— Что? Ты считаешь — это дракон?

Р-ли не ответила и легко перепрыгнула через поваленный ствол. Свободной левой рукой Джек ухватил ее за локоть:

— Откуда ты знаешь, что это тот самый? Может, это другой дракон, который не заключал соглашения?

— Разве я говорила что-нибудь о драконе? — она стояла теперь рядом с Джеком, касаясь его бедром и предплечьем. Джек вгляделся в лесной сумрак:

— А может, хвостатый медведь? Они сейчас бесятся; ты же знаешь — достаточно одного укуса…

— О!.. — Р-ли затаила дыхание и плотнее прижалась к Джеку; левой рукой он обнял ее талию: она так похожа сейчас на его сестренок и так же нуждается в защите!.. Впрочем, перед кем ему оправдываться?

Глаза сирены были полузакрыты, и Джек не мог заметить их неожиданного блеска. Потом, не раз вспоминая этот момент, он вызывал в памяти легкую улыбку на губах Р-ли. Не насмешка ли это? Была ли она и впрямь напугана, или просто насмехалась над ним?

А может, это проявление совсем другого чувства? Но что бы Джек не думал потом, сейчас у него не было сомнений: он должен защищать Р-ли и себя от любой ожидавшей впереди опасности! Его рука сильней сжала тонкую талию, притянула к себе. Человек она или не человек — нет другой такой прекрасной женщины! И такой желанной… Даже дыхание перехватывает!..

Непривычный рокот вывел его из восторженного напряжения. Опустив руку, Джек, как тогда, на дороге, сделал несколько шагов вперед, чтобы Р-ли не видела его лица.

— Оставайся чуть позади, — приглушенно сказал он, не оборачиваясь, — не знаю, что это, но, похоже, что-то очень большое…

— И очень больное, судя по звуку, — добавила Р-ли. Ее голос тоже звучал приглушенно.

Джек осторожно раздвинул заросли.

Совсем близко, спрятанное в густой темной зелени, мучительно опорожняло желудок какое-то чудовище.

IV

Тони ворвался в комнату.

Его мать, сестры и братья приподнялись со своих стульев и глядели на отца: кто с удивлением, кто с гневом, кто со страхом, а кто с едва скрываемым смехом. Только хозяин дома остался сидеть как парализованный. Над ним стоял Ланк Кроатан, похожий на восковой манекен, с расплывшимся в идиотской улыбке широким коричневым лицом. В руках у него все еще оставалась перевернутая миска. По лысеющей голове хозяина растекалось густое дымящееся варево, стекало по лицу, впитывалось в бороду…

Трудно предсказать, что могло бы случиться в следующий момент, ибо хозяин Кейдж не обладал чувством юмора. Зато глаза Ланка закрылись, вокруг них собрались морщинки, и он захохотал, обдав столовую густым перегаром.

Кожа Уолта — там, где она была видна из-под желтого потока, — мгновенно побагровела. Вот-вот должен был последовать взрыв.

И тут раздался ликующий голос Тони:

— Мы богачи! Богачи!

Только это слово могло остановить гнев старого Кейджа. Забыв о своем смехотворном виде, он обратился к сыну:

— Что?! Что ты сказал?

— Бо-га-чи!!! — отчаянно-восторженно вопил Кейдж-самый-младший, — Там! Там Джек! От него просто воняет богатством! Правда-правда! Он весь воняет и… Он сказочно разбогател!

Хозяйка дома больше не могла этого выдержать; она метнулась мимо орущего Тони и уткнулась головой в грудь своего ошалевшего от всей этой кутерьмы мужа как раз в тот момент, когда он начал подниматься. Энергия ее чувств была так велика, что Уолт потерял не только моральное, но и физическое равновесие, хоть и был тяжелее супруги на добрую сотню фунтов, и тяжело плюхнулся в кресло.

В любое другое время Кейт забегала бы, засуетилась вокруг поверженного мужа; сейчас она просто охнула и оставила повелителя на стуле потерявшим дар речи — не до того!

Вся многочисленная ребятня повскакивала, толкаясь и пихаясь. Ланк откачнулся в сторону, подхватил на буфете просторную полотняную салфетку, качнулся обратно и принялся обтирать ею темя, лицо и бороду своего обезумевшего хозяина. Ему и в голову не пришло извиниться или перестать хихикать.

Наконец, к Уолту стало возвращаться хотя бы дыхание. Первым делом он от души выругался, что вернуло ему способность к мало-мальски осмысленным действиям; затем вырвал салфетку из ослабевших от вина и смеха рук слуги и тяжело вылетел на крыльцо, разметав родню.

Сцена возвращения блудного сына получилась презабавная: Джек оказался в кольце родственников, сметенных с крыльца патриархом семейства; все жаждали прижать вернувшегося к груди, но никто, даже родная мать не могли подойти к нему достаточно близко для этого. Некоторые из встречающих, особенно сестры, заметно побледнели и продолжали бледнеть еще больше. И почему-то истосковавшиеся родственники обращали куда больше внимания на стол у крыльца, куда Джек поставил свою дорожную ношу, нежели на него самого.

Уолт, не обращая внимания на разрушения, произведенные его появлением в сплоченном кругу семьи, остановился на крыльце, как вкопанный. Он схватил ртом воздух, закашлялся и чуть было снова не лишился дыхания. Его спасло только то, что ему стал понятен смысл безумных выкриков младшего Кейджа.

Впрочем, если отец был изумлен, то его блудный сын был изумлен отнюдь не меньше:

— Великий Дионис, отец! — воскликнул Джек, — что с тобой стряслось?!

— Что? Ах, ну да… Негодяй Ланк! — пророкотал Кейдж-старший, как будто это все объясняло, — не обращай внимания… — Уолт указал на ношу, принесенную Джеком и лежавшую на столе. Это была непрерывно подрагивающая студенисто-серая масса, величиной с человеческую голову, дрожащая, словно от ужаса. — Клеевой жемчуг, верно?

— Верно, папа. Когда я возвращался домой, я услышал, как одно из рвотных деревьев рыгало в лесу; здесь неподалеку.

— Рвотные деревья? Неподалеку от дома? Как же это мы не заметили их? И как их не заметили гривастые?

— Мне кажется, пап, они-то об этом все знали. Просто не хотели говорить.

— Не хотели говорить?!. Вийры? Разве это похоже на них? Рвотное дерево!.. Это же такие деньги! И они хранили это в тайне?..

— Не совсем так, пап…

Джеку совсем не хотелось сейчас рассказывать отцу о встрече с Р-ли и о том, чем он ей обязан. Лучше, не торопясь, подробно объяснить все позже. Все равно сирена отказалась от своей доли денег, которые можно выручить за принесенное драгоценное сырье для парфюмерии. По Соглашению она имеет полное право на половину, но ведь сама Р-ли настояла, что бы все принадлежало Джеку… Никаких объяснений. Во всяком случае — сейчас.

Джеку не очень-то нравился такой оборот. Как забыть об ее убитом кузене? Ведь Джек едва только смыл с себя кровь родича Р-ли, как пошел за ней к драгоценной лесной находке… Теперь-то Джек понимал, что происшедшее вовсе не было случайностью: он старательно обдумал все на обратном пути. Просто ему дали взятку, ему, Джеку Кейджу, чтобы он мог поехать в Дальний, и учиться, а выучившись — стать депутатом парламента. Депутатом парламента от вийров! Он-то разгадал, что они задумали!.. Поймет ли отец? Захочет ли? Скорее всего нет!..

— Видишь ли, пап, — стал объяснять Джек, — на самом деле вийры знают, что делают. Ведь проходит не менее трех десятков лет, пока в рвотном дереве созреет клеевой жемчуг, верно? Так вот, если бы вдруг стало известно, что здесь, в окрестностях, есть такое дерево — как ты думаешь, через сколько времени нашелся бы купец, или бродяга, или разбойник с большой дороги, который свалил бы дерево и разрубил, чтобы добраться до хотя бы наполовину созревшего клея? И много ли в сваленном дереве вызрело бы клеевого жемчуга? Нисколько, верно? Не-е-т! Вийры знают, что делают.

— Может, и так, сынок, — сказал Уолт, — но, святой Дионис, какой счастливый, сказочный поворот судьбы, что ты проходил мимо именно тогда, когда оно срыгивало клей! Потрясающе!..

Джек печально кивнул.

Уолт заметил саблю на боку сына. Его губы дернулись, но, поскольку взгляд с трудом отрывался от лежащих на столе сокровищ, ничего не произнесли.

Джек как будто читал мысли отца: «…если бы сын не взял клинок без разрешения, не погнался бы за драконом — он не нашел бы клеевой жемчуг… и сейчас серая масса, никем не обнаруженная, валялась бы на земле у основания дерева и, пожалуй, начинала бы гнить… Верных три тысячи фунтов просто сгнили бы — да и все тут…»