Прошлой ночью он снова видел этот сон — сон, в котором он на глазах у Джиллиан превращается в берсерка. Сон, в котором она положила ладонь ему на грудь и посмотрела в его глаза, и между ними установилась связь — между Джиллиан и зверем. В этом сне Гримм понял, что зверь любил Джиллиан так же сильно, как и человек, и поэтому он не способен навредить ей. При свете дня он больше не боялся, что может сделать Джиллиан больно, даже с нависшей над ним угрозой отцовского безумия. Он познал себя достаточно хорошо и понял, что даже в самой дикой агонии превращения в берсерка не смог бы навредить ей.

Но в этом сне, когда Джиллиан заглядывала в его горящие злобой глаза, страх и отвращение искажали ее прекрасные черты. Она протягивала руку ладонью вперед, чтобы остановить его, прося уехать подальше — так быстро, как только Оккам сможет унести его.

Берсерк жалобно скулил, а человеческое сердце постепенно леденело, становясь холоднее голубых, как лед, глаз, бывших свидетелями стольких утрат. В этом сне он сбежал под покров тьмы, чтобы спрятаться от ужаса в ее взгляде.

Однажды Куин спросил его, что могло бы убить берсерка, и теперь Гримм знал ответ.

Такой пустяк — как выражение лица Джиллиан.

Гримм пробудился ото сна в полном отчаянии. Сегодня у Джиллиан свадьба, и, если есть вещие сны, она никогда не простит его за то, что он собирается сделать, — если когда-нибудь узнает о его истинной природе. Но обязательно ли давать ей знать? Он спрячет в себе берсерка навсегда, если необходимо. И никогда больше никого не спасет, никогда не будет сражаться, никогда не будет смотреть на кровь; словом, никогда не выдаст себя. Он будет жить, как простой человек. Они остановятся в Далкейте, где Хок хранил немалое богатство Гримма, и, имея достаточно золота, чтобы купить замок в любой стране, они убегут подальше от вероломных Мак-кейнов и всех, кто знал его тайну. Если она все еще хочет его.

Гримм понимал, что собирается поступить неблагородно, но, по правде говоря, его это больше не волновало. Да простит его Бог, — он был берсерком, который, вероятнее всего, где-то глубоко внутри страдал от безумия своего отца, но не мог стоять в стороне и позволить Джиллиан Сент-Клэр обвенчаться с другим мужчиной, пока он жив и дышит.

Теперь он, наконец, понял то, что Джиллиан инстинктивно осознала много лет назад, — в тот день, когда он вышел из леса и стоял, глядя на нее.

Джиллиан Сент-Клэр была его суженой.

Время близилось к полудню, и он был уже не далее трех миль от Кейтнесса, когда попал в засаду.

«Боже правый!».

Джиллиан отбросила все свои несвязные мысли. Низенький толстый священник уже почти подошел к той части, когда надо было говорить «да». Джиллиан вытянула шею, в отчаянии разыскивая взглядом отца, но ей это не удалось. Большой зал был забит до отказа; теснота загнала гостей на лестницу, они даже свисали с балюстрады.

Ее сковал страх. Что, если ее мать придумала историю о планах отца — просто как уловку, необходимую, чтобы заставить ее встать под венец? Что, если мама умышленно солгала, ставя на то, что, как только они дойдут до клятв, у нее уже не хватит смелости опозорить своих родителей и Куина, не говоря уже о себе самой, отказом обвенчаться с ним?

— Если есть здесь кто-нибудь, кому известна какая-либо причина, почему эти двое людей не могут вступить в брак, пусть скажет об этом сейчас, или замолчит навеки.

Тишина в зале.

Пауза затянулась на несколько ударов сердца.

Когда она невыносимо растянулась в минуты, люди начали зевать, шаркать ногами и нетерпеливо потягиваться.

Тишина.

Джиллиан дунула на вуаль и глянула на Куина. Тот стоял рядом, прямой, как шомпол, соединив руки. Она прошептала его имя, но он либо не услышал, либо решил не подавать виду. Тогда она посмотрела на священника, который, похоже, впал в транс, уставившись на томик в руках.

Что происходит, черт возьми? Она топнула ногой и ждала, когда ее отец скажет что-нибудь, чтобы остановить этот спектакль.

