Думаю, он понял. По лицу вижу: понял.

Он ласково улыбается, протягивает мне руку. Я беру ее и подвигаюсь к нему вплотную, он обнимает меня за плечо. Задираю подбородок, чтобы видеть его глаза, кладу руку ему на бедро.

Какой он все-таки красивый…

— Гляжу на тебя, и мне страшно, — признаюсь я в конце концов. Услышав признание, он слегка вздрагивает, в глазах мелькает искорка. — Ты должен меня понять… Я сказала себе, что никогда не допущу этого. Поклялась, что больше никогда и ни с кем не буду близка.

Чувствую, как твердеет его рука на моем плече, чувствую, что сердце его бьется чаще: жилка на запястье, прижатом к моей шее, так и пульсирует.

Губы его растягиваются: он улыбается.

— Кэмрин Беннетт, ты, часом, не влюбилась в меня, а?

Краска бросается мне в лицо, я плотно сжимаю губы и еще крепче прижимаюсь к его твердой, как камень, груди.

— Пока нет, — отвечаю я с улыбкой в голосе, — но уже близко.

— Ты просто маленькая врушка. — Он еще крепче сжимает мне руку, потом целует меня в макушку.

— Сама знаю, — произношу я с той же шутливой интонацией. — Ох, еще как знаю…

Новый Орлеан я завидела еще издали: сначала озеро Пончартрейн, за ним живописный ландшафт из коттеджей, городских особняков и бунгало. С восхищением и трепетом гляжу на все это: вон там «Супердоум», который, после просмотров новостей во время урагана «Катрина», я уже ни с чем не спутаю; а вот и гигантские, с раскидистыми кронами дубы, древние и величественные; глядя на них, даже в дрожь бросает от восхищения; и знаменитый Французский квартал, по улицам которого фланируют толпы народу… впрочем, скорей всего, это туристы.

Едем дальше, я любуюсь знакомыми уже очаровательными балконами, по всему периметру опоясывающими многие здания. Точно такие, какими я их видела на экране телевизора, только сейчас под ними нет толпы, шумно празднующей Марди Гра, а на самих балконах никто не выставляет напоказ голые сиськи и не бросает бисер.

Эндрю смотрит на меня с улыбкой, ему нравится мое возбуждение, моя радость, с которой я все разглядываю.

— Кажется, я уже влюбилась в этот город, — говорю я, снова прижимаясь к нему.

До этого я на несколько минут буквально прилипла к стеклу, провожая восхищенными глазами все, что проплывало мимо за окнами машины.

— Да, место что надо. — Эндрю так и сияет гордостью.

Интересно, насколько хорошо он знает этот город.

— Я приезжаю сюда почти каждый год. — Эндрю словно читает мои мысли. — Обычно на Марди Гра, но мне кажется, здесь в любое время интересно.

— Ага! Ты приезжаешь специально, чтобы любоваться голыми сиськами. — Щурясь, я гляжу на него.

— Каюсь! — отвечает он, бросая руль и поднимая обе руки вверх.

Мы снимаем два отдельных номера в отеле «Холидейинн», откуда рукой подать до знаменитой Бурбон-стрит. Я чуть было не открыла рот, чтобы на этот раз попросить его снять один номер на двоих с двумя кроватями, но вовремя себя одернула: «Нет, Кэмрин, ты потакаешь своим порочным желаниям. В одном номере с ним останавливаться нельзя ни в коем случае. Держись, пока еще есть силы».

Но когда мы с ним бок о бок стояли перед конторкой и администратор спрашивал, чем он может помочь нам, Эндрю ответил не сразу, и мне это показалось очень и очень странным. Но в конце концов все кончилось тем, что мы, как всегда, заняли две расположенные рядом комнаты.

Я направляюсь в свой номер, он — в свой. Стоим в коридоре с карточкой-ключом в руке и переглядываемся.

— Я сейчас сразу в душ, — говорит Эндрю, поглядывая на гитару. — Будешь готова, заходи, не стесняйся.

Я киваю, мы улыбаемся друг другу и исчезаем в наших комнатах.

Не проходит и пяти минут, как слышу: в сумочке верещит телефон. Почти уверена, что это мама. У меня уже готов ответ: я жива и здорова, у меня все хорошо, развлекаюсь на всю катушку… Постой, это не она.

Это Натали.

Рука застывает, сжав телефон, я тупо смотрю на светящийся экранчик. Отвечать или нет? Ладно, сейчас выясню, надо ли было.

— Алло?

— Кэм! — слышу осторожный голос Натали в трубке.

Не могу выдавить из себя ни слова. Сама не знаю, можно ли уже простить ей предательство или сделать вид, что я смертельно обижена.

— Ты меня слышишь? — Кажется, мое молчание ее беспокоит.

— Да, Нэт, слышу, слышу.

Натали вздыхает и жалобно скулит. Она всегда пользуется этим странным приемом, когда робеет и не знает, что сказать.

— Я понимаю, что я свинья и последняя стерва, — говорит Натали. — Но все равно я твоя лучшая подруга… Я должна сейчас ползать у твоих ног и просить прощения, но… Да я так и собиралась сделать, но твоя мама сказала, что ты… в Виргинии, это правда? Какого черта тебя занесло в Виргинию?

Падаю на кровать и сбрасываю с ног вьетнамки.

— Я не в Виргинии, — отвечаю я, — но никому не говори, тем более маме.

— Но где же ты? И где пропадала больше недели?

Ох, неужели прошла всего неделя? У меня такое чувство, что мы с Эндрю раскатываем по Америке уже не меньше месяца.

— В Новом Орлеане… В общем, долго рассказывать.

— Ммм… Что значит «долго»? — В голосе ее явная насмешка. — У меня полно времени.

Я уже начинаю раздражаться.

— Послушай, Натали, — говорю я, вздыхая, — не я тебе, а ты мне позвонила. И если мне не изменяет память, именно ты назвала меня лживой сукой, не поверила ни одному моему слову, когда я рассказала про Деймона. А теперь звонишь как ни в чем не бывало, делаешь вид, что ничего не произошло… Ты меня извини, но я не думаю, что так поступают лучшие подруги.

— Понимаю, понимаю, ты права, конечно… Прости меня. — Умолкает, видно, пытается собраться с мыслями, слышу, как открывает банку с колой. Отхлебывает. — Понимаешь, Кэм, я не то чтобы не поверила тебе, нет, мне просто было очень больно это слышать. А Деймон — козел. Я его послала.

— Интересно… Что, застукала с другой? Нет чтобы сразу поверить лучшей подруге, с которой дружишь со второго класса… Я же тебе давно говорила, что он козел!

— Да, поделом мне, — отвечает она. — Нет, с другой не застукала. Просто поняла, что теряю лучшую подругу, что совершила самое подлое преступление, нарушила главный закон дружбы. Я его спросила напрямик: что между вами было, и он стал врать, изворачиваться, но я не отставала, хотела, чтобы он во всем признался. И не для того, чтобы он подтвердил твои слова, а просто… Кэм, я просто хотела, чтобы он сказал правду. Понимаешь, правды хотела добиться.

Да, кажется, она не на шутку страдает. Непохоже, что притворяется. Я, конечно, ее прощу, но про Эндрю рассказывать еще рановато. Я люблю Натали, всем сердцем люблю, но об этом сообщать ей пока не готова. Не готова поделиться с ней этой новостью, главной новостью в моей жизни. Она вечно… В общем, любит все опошлять, самое святое может испачкать в дерьме… если можно так выразиться.

— Послушай, Нэт, я, конечно, тебя люблю и хочу простить, но не сразу… Ты очень меня обидела.

— Понимаю, — жалобно бормочет она.

Но в голосе слышится нотка разочарования. Вот нетерпеливая, любит получать все удовольствия сразу.

— У тебя все хорошо? — спрашивает она. — С чего это ты вдруг удрала, да еще в Новый Орлеан! Там что, снова какой-нибудь ураган?

Слышу за стенкой, из номера Эндрю, доносится шум воды в ванной.

— Да, у меня все отлично, — отвечаю я, а сама думаю про Эндрю. — Если честно, Нэт, я никогда еще не была так счастлива, как в последнюю неделю.

— О господи… Неужели у тебя появился парень? Ты там с парнем, да? Послушайте, Кэмрин Мэрибет Беннетт… сучка ты этакая, и ты это скрываешь… от кого, от меня? — (Ну вот, именно это я и называю способностью все опошлять.) — Как его зовут? — Она так громко дышит в трубку, словно перед ней вдруг раскрылись все тайны Вселенной. — Ты с ним спишь? Ну и как он в постели?

— Натали, прошу тебя… — Закрываю глаза и стараюсь представить, что разговариваю не со школьницей, а с вполне взрослой двадцатилетней девицей. — Успокойся, я не собираюсь сейчас с тобой это обсуждать, поняла? Потерпи несколько дней. Я сама позвоню и все расскажу, но прошу тебя…