— Рассказать вам что-нибудь? — поспешила сменить тему Джиллиан.

— Да, расскажи, Джиллиан!

— Что-нибудь романтическое! — выкрикнула одна девочка постарше.

— Про кровавые битвы! — потребовал Джемми. Ответом ему стал сморщившийся носик Мэллори.

— Расскажи нам сказку. Я обожаю сказки — они учат нас добру, а кое-кому из нас, — Мэллори со значением взглянула на Джемми, — стать добрее не помешает.

— Сказки — это дурацкие…

— Нет!

— Сказку! Сказку! — зашумела детвора.

— Будет вам сказка. Я расскажу вам, как поспорили Ветер и Солнце, — начала Джиллиан. — Это самая любимая моя сказка.

Дети принялись толкаться, стараясь занять место поближе к Джиллиан. Зеки, самый младший из них, был вытолкан за пределы тесного кружка.

— Не щурь глаза, Зеки, — ласково пожурила его Джиллиан. — Ну-ка иди сюда!

Подтянув мальчика поближе, она усадила его к себе на колени и поправила упавшую ему на глаза челку. Зеки был сыном Кейли Туиллоу, ее любимой служанки. Он родился с таким слабым зрением, что видел не дальше чем на вытянутую руку. Он вечно щурился, словно в один прекрасный день благодаря этому могло произойти чудо, и мир вокруг него вдруг обрел бы резкость. Быть не в состоянии видеть великолепие пейзажей Шотландии во всей их красе — более грустной участи Джиллиан не могла себе даже представить, и при мысли о бедном Зеки ее сердце обливалось кровью. Его зрение не позволяло ему играть в те игры, которые другие дети просто обожали. Получить удар мяча из бычьего пузыря получалось у него куда чаще, чем самому ударить по мячу, и, чтобы компенсировать этот физический недостаток, Джиллиан научила его читать. Зеки приходилось утыкаться в книгу носом, но в ней он мог открывать и исследовать целые миры, увидеть которые ему никогда не было суждено. Когда Зеки устроился на коленях у Джиллиан, она начала:

— Раз поспорили Ветер и Солнце, кто из них сильнее, и заметили они на дороге бредущего куда-то жестянщика. И сказало Солнце: «Давай-ка так решим наш спор: кто из нас сможет заставить жестянщика скинуть куртку с плеч, тот и будет сильнее».

Согласился с этим Ветер, и тогда говорит ему Солнце: «Попробуй-ка ты сперва». Во всю силу стал дуть на жестянщика Ветер, но чем больше он дул, тем плотнее кутался тот в свою куртку. Но упрямый Ветер все дул, пока сил у него совсем не осталось. Так и не снял жестянщик куртки, и в отчаянии отступился от него Ветер.

Тогда выступило вперед Солнце, расправило свои лучи и засияло над жестянщиком во всем своем великолепии. И скоро стало так тепло, что жестянщику уже невмоготу было идти одетым. Жестянщик снял куртку, перебросил ее через плечо и, весело насвистывая, пошел своей дорогой.

— Ура! — закричали девочки. — Победило Солнце! Нам тоже оно больше нравится!

— Какая дурацкая девчачья сказка! — хмуро прокомментировал Джемми.

— А мне понравилась, — возразил Зеки.

— Еще бы тебе не понравилось, Зеки; Ты слепой и не понимаешь толк в драконах, воинах и их мечах. Мне вот по душе рассказы о приключениях.

— В этой сказке скрыт тайный смысл, Джемми. Именно его я пыталась раскрыть тебе, когда ты дергал Мэллори за волосы, — мягко произнесла Джиллиан.

Джемми был явно поставлен в тупик.

— Правда, что ль? При чем тут Солнце и волосы Мэл?

Зеки покачал головой, возмущаясь недогадливостью Джемми.

— Она же нам рассказала о том, что Ветер хотел сделать жестянщику плохо, и жестянщику пришлось защищаться. А Солнце сделало так, что жестянщику стало хорошо и тепло, и нечего больше было бояться.

Мэллори взглянула на Зеки с таким восхищением, словно он был самым умным мальчишкой на целом свете.

— И значит, если ты станешь хорошо относиться к Мэллори, она будет хорошо относиться к тебе.

— Откуда ты набрался такой ерунды? — раздраженно вопросил Джемми.

— Он умеет слушать, Джемми, — ответила Джиллиан. — Мораль этой сказки: добром можно достичь куда большего, чем злом. Зеки вот понимает, что нет ничего дурного в том, чтобы относиться к девочкам хорошо. Когда-нибудь ты пожалеешь, что так плохо себя с ними вел.