— Я сказал, есть ли здесь кто-нибудь, кто видит какую-либо причину… — нараспев повторил священник.

Нервы ее натянулись до предела. Что она делает? Если отец не спасет ее, к черту его! Ее не запутать страхом скандала. Она дочь своего отца, ей-богу, а тот никогда не преклонял колени перед идолом приличий. Джиллиан вновь дунула на вуаль, раздраженно откинула ее назад и сердито посмотрела на священника.

— О, ради Бога…

— Не дерзите мне, мисс, — осадил ее священник. — Я просто делаю свою работу.

От этого неожиданного выговора храбрость Джиллиан мигом испарилась.

Куин схватил ее за руку.

— Что-то не так, Джиллиан? Ты неважно себя чувствуешь? У тебя покраснело лицо.

Взгляд его был полон тревоги и… сочувствия?

— Я… не могу выйти за тебя, — начала говорить она, когда двери Главного зала резко распахнулись, прижав нескольких ни о чем не подозревавших людей к стене. И ее слова поглотил гам негодующего визга и воя.

Взгляды всех присутствующих устремились к входу.

В дверях встал на дыбы огромный серый жеребец, из ноздрей которого вырывался пар, застывающий в холодном воздухе. Это была сцена, венчающая каждую романтическую сказку, которую она когда-либо читала: прекрасный принц врывается в замок верхом на великолепном скакуне, в сиянии страсти и чести, и объявляет перед честным народом о своей вечной любви. И ее сердце стало расцветать от радости.

Затем ее лоб нахмурился, когда она поближе разглядела своего «принца». Ну, почти как в сказке. За исключением того, что на ее принце не было ничего, кроме мокрого и грязного тартана, лицо и руки его были в крови, а у висков заплетенные боевые косички. И хотя его взгляд блистал решимостью, заявление о вечной любви, похоже, не было первым в его списке.

— Джиллиан! — взревел он.

У нее подкосились колени, а звук его голоса вернул ее к реальности. Все окружающее исчезло, перед ней был только Гримм с горящими глазами, его огромная фигура заполняла собой все пространство. Он был величественен, огромен и безжалостен. Вот он, ее свирепый воин, готовый сразиться со всем миром за ее любовь!

Он направил Оккама в толпу, пробираясь к алтарю.

— Гримм, — прошептала она.

Он остановился возле нее. Соскользнув со спины Оккама, он соскочил на пол рядом с женихом и невестой. Мужчины не отводили друг от друга взглядов какой-то напряженный момент, затем Куин едва заметно склонил голову и отступил на шаг назад. Большой зал притих, и пятьсот гостей стояли, завороженные разворачивающимся зрелищем.

Гримм внезапно потерял дар речи. Джиллиан была прекрасна — богиня в переливающемся атласе. Он же был в крови и грязи, тогда как за спиной стоял несравненный Куин, одетый с иголочки, титулованный и благородный — Куин, у которого было все, чего недоставало ему!

Кровь у него на руках была жестоким напоминанием о том, что, несмотря на пламенные клятвы скрывать в себе берсерка, Маккейны никогда не оставят его в покое. Сегодня ему устроили засаду. Что, если бы они напали, когда он ехал с Джиллиан? Четверо убежали, все остальные были мертвы. Но и эти четверо были достаточной причиной для беспокойства — они соберут больше мужчин и продолжат охотиться на Гримма, пока не умрет последний Маккейн, либо пока не умрет он сам. Вместе с тем человеком, который окажется с ним рядом.

Чего он надеялся достичь, забрав ее сейчас? Какой дурацкий сон дернул его приехать сюда сегодня? Какая отчаянная надежда убедила его в том, что можно скрыть от нее свое естество? И как он переживет выражение ее лица, когда она увидит в нем того, кем он является на самом деле?

— Я просто глупец, — пробормотал он.

Губы Джиллиан сложились в улыбку.

— Да, ты проявил себя глупцом уже не однажды, Гримм Родерик. Глупее всего ты повел себя, когда оставил меня, но, полагаю, что смогу простить тебя теперь, когда ты вернулся.

Гримм тяжело вздохнул. Будь проклят берсерк, она должна принадлежать ему!