверь. Последнее, что я увидела, это как он двинулся к танцполу, а вслед за нами на улицу вышел один из постояльцев.

Возле бара никого не было, а в небе едва занимался рассвет. Я не успела увидеть, лишь услышала свист покрышек, и череду выстрелов. Словно в фотокадрах обернулась за спину, и увидела лежащих на земле Бари, и того парня, что вышел за нами вслед. А затем меня захлестнуло болью. Дикой, не вмещающиеся в пределы разумного, такой адской, что ноги подкосились, и я рухнула на тротуар. Алое пятно медленно расплывалось на белоснежной ткани платья, а в глазах стремительно темнело, несмотря на приближающийся рассвет. Прежде чем закрыть глаза, я снова услышала свист покрышек уезжающей машины, и увидела выбежавшего из бара Беса. И в первый раз в своей жизни, я увидела в его глазах страх.

Зрение вернулось, и я начал узнавать её постепенно, хотя ещё когда был слеп, где-то глубоко внутри понимал, что это она. Она была безумно похожа на мать, хоть ту женщину я видел всего лишь раз в жизни, но запомнил её навсегда. Она — олицетворение моего худшего кошмара, олицетворение дня, который хотелось стереть из памяти навсегда. Олицетворение ошибки, которая будет сжирать меня до последнего дня моей жизни, и заставляющая меня отворачиваться от своего отражения в зеркале. У Элены её волосы, её глаза, и голос похож на тот, что я слышал тринадцать лет назад. Только стал более взрослым, плавным, текучим, и сладким как мёд. Я хотел бы, чтобы это была она, и не хотел одновременно. Этот груз на душе меня сожрал, раздавил своим весом и требовал освобождения. Я мог рассказать ей всё, от начала до конца и наконец освободиться. Но чем ярче становилось зрение, чем лучше я мог рассмотреть Элену, тем меньше мне хотелось, чтобы она оказалась племянницей Дэвида. Я хотел её. Начиная от запаха волос, гладкости её кожи, и заканчивая вздорным характером, который хотелось покорить. Каждое касание к ней, каждый вздох, наполняющий лёгкие её запахом, всё это отдавалось толчками внизу живота и адским желанием попробовать её на вкус. Там, в ванной, я почувствовал её почти сразу, и когда обернулся, видел, как она до красноты кусала губы, а дрожащими пальцами сжимала подол платья. Тогда я не знал, с чем именно она боролась, с ненавистью или с желанием, но думать хотел лишь о втором. И сам боролся, чтобы не обхватить пальцами вздыбленный член, представляя её пальчики на месте своих, не довести всё до конца в яростном желании выплеснуть из себя накопившуюся похоть. Она боялась чего-то, до безумия боялась, и всё больше пряталась в раковину своего страха, прикрываясь напускной смелостью, а мне хотелось эту раковину раздробить. И ничего бы я этим не добился, если не откалывать медленно, по маленькому кусочку, чтобы не зацепить её острыми осколками собственного безумия. Поэтому я ждал, когда зрение вернётся полностью, и я смогу всё выяснить сам. Та личность Элены, которую знали Рик, и Артур, была чиста, как слеза. Но я знал Дэвида, знал его возможности, и прекрасно понимал, что обмануть друг друга нам теперь очень легко, если этого захотеть. Но как же не хотелось впутывать девчонку, как и тогда, много лет назад. Я до сих пор не смог забыть её наполненные страхом глаза, и вряд ли когда-нибудь забуду дрожащее тоненькое тельце, зажатое между двумя дулами пистолета, настолько напуганную, что лишилась чувств прямо на моих глазах. И я не хотел сравнивать их с Эленой, я до чёртиков хотел, чтобы они оказались разными людьми, совершенно не связанными друг с другом, иначе никогда бы больше не смог заставить себя посмотреть ей в глаза.

В этот вечер я не собирался брать её с собой. Хотелось ужраться до потери памяти, и весь следующий день посвятить борьбе с адским похмельем, но вместо этого в «Клариссу» мы отправились вместе с Эленой. Маленький дьяволёнок в ангельском платье сводил с ума не только меня, но всех мужчин в округе, кроме Бари. Наш служащий знал, кому из мужчин принадлежали права на девушку, знал имя её жениха, и оставался в стороне. А я намеренно не хотел знать кто он, иначе даже перед самим собой уже не смогу прикрыться, если всё же оступлюсь. И в тот момент, когда пили текилу в баре, когда слизывал соль с её кожи, под своим языком хотел чувствовать совсем иную плоть, и еле сдержался, чтобы не увести её домой, и не запереть в комнате. В своей комнате.