«А именно — когда половина деревенских девчонок влюбятся по уши в Зеки, и его слабое зрение не будет им помехой», — вдруг изумленно поняла Джиллиан. Такой симпатичный мальчишка, каким был Зеки, однажды станет привлекательным мужчиной, обладающим необычайной чувствительностью, которая часто развивается у тех, кто рожден с каким-либо физическим недостатком.

— Она права, парень — присоединился к их разговору низкий голос. Из-под стоящих неподалеку деревьев, укрывавших его до сих пор, ударяя в бока свою лошадь, выехал всадник. — Я до сих пор жалею, что так плохо себя с ними вел.

Кровь застыла в жилах Джиллиан, и густые черные тучи внезапно обложили безоблачное небо ее жизни. Нет, этому человеку ни за что не пришло бы в голову совершить такую глупость — снова показаться в Кейтнессе! Она прижалась щекой к волосам Зеки, стараясь спрятать свое лицо и сожалея, что не надела утром более красивого платья, — всякий раз, когда этот мужчина входил в ее жизнь, ей хотелось чего-то несбыточного. Она знала, что это он, хотя не слышала этого голоса уже много лет.

— Помнится, еще мальчишкой я и сам обижал одну девчонку. А теперь, кое-что повидав на своем веку, я немало бы отдал за то, чтобы все это исправить.

Гримм Родерик! Джиллиан чувствовала себя так, словно мышцы у нее под кожей все до одной расплавились, воспламенившись от жара, которым пылал его голос. Этот голос был на два тембра ниже любого другого из тех, что доводилось ей слышать, и звучал он настолько ровно, что становилось страшно от того невероятного самообладания, звучавшего в нем, — это был голос мужчины, рожденного повелевать.

Джиллиан подняла голову и посмотрела на всадника широко раскрытыми от неожиданности и охватившего ее ужаса глазами. Ее горло сжалось, не давая дышать. Не важно, что прошло столько лет, — она узнает его всегда. Спешившись с бесстрастной самонадеянностью и грацией победителя, источая уверенность, с такой же естественной легкостью, с какой выходит из легких воздух, он подошел к ней. Его могучее тело, развитое и закаленное до ставшего инстинктивным совершенства, сделало его живым оружием, и таким Гримм Родерик был всегда. Джиллиан знала, что, вскочи она на ноги и сделай обманный рывок влево, он вырастет перед нею стеной. Устремись она назад, он окажется позади нее. Соберись она закричать, его рука закроет ей рот прежде, чем она успеет собрать достаточно воздуха, чтобы вложить его в свой крик. Всего лишь раз ей довелось увидеть живое существо, перемещавшееся так быстро и с такой силой, проглядывающей изнутри, — силой упругих мышц горной рыси, что лишь мягко пружинят, когда она изящно ступает на своих несущих опасность лапах.

Джиллиан судорожно вздохнула. Он был еще более великолепен, чем тогда, много лет назад. Его волосы аккуратно охватывал кожаный ремешок. Его челюсть выдавалась под еще более решительным углом, чем раньше, — если такое вообще возможно. На его лице постоянно, вне зависимости от ситуации, играла чувственная ухмылка.

Даже воздух вокруг изменял свои свойства, когда рядом был Гримм Родерик; все окружавшее ее постепенно исчезало, куда-то отступая, — все, кроме него. И никогда бы она не смогла спутать эти глаза с другими! Ее взгляд встретился с вызывающе-голубым льдом его глаз. Гримм смотрел на нее, и лицо его было непроницаемо.

Джиллиан вскочила на ноги, столкнув изумленного Зеки на землю. Откуда-то из глубины ее памяти всплывали воспоминания, а она все безмолвно глядела на Гримма. Горькая желчь унижения, нахлынув, едва не поглотила ее — тот день, когда она поклялась, что больше никогда не заговорит с Гриммом Родериком, вспомнился ей слишком отчетливо. Она поклялась, что никогда больше не потерпит его рядом с Кейтнессом — и рядом с ее израненным сердцем, — пока она жива, никогда! И теперь он посмел явиться сюда?! Да еще так, как ни в чем не бывало?! Слабая возможность примирения исчезла в мгновение ока, сгинув под тяжелыми колесами ее гордости. Она не удостоит его ни единым словом. Никогда она не будет с ним любезна. Она не выкажет ему даже намека на благосклонность.