Обдумывая впечатления от встречи с местными стражами границ, Роман не сразу вспомнил, что пленник так и остался несвязанным. Сейчас прыгнет в кусты — лови его потом. Но пойманный спокойно топал вместе со всеми, не напрягался, по сторонам особо не глазел, больше разглядывал Машку и искоса, когда считал, что его не видят, — самого Романа. Непонятно.
Судя по тому, как рыжий с погранцами говорил, пришли они не к его родному племени, но здесь парень, похоже, бывал — по его мордашке можно читать, как по книге, видно — радуется, узнаёт знакомые места. Время от времени перебрасывается парой слов с провожатым.
А вот и первые мирные жители — в пойме пасётся небольшое стадо, видны рыжие и бурые спины двух десятков коров и бычков, комьями грязной ваты видятся отсюда овцы. На невысоком пригорке стоит, опираясь на копьё, пастух, укутанный в длинный плащ с капюшоном. Крупные кудлатые псы встали и уставились на прохожих, изображают бдительность.
Вскоре после встречи со стадом тропа, по которой они шли, вильнула в рощу, взбежала на пригорок. Расступившиеся деревья открыли вид на широкий мыс, образовавшийся в месте слияния двух рек. Место расчищено от кустов и деревьев, в самой высокой точке виден большущий валун — с хорошую избу размером. Возле него — единственное нетронутое дерево, могучий раскидистый дуб, на котором осенний ветер треплет какие‑то тряпки.
У кромки леса сбились в кучку несколько построек, туда и сворачивает их небольшой караван.
Две маленьких, до половины вросших в землю избушки и несколько хозяйственных построек, со стенами из сплетённых прутьев. Солома на двускатных крышах серая, явно урожая не этого года. Печных труб не видать, над дверями, выше небольших отверстий, обильные следы копоти.
Подойдя к одной из изб, провожатый со второй попытки древком копья отогнал агрессивно кинувшегося ему навстречу чёрного петуха, и им же стукнул в дверь, не спускаясь в ведущий ко входу ров:
— Кава! — заорал он на всю округу. Из жилища что‑то ответил женский голос, и парень продолжил разговор в той же интонации.
Роману вспомнилось классическое:
— Сова, открывай, Медведь пришёл!
Тем более, что интонация ответов тоже вполне совпала с мультяшной — женщина явно не признавала за парнишкой того авторитета, на который претендовал Ромин проводник. Наконец, дверь распахнулась, и на улицу выглянула, вытирая руки передником, рослая дама слегка за сорок. Прикрыла от света глаза ладонью, разглядела пришедших, охнула и засуетилась, выговаривая что‑то приведшему их пацану. Провожатый гордо играл роль мужчины и воина, пока крепкая рука Кавы толчком не направила его в сторону одной из надворных построек. А хозяйка, улыбаясь, уже манила гостей в сторону второй избушки, объясняя что‑то, махала рукой в сторону Нимруна. Женщина вытащила из крючьев, в девичестве бывших кривыми сучьями, запорный брус, распахнула собранную из пары тёсаных плах дверь, отбросила кожаную занавеску и нырнула внутрь. Назвать отверстие, в которое она проскочила, дверным проёмом язык не поворачивался.
— В земле была нора, а в норе жил хоббит, — прокомментировал увиденное Шишагов. Вход в строение представлял собой выкопанный в земле лаз примерно метр на метр размером. Теперь было видно, что жилище вовсе не было вросшей в землю избушкой, просто над землянкой сложили из толстых брёвен ещё четыре венца.
Долго рассматривать строение снаружи ему не дали — Рудик показал на вход и выдал фразу, в которой Роман опознал "иди" и "там". Сам парень уже вовсю возился с ремешками и верёвками, крепящими вьюки на спинах лошадей. Очень ему кони нравились. После нескольких дней совместного похода даже Тор — так Роман назвал упёртого командирского жеребца, снисходительно позволял парнишке возиться со своей сбруей. Пленный диверсант ему помогал, и рыжего не беспокоил тот факт, что вчерашний неудавшийся убийца помогает снимать с лошадей трофейное оружие.
"Может, так здесь положено"?
Роман, стараясь удерживать на лице выражение непоколебимой уверенности в том, что всё идёт как надо, спустился в ведущую к лазу канаву. За ним спрыгнула закончившая наружный осмотр подворья Машка.
После дневного света в помещении ни черта не было видно. В глубине возилась хозяйка, что‑то радушно ему рассказывая. "Надо скорее язык учить. Я скоро полиглотом стану — знаю четыре языка двух миров, и конца этому процессу не видно".
Тётка застучала кресалом по кремню, раздула трут, зажгла лучину, воткнула её в резной светец, подставила под него миску с водой, повернулась, и выдав оглушительный визг, спиной вперёд запрыгнула на сложенную из дикого камня невысокую печь.
Отразившийся в Машкиных глазах свет явно произвёл на женщину незабываемое впечатление. Роман схватил свою любимицу за могучую шею и не позволил сбежать самым позорным образом.
— Извините, сударыня, — обратился он к хозяйке, — Это Маша, моя любимица, мы с ней второй год уже живём, и ни разу она без разрешения никого не обидела.
Ясное дело, понять его женщина не смогла, но спокойный, уверенный тон говорящего её немного успокоил. Кава присела, не слезая с печи, и что‑то спросила, явно имея виду напугавшее её чудовище.
— Она ласковая, — Шишагов потрепал Маху по загривку. Рыся с опаской покосилась на женщину и ткнулась тяжёлой головой вожаку в пояс. Только когда Маха развалилась на утрамбованном земляном полу, подставив живот для чесания и поглаживания, тётушка Кава рискнула слезть с занимаемой позиции. С опаской подошла к Шишагову, поглядела, как тот спокойно позволяет ужасному чудовищу брать в пасть свою руку. Вроде успокоилась, но когда Роман предложил ей погладить зверушку, от греха подальше убрала руки под передник. Потом прыснула в кулак, как девчонка, и полезла из жилья на улицу, оттолкнув с дороги парнишку, сунувшего в дверь свою любопытную рыжую голову.
Парни стали затаскивать в жильё мешки и свёртки с барахлом, а Роман, отправив Маху под стол, чтобы не мешала, смог осмотреть предоставленную им жилплощадь.
Помещение размером примерно три на четыре метра. Может, чуть больше. Пол земляной. У противоположной входу стены, в правом углу расположена небольшая печь — чуть выше метра от уровня пола. Никакого намёка на дымоход, предназначенное для выхода дыма отверстие выпускает его прямо в жилище. Балки, жерди и снопы соломы, складывающие крышу, покрыты толстым слоем сажи. Когда копалась яма под это строение, вдоль стен были оставлены выступы. Укреплённые кольями, и покрытые тёсаными жердями, поверх которых потом настелили шкуры, они превратились в широкие лавки или полати — как ни называй это приспособление для сидения и сна.
В противоположном по отношению к печи конце избы на вкопанных в земляной пол столбах стоит могучий стол из широких и толстых тёсаных плах. На выступе печи, перед топкой, красуется несколько кривобоких глиняных посудин. Большая часть напоминает горшки, парочка скорее походит на широкие глубокие миски. Над столом и "плацкартными" местами установлены плетёные из веток экраны — видимо, чтобы срывающаяся сверху сажа не падала в пищу и на головы. Больше в этой гостинице ничего нет.
Перетаскавшие в жильё всё барахло парни встали перед Романом, явно ожидая распоряжений. Кивнув Рудику на лавку, Роман показал на него рукой:
— Рудик.
Стукнул кулаком себя чуть выше солнечного сплетения:
— Роман.
Наклонился, погладил по теплому боку лежащую под столом Машку:
— Маха.
Ткнул пленного указательным пальцем в грудь:
— А ты?
Парень хлопнул себя по широкой груди:
— Акчей.
Тут в дом, отодвинув дверь тугим задом, влезла Кава. Руки у женщины были заняты: плетёное блюдо с лепёшками, горшки с кашей и молоком. Как всё только поместилось? Проворно расставив принесённое на столешнице, прошла к печке, достала из корзины и принесла деревянные чашки. С опаской покосилась на Маху и пригласила Романа к столу, не обращая на остальных никакого внимания.
"Статус у них низковат", — смекнул Роман. Рудик здесь в рабском звании бывал, а Акчей в нём, видимо, пребывает.