— Оставайся пока здесь, Йоген. А я еще разок домой сгоняю. Через час или около того — жди. Притащу одеяло и, может, еще старое пальто.

Сквозь дверную щель в двери Йоген смотрел вслед своему другу, который перебегал футбольное поле. Вскоре он скрылся из глаз. Теперь очень рано темнело. Вернется ли он вообще? Какие разговоры! Аксель ведь друг.

Время тянулось еле-еле, в помещение просачивался холод. Прошло уже намного больше часа, Аксель все еще не объявился.

На стадионе, наверно, есть ночной сторож? Может, даже с собакой?

Мама, скорее всего, уже дома. Интересно, что она подумала, прочитав записку? И что после этого сделала?

А что Эльвира скажет, когда узнает все от Акселя? Должна же она догадаться, что Йоген решился украсть приемник только ради нее. Будет ли он теперь что-нибудь значить для нее?

— Йоген?

Это был Аксель. Он вошел, бросил на пол свернутый рулон и снял с себя пальто, надетое прямо поверх лыжной куртки.

— Гляди! По идее, со всем этим ты не должен замерзнуть.

Они уселись на свернутую в рулон подстилку, а длиннополое пальто накинули на плечи.

— А ты на все сто уверен, что отец тебя примет?

— На все сто — нет. Но ведь не сможет же он меня просто так выставить. Этого он наверняка не сделает — я ему расскажу, как все взаправду было.

— Про меня тоже?

— Нет, даже не упомяну! Ни в коем случае!

Аксель встал.

— Ну, мне пора, Йоген. На сегодняшнюю ночь ты худо-бедно пристроен. А завтра действуй по обстоятельствам. После школы забегу, проверю, как ты тут.

И он снова скрылся в чернильной тьме.

Йоген завернулся в пальто и улегся на подстилку; все равно было жестко.

До Штутгарта он как-нибудь доберется. Затем надо будет узнать, где, собственно, его отец проживает. Есть же там справочная, или адресный стол, или что-то в этом роде. Даже если отец не захочет его принять и оставить у себя, то и тогда еще не все потеряно: можно, например, стать бродягой. Они иногда годами странствуют по белу свету, и никто из них от голода не умирает. Кроме того, они друг дружке помогают. Он сам читал об этом в толстом иллюстрированном журнале.

Холод усиливался.

В хорошеньком положении он оказался! По крайней мере, хоть Аксель не предал. А мама пусть себе немного из-за него поволнуется. Она ведь последнее время почти совершенно его забросила, все этого противного Альберта Мёллера обхаживала.

В какой-то момент он заснул, а когда очнулся, почувствовал, что вконец окоченел. Нет, здесь ему переночевать не удастся. Это невыносимо.

Он встал, сделал несколько наклонов до пола, затем маховые движения руками, попрыгал на месте, чтобы согреться. После чего открыл дверь и увидел, что выпал первый снег. Газон был устлан тончайшим белым покрывалом.

От каждого его шага оставался четкий след. В пальто, с рулоном под мышкой и сумкой в руке он пересекал футбольное поле. Надо было двигаться. Но как можно незаметнее, чтобы не привлечь к себе внимания. Было еще совсем не поздно.

Несколько раз Йоген прижимался к стенам домов, когда его обгоняла машина. Однажды это и в самом деле был полицейский патрульный фургон, но его не увидели или не обратили внимания. К центру города Йоген идти не решился — слишком многолюдно. Еще ходили автобусы. Не так уж долго он проспал.

Хотя он и не собирался этого делать, ноги сами принесли его на улицу, где жил Аксель. Вот он уже перед домом друга. Освещено лишь одно окно, и Йоген вычислил, что комната Акселя именно там.

— Аксель! — позвал он. И еще раз: — Аксель!

Никакого движения за окном. Йоген подобрал с земли несколько мелких камешков и стал бросать их в окно. Сначала промахнулся, затем все-таки попал. За стеклами возникло лицо, и окно открылось. Аксель высунулся наружу. Он был в ночной пижаме.

— В чем дело?

— Это я, Йоген!

— Подожди, я выйду!

Через несколько секунд Аксель появился на пороге. Поверх пижамы он натянул купальный халат.

— Давай, заходи! Родителей дома нет. Они были в театре, а потом, наверное, пошли в ресторан поужинать.

Ребята сидели рядышком, на краю постели.

— Ну так в чем же дело?

— Я там при всем желании остаться не могу, Аксель. Я там дуба дам.

— Что ж тогда делать?

— Сам не знаю.

— Тогда надо идти домой.

— Нет.

Аксель задумался.

— Вот что, Йоген. Сегодня можешь у меня переночевать. Родители больше ко мне не заглянут. Но утром ты должен исчезнуть не позднее чем в полседьмого. Тогда никто ничего не заметит. Разоблачайся в темпе! Надо скорее свет потушить, а то они уже скоро придут.

Под одеялом было тепло, и Йоген чувствовал, как холод постепенно выходит из него. Они перешептывались.

— Знаешь, Йоген, мне кажется, ты с перепугу все слишком трагично воспринимаешь. Может, все-таки лучше не уходить из дома. Если завтра вернешься, мама только обрадуется, что ты жив-здоров, и даже не пикнет. Представь, как она сейчас за тебя трясется.

— Вот уж не уверен.

— А я так уверен. Да и что тебе, собственно, угрожает? Я еще раз все как следует обмозговал. Тебе нет четырнадцати. Значит, суд и все такое прочее сразу отпадает. Да и потом — ты раньше хоть раз попадался?

— Нет. Ты что, думаешь, я все время ворую?

— Я не об этом. Но если это было в первый раз… Оступиться однажды может кто угодно. То, что твоя мама выдаст тебе по первое число, — это ясно. Знал бы ты, как меня мама жучила, когда три месяца назад мне пришлось сменить школу.

— Из-за чего?

— Ах, это я тебе лучше в другой раз расскажу. Теперь-то все давно утряслось.

Перед домом остановился автомобиль.

— Тихо! Родители!

Они замолчали. Вдвоем не так страшно и одиноко, как там, на стадионе. Можно все спокойно обдумать. А что, если Аксель прав и это была бредовая идея — взять и удрать из дома. Ну да ладно, утро вечера мудренее.

А утром решение было принято без долгих размышлений. Когда Йоген крадучись выбрался из дома Акселя, он уже знал, что отправится к маме. Особенного скандала она теперь устроить не должна. Ей на работу пора, а Йоген может взять школьные манатки и пойти на занятия.

Он открыл дверь и увидел маму, которая стояла в такой позе, будто всю ночь прождала его здесь, не сходя с места.

— Откуда тебя только принесло? Ты даже не подумал о том, что я буду с ума сходить? — В мамином голосе не было злости, скорее, облегчение.

Но из гостиной раздался мужской голос, и Йоген вздрогнул: он никак не ожидал, что господин Мёллер тоже окажется дома.

— Только не надо говорить с ним, как с блудным сыном! Сперва этот шалопай крадет, потом удирает из дома, а мы тут всю ночь треплем себе нервы с полицией! — Господин Мёллер вышел в холл. — А ты тот еще фрукт! До сих пор я рассчитывал, что после школы ты сможешь поступить ко мне, учеником. Но из этого ничего не получится, милок! В моем предприятии ворам не место! Не хватало еще, чтоб я пустил к себе в дом такого специалиста, который мне всю кассу — обчистит!

Что это господину Мёллеру в голову взбрело! Йоген не обязан с ним разговаривать. Он с мамой должен поговорить, а не с этим господином Мёллером! Йоген набычился:

— А я к вам и не собирался идти!

— Ты еще и нахальничаешь! — И господин Мёллер неожиданно хлестнул его.

Йоген почувствовал, как обожгло щеку. Он бросился в свою комнату, схватил школьную сумку и мигом выскочил за дверь.

— Йоген! — крикнула вдогонку мать, выбежав на лестничную клетку.

Но он не слышал ее, не оглядывался, бежал со всех ног, пока не выскочил, хлопнув дверью, на улицу.