Достав ложку, Роман поклонился хозяйке — поблагодарил. Та поклонилась в ответ, и оставила гостя насыщаться. Собрался сесть за стол, оглянулся в поисках предмета, который можно было бы использовать вместо табурета. Тут вмешался Рудик — схватил за рукав и усадил на лавку в угол, противоположный печке. Поставил поближе горшок с кашей, налил в чашку молока. Запах из горшка шёл знакомый, неужели пшёнка? Она, родимая, но сварена куда душевнее, чем готовили повара в курсантской столовой. Не евший со вчерашнего утра Роман собрался уже черпнуть из горшка, когда заметил, что парни стоят, как не родные.
— А вам что, особое приглашение надо?
Оказалось, надо. Получив формальное приглашение, Рудик скользнул на лавку слева от Романа, а Акчей уселся напротив, приспособив вместо стула ту самую корзину, с которой выбежал когда‑то к Роману парнишка.
Пытаясь не накосячить, Роман разорвал на куски лепёшку, выдав долю каждому из парней. Дождался, пока они налили себе молока, и полез ложкой в горшок.
За Романом ложку в кашу запустил Рудик, и только после него — полоняник. Ели не спеша, запивали пшёнку молоком, не забывая, впрочем, откусывать от зажатого в левой руке куска лепёшки. Когда немаленький горшочек опустел, а молоко закончилось, Роман при посильной помощи Рудика приступил к допросу пленника. Пока "говорили", заходила хозяйка, выслушала Ромину благодарность и унесла пустую посуду. Недолго говорили, но Рудик несколько раз менял в светце лучину.
В результате Шишагов решил, что дело было так: когда войско сбродников отправилось ликвидировать усадьбу поселившихся на берегу скандов, десяток молодых бойцов был направлен тамошним воинским начальником, которого зовут Гатал, проследить за уходящим чужаком. Проследить, не трогая, близко не подходить, но чужак не производил впечатления сильно продвинутого бойца, шёл за рабом, а добра у пришельца было много.
Особенно не давали молодым покоя лошади, по какой‑то причине это была самая желанная для них добыча. Когда чужак вошёл в пограничные с вильцами земли, на его след встал дозор вильских воев. Десятник принял решение — валить чужака. Однако под выстрел Шишагов не подворачивался, а граница была рядом, решили брать на ночлеге. Не получилось, Акчей угодил в плен. Быть пленником хорошего воина — не самая постыдная доля. А потом его либо выкупят родичи, либо ещё что случится, это уже определит какой‑то Жащур.
Лучина очередной раз мигнула и погасла. Достало Рому такое освещение, пришлось лезть в мешки с барахлом. Нашёл походный жирник, выскреб остатки топлёного тюленьего жира, нарыл в запасах пучок сухого ягеля. Через десять минут заправленный жирник освещал помещение куда ярче непривычной смолистой щепки.
Разбудили Романа хозяева. После сытной еды Шишагов, поверивший в то, что у вильцев совершенно безопасно, сам не заметил, как уснул. Проснулся от стука и тихого Махиного "Кто там?". В дверь постучали ещё раз, мужской голос помянул Рому по имени. Пришлось вставать, обуваться (странно, Роман не помнил как снимал сапоги), и вылезать на двор.
Комитет по встрече был вполне представительным — давешний начальник заставы, по случаю вечерней сырости набросивший поверх вышитой рубахи толстый шерстяной плащ, пятеро крепких мужчин "слегка за сорок" и трое седых представительных стариков, утеплившиеся меховыми безрукавками. В стороне от построек имелся большой очаг, сложенный из крупных гранитных валунов. Горящее пламя бросало отблески на огромный камень и освещало вершину священного дуба. На большом вертеле вращалась, обжариваясь, туша дикого кабана. Там же в отблесках огня мелькала знакомая рыжеволосая голова.
Следом за Романом из жилья выбралась Машка, потянулась и стала разглядывать собравшихся.
Шишагова удивило уважение, которое ему выказало местное общество. После церемонии представления высокие стороны плавно переместились к накрытому у очага столу. Один из седобородых перед началом трапезы бросил в пламя шмат мяса и плеснул туда из рога. Огнепоклонники? Не факт, древние греки и китайцы тоже жгли свои подношения богам — то, что дым поднимается вверх, люди заметили на заре своей истории. А божества у нас в основном где обитают? Правильно, наверху. Вот и приспособили дым в качестве транспортного средства.
Лежат перед уважаемыми людьми бычьи рога, тщательно обработанные, почти прозрачные на просвет. В них наливают пиво. Запах забытый, но знакомый. Пиво густое, нефильтрованное, не сразу и разберёшь, напился ты или покушал. А мясо здесь не по очереди кусают — каждому из сидящих вокруг расстеленного на утоптанной площадке холста на куске выскобленной доски поднесли изрядный шмат печёной свинины, причём Шишагова обслужили первым — молодой парень с поклоном протянул исходящий паром кусок окорока. "Печено вепрево колено", — вспомнил Роман свою единственную поездку в Прагу. Только там на доске имелась ещё горка хрена, а хлеб был дрожжевой, пышный. Ничего, здешние лепёшки тоже неплохи на вкус. Когда все сидящие получили свою часть кабанины, один из стариков толкнул речь. Потом процесс пошёл — ножи резали мясо, люди кусали, жевали, отхлёбывали и глотали, не забывая общаться по ходу дела.
После трёх — четырёх рогов Шишагов включился в беседу. Как‑то пошёл разговор. Так уж вышло, что главными собеседниками оказались дед, который огонь кормил, и тот самый начальник пограничной стражи. Остальные больше слушали. Какими словами, какими жестами обходились, потом и не вспомнить было, но рассказать о переходе через великое водное пространство, о драке со скандами и ночной стычке Роману все‑таки удалось. В качестве иллюстрации был принесён трофейный меч. Собеседники оценили — богатый трофей, редкая вещь.
— Неплохая штука, — согласился Роман, — Но мой тесак лучше.
В доказательство постучал лезвием ножа в глухо звякнувшее изделие скандов, затем в лезвие тесака, отозвавшееся довольно мелодичным звуком. Как и следовало ожидать, сравнением изделий заинтересовался представитель воинского сословия, но первым попросил посмотреть Ромин клинок мужчина, сидевший рядом с местным служителем культа. Мощные руки со следами ожогов — ясное дело, кузнец.
Мастер повертел в руках сначала меч, потом тесак, спросил у хозяина разрешения, и рубанул по спинке своего ножа сперва одним, потом другим оружием. Тесак оставил зарубку поглубже, не получив видимых повреждений, а на режущей кромке меча осталась небольшая вмятина. Потом на ногте большого пальца была проверена острота лезвия. И в этом стальной клинок превзошёл творение северных кузнецов, а когда немного согнутое Романом лезвие тесака выпрямилось, превосходство его оружия признали все присутствующие. Кузнец ещё раз осмотрел, и с видимым сожалением вернул хозяину оба клинка, после чего представился:
— Дзеян ист, — и хлопнул себя по груди. Он ещё много чего говорил, но Роман понял только, что в здешнюю кузню можно заходить, ему будут рады.
"Это ты кольчугу мою не видел ещё".
Потом принесли бочонок с другим напитком, что‑то из мёда и настоя трав. Налегавший больше на мясо, чем на выпивку Шишагов тем не менее маленько захмелел. Странно, но в компании этих усатых блондинов его звериная натура не испытывала того дискомфорта, который вызывало у него общество северных охотников.
Роман сидел, привалившись к тёплому Машкиному боку, слушал пение сотрапезников, следил за отблесками огня на окружающих предметах, и ему было хорошо.
Иногда даже у вполне взрослого, немало повидавшего человека бывают в жизни ощущения, ранее не испытанные и поэтому новые и остро воспринимающиеся. В это утро Романа разбудил петушиный крик. Радостный вопль повелителя курятника грубо вырвал Шишагова из пучины сна. Мощь птичьей глотки впечатляла. Не удовлетворившись достигнутым результатом, местный Будимир повторил выступление, аккомпанируя себе хлопаньем крыльев.
"Чтоб тебя… Вот разорался!" Роман всегда вставал рано, но вчера они засиделись, плюс пиво и медовый напиток. Похмелья, впрочем, не было, но выспаться не удалось.