Поллум тоже ухватила три посудины, для себя и для гостей.

– Идем, я покажу, что делать.

Она ни капли не сомневалась в готовности близнецов помочь. Да и Виллум куда-то запропастился… К тому же все вокруг столь усердно трудились, что Бо и Кесс показалось невежливым отлынивать от общих обязанностей. Они пошагали за девочкой, выслушивая нехитрые объяснения.

Детям соляных пещер надлежало менять у собирающих полные ведра на пустые. Работать приходилось быстро, кидаться по первому же кличу: «Готово!» Урожай сваливали большими кучами у костров, разложенных на каменных грядках вдоль ореховых полей, так что бегать было совсем недалеко. И все-таки уже через некоторое время близнецы взмокли от напряжения. Непросто, очень непросто носиться с тяжелым ведром по липкой грязи, особенно если та доходит почти до середины голени. Ноги и руки детей гудели с непривычки, а грязная корка пропиталась соленым потом. Впрочем, вскоре и к большому своему облегчению, юные гости поняли, что и в этой работе имеется свой четкий ритм. Тогда дружные песни собирающих несколько взбодрили приунывших брата и сестру. За тихими секундами покоя обычно следовал зов: «Готово!», и опять начинался бег с препятствиями. Возвращаясь к палящему костру и слушая хохот подземных жителей, которые выкатывали из углей печеные орехи, дети по-настоящему изнывали от жара. Но вот наступал счастливый миг: ведро опрокидывалось, поклажа высыпалась наружу и тело словно бы обретало крылья. Путешествие обратно по озеру казалось полетом наяву, танцем среди солнечных лучей и темной ряби.

Прошел, как почудилось детям, целый день; сияние в небесных дырах заметно поблекло, когда сборщики урожая начали выпрямляться, потирая натруженные спины и оглядываясь на костры.

– Обед, – сказала Поллум.

Работники потянулись к огромным лоханкам, в которых уже дымились печеные, с пылу с жару, орехи, а главное – рядом стояли кадки с чистой – ну, сравнительно чистой – водой. Первым делом каждый напился из ковшей с вытянутыми ручками, второпях проливая себе за шиворот. Потом все чинно уселись небольшими группками, а лохани пустили по кругу. Обедающие стали грызть орехи, точно спелые яблоки.

Близнецы уже никого и ничего не искали, кроме хорошего плода пожирнее. С полминуты брат и сестра изумленно жевали то, что досталось, потом их глаза встретились. Дети молчаливо кивнули: это самый роскошный обед в их жизни. Сладкая, вроде сливочного крема, но с привкусом орешков, мякоть нежно таяла во рту, после того как прокусишь хрустящую корочку с невероятно соблазнительным ароматом костра…

– Бесподобно, а? – Виллум сам нашел своих гостей и теперь ухмылялся от уха до уха. – Из милой землицы, а потом еще из огня. Я вот что скажу: кто не едал орешка в день урожая, тот не знает вкуса жизни.

Мужчина подмигнул и ни с того ни с сего расхохотался.

– Ой, пожалуйста, – испугалась Кестрель, видя, что Виллум собирается брести дальше, – не могли бы вы нам помочь?

– Помочь, худышки? Это как же? – усмехнулся он, ощутимо раскачиваясь из стороны в сторону.

– Нам нужен выход из пещер – туда, на равнины.

Мужчина сморгнул, нахмурил брови, снова расплылся в улыбке.

– Из наших соляных пещер? На равнины? Шутники! Нет-нет-нет, вы меня не проведете!

И он заковылял прочь, негромко посмеиваясь себе под нос.

Близнецы огляделись: оказывается, многие работники вели себя похожим образом – шатались по полю и заливались хохотом. Здесь и там они сбивались в целые стаи, вместе качались и ржали в голос.

– Может, это из-за листьев, которые они жуют? – предположил Бомен.

– Истинная правда, – промолвил со вздохом знакомый голос – Сегодня все мужчины отправились в страну таксы.

Это была Джум, она как раз принесла новую лохань с печеными орехами.

– Мы, женщины, слишком разумные существа. И слишком заняты для всяких шалостей.

– Прошу вас, мэм, – взялась за свое Кестрель. – Как нам отсюда выбраться?

– Выбраться? Ну, это смотря куда.

– На север. В сторону гор.

– Вот оно как? – Джум изогнула левую бровь. – А чего там интересного, в горах-то?

– Нам нужно попасть в Чертоги Морах.

Вокруг повисла гробовая тишина. Люди стали подниматься и уходить, суеверно косясь через плечо.

– О таких вещах не говорят, – наставительно произнесла супруга Виллума. – Здесь их даже по имени не кличут.

– А почему?

Джум помотала головой.

– У нас тут ничего такого нет, и не надо. Довольно и сверху этого добра.

Она возвела глаза к потолку пещеры.

– В Араманте?

– Сверху, – повторила женщина, – живет народ этого… кого мы не называем. Да вы и сами знаете, худышки, раз убежали оттудова.

– Мы не… – начала девочка, но брат перебил ее:

– Знаем, знаем.

– Разве? – удивилась Кестрель.

Мальчик решительно кивнул, хотя и не смог объяснить свои слова. Кажется, впервые до него смутно дошло, что мир, который он принимал и любил от рождения, был не чем иным, как извечной темницей, а близкие и соседи – всего лишь узниками, заточенными за высокой стеной.

– Все они там, – продолжала Джум, указывая взглядом наверх, – так или иначе повязаны с этим… Только нас оно и не трогает, из-за милой, сладкой землицы.

– А вот когда проснется Поющая башня, – проговорил Бомен, – то и мы освободимся от… ну, кого вы не называете вслух. Навсегда.

– О, правда? Поющая башня?

– Вы слышали о ней?

– Всякие ходят басни. Старики у нас говорливые. Хотела бы и я порадоваться на эту самую башню. Песенки-то мы любим.

– Тогда, пожалуйста, помогите найти дорогу.

– Что ж, – промолвила супруга Виллума после короткого раздумья. – Наверное, вам лучше потолковать со старой королевой. Она чего только не знает.

Толстый палец женщины указал на дальний курган, на вершине которого красовался низкий деревянный частокол.

– Вон ее дворец.

– А нас туда пустят?

Джум удивленно заморгала.

– А как же? Ну, сходите да побеседуйте.

Близнецы поблагодарили ее и двинулись в путь по каменной грядке. Пещерные жители вокруг похохатывали, пели во все горло, а то и бесшабашно отплясывали на глади озера. Листья тиксы явно переполнили мужчин любовью к целому свету: оборачиваясь, дети повсюду видели теплые улыбки, приятельские взмахи рукой и даже страстные объятия.

Немного погодя брат и сестра миновали грязевые поля, где урожай созревал чересчур глубоко и для сбора требовались большие плоты, которые крепко держались на поверхности, перемещаясь при помощи больших веревочных лебедок. Собирающие лежали ничком по краям и погружали руки в грязь до самых подмышек. Теперь, когда работа остановилась на обед, стояли без дела и плоты, и лебедки, так что у наиболее безрассудных молодых людей появилась отличная возможность посостязаться в нырянии.

Зачарованные Бомен и Кестрель даже замедлили шаг. По углам деревянных плавучих сооружений были установлены двадцатифутовые столбы. Обвязавшись бечевкой вокруг пояса, смельчаки с обезьяньей ловкостью взбирались по ним и для начала раскачивались наверху, отрывая то правую, то левую руку, дабы похвастать ловкостью перед товарищами. Потом издавали дикий крик и бросались в озеро, а веревка змеилась следом. Грязь в этих местах была настолько жидкой, что ныряльщики немедленно пропадали из виду. Несколько мгновений ничего не происходило, и у зрителей замирало сердце. Но вот бечева еле заметно вздрагивала, дергалась посильнее, и на поверхность под радостные вопли выпрыгивал довольный храбрец-молодец. Самые бурные восторги зрителей доставались тем, кому удавалось продержаться на глубине дольше других.

Кестрель восхищенно следила за состязанием, когда вдруг заметила на столбе знакомый перепачканный силуэт.

– Эй, это же Мампо!

Так оно и было. Среди прочих ