– Погибель врагам! Смерть Риму! – пронзает тишину рев десятников.

И тьма отступает. Они бегут, они летят прямо в белую мглу. Король Карадог Косматый верхом на черном коне, в руках у него секира с двойным лезвием, он рубит в нетерпении воздух, снег на его пути превращается в кипящую кровь.

Влетают в лагерь, в клочья разрывая небольшой караульный отряд. Из палаток выскакивают заспанные воины в одних туниках, на ходу расчехляя изогнутые иберийские клинки. Модус бежит во главе отряда, перехватывает копье поперек, сшибает одного, второго, третьего – упавших добьют вооруженные мечами бойцы, идущие следом. А он спешит дальше, он ищет убранный коврами шатер консульского легата… Находит. У входа чуть ли не лбом сталкивается с Квентином. Оба бросаются внутрь. Наполненная углями жаровня, походная кровать расстелена, стол с кувшином и двумя кубками… Здесь никого нет. Квентин оглядывается, смотрит на него. Что дальше?

– Это ловушка! – слышится чей-то крик.

С холма скатывается на них сверкающая огнями железная лавина – тяжелая римская конница. С флангов отряд окружают одетые в шкуры воины изменника Гуаргана. Похоже, Агрикола специально заманил их сюда, чтобы раз и навсегда расправиться с остатками сопротивления. Модус намечает себе цель в приближающемся строю – бородатый римский всадник в чешуйчатых доспехах и меховом плаще. Берет копье наперевес, бежит ему навстречу. Войска сшибаются: лязг металла, крики, предсмертные вопли. Бородатый всадник ловким ударом меча выбивает копье из рук Модуса, а в следующую секунду удар копыта опрокидывает его на снег…

…Римский военный корабль в море. Пленные бритты сидят в темном трюме – их везут в Рим, где намечен триумф Агриколы, покорителя Британии. Здесь Модус и Квентин, оба обросшие, в изодранной окровавленной одежде.

– Лучше бы нас прикончили, честное слово, – шепчет Квентин, облизывая сухие губы.

– Не волнуйся, – отвечает Модус. – После триумфа по обычаю Римской империи всех пленных казнят. Хотя… – Он поднимает голову, прислушивается. – Возможно, боги услышали тебя и нас убьют еще раньше.

Громкий топот ног на палубе. Крики. Запах дыма. Римский корабль берут в «клещи» три галисийские триеры с абордажными лестницами наизготовку. Это пираты. Они забрасывают римский корабль стрелами и сосудами с горящей нефтью. Когда на палубе начинается пожар, пираты идут на абордаж. В короткой ожесточенной схватке они одерживают верх. Часть римских солдат перебита и выброшена за борт, часть пленена… Открывается трюмный люк, внутрь вваливаются забрызганные кровью пираты, кричат, размахивают мечами, хватают связанных бриттов и выталкивают наверх. С охваченного огнем римского корабля их перегоняют по абордажным лестницам на триеры… И там снова загоняют в трюм.

…Невольничий рынок в Яффе, одном из портовых городов Иудеи. Вымощенная камнем площадь раскалена солнцем. Рабы, выставленные на продажу, стоят на невысоком подиуме, привязанные к деревянным балкам. Пожилой иудей придирчиво осматривает товар, заставляет рабов напрячь мышцы, поворачивает их так и сяк. «Мне нужны рабочие для пекарни, – поясняет он работорговцу. – Кули с мукой тяжелые, лестница узкая, там и ловкость нужна, чтобы ноги не переломать, и сила, и выносливость». Работорговец кивает на двух высоких бородатых рабов. «Тогда вам вон тех головорезов надо», – говорит он. Захария подходит к Модусу и Квентину, смотрит снизу вверх, хмыкает удовлетворенно…

Модус проснулся на твердом топчане. Какое-то время, не понимая, где находится, он таращился на голые стены, на открытое окно, за которым занимается рассвет… Нужно вскакивать, бежать за хворостом, растапливать печь в пекарне? Вспомнил: не нужно. Он свободный человек и никому ничего не должен. Рядом на таком же глиняном топчане храпел Квентин, в воздухе стоял густой запах перегара. А вчера он убил римского легионера!

– Вставай, надо уходить! – Он потряс Квентина за плечо.

Тот сразу же вскочил и мгновенно собрался. Обеденный зал был пуст и тщательно убран. Агунда возилась во дворе. Она была хмурой, невыспавшейся и злой.

– Держите языки на привязи! – буркнула она вместо приветствия и прощания. – А то мы все окажемся на крестах вдоль дороги!

Беспощадное солнце, раскаленные камни и песок, редкие заросли тамариска, дорога, петляющая меж плоских холмов. Конь и осел с всадниками на спине еле плетутся, по бокам сползают хлопья пены, падают в дорожную пыль.

Ближе к морю местность становится менее унылой. Густая трава, фиговые рощи вокруг оазисов. Завидев однажды впереди вооруженный кортеж, сопровождающий римскую повозку, они укрылись среди зарослей кизила. Модус, глаз-алмаз, разглядел тучную фигуру в повозке, укрытую от солнца под белоснежным тентом. Думая, что его никто не видит, человек сосредоточенно ковырял в носу деревянной палочкой, наверное, специально для этого предназначенной. Модуса это развеселило так, что Квентину пришлось схватить его и воткнуть лицом в траву, чтобы хохот не привлек внимания… Кортеж давно скрылся из виду, а они, увлекшись, все продолжали мутузить друг друга, и вот уже Квентину, который всегда легко одерживал верх, пришлось серьезно постараться, чтобы свести схватку вничью.

– Что-то не так. То ли я обессилел в дороге, таская меж ног этого осла, то ли ты что-то такое съел, волшебное! – заявил он, когда они продолжили путь.

– Я же тебя предупреждал, что разделаю когда-нибудь, – небрежно фыркнул Модус.

Море близко, наступившая ночь теплее, звезды ярче. Они нашли подходящую лощинку, пошерудили палками, чтобы спугнуть змей, развели небольшой костерок. Перед сном ноздри вдыхают влажный ночной воздух, ловят запах соленого моря, за которым, за тысячи лиг отсюда, лежит Британия, родной дом.

– Думаешь, осталось там что-нибудь живое, в наших краях? – спрашивает Квентин.

– А почему нет? – Модус в свете костра любуется перстнем, отставляет руку подальше, подносит к самому лицу, прищуривается, оскаливает в улыбке зубы.

– Римляне после нас небось прошлись по всей Думнонии, выжгли все, камня на камне не оставили… – говорит Квентин. – Наш замок они точно разрушили и сожгли. А твой замок, ну, который мой отец подарил твоему, он вообще крепкий?

– Да нет, рухлядь! – отвечает Модус. Он насторожился: почему Квентин задал такой вопрос? Может, хочет отобрать его обратно?

– Только это не совсем замок, коли на то пошло. Старая римская вилла, еще со времен Клавдия. Какой-то чиновник там жил, пока вся эта заваруха не началась, потом сбежал. Отец стену каменную только пристроил, вал насыпал, вырыл ров. – Он широко зевнул. – Холодно зимой, дует, как в собачьей конуре. Ковров не напасешься, чтобы все дыры прикрыть, так у нас шкуры по стенам развешивали и даже тряпье всякое, какое придется.

– А у нас были крепкие стены, но зимой тоже холодновато. Правда, слуги топили камины с утра до вечера. К тому же у нас были термы.

Модус приподнялся на локте.

– Слушай, ты там, наверное, во дворце своем и сала деревенского никогда не пробовал? Вам небось только пироги с фазанами да кренделя медовые подавай, а?

– Кренделя… Ну ты даешь! – сказал Квентин. – Какой же бритт проживет без сала?! У нас и коптильня своя была.

– А мой отец раньше пиво варил, во всей округе его уважали. Знаешь у нас погреб какой? – Модус оживился, даже привстал. – Настоящее чертово подземелье! Заблудиться можно запросто. А в стенах ниши такие здоровенные, я однажды видел, как он их камнем закладывает… Нам с братом строго-настрого запрещалось туда ходить. Я по малолетству думал, он там трупы каких-нибудь знатных римлян прячет, воображал, как он по ночам охотится на них, такой… в волчьей шкуре, с мечом и в шлеме с бычьими рогами.

– Ну, и что там было, в тех нишах?

– Отец там медовуху хранил, – с тихим смешком сказал Модус. – Ну, все свои запасы!

– А у тебя кто из родных остался?

Модус опять взглянул на перстень.

– Да никого, – ответил он резко. – Кто сам помер, кого римляне убили. У нас ведь две карательные экспедиции прошли, Девятый легион, людей косили направо и налево. Так что… Один только младший братец-олух. Если он выжил, конечно. Это сколько ему было?.. Когда я в дружину Карадога Косматого пошел, мне уже семнадцать стукнуло, а ему, значит… Ну да, четырнадцать всего. Он еще со мной просился, хныкал, сопли размазывал, скотина. А я его не взял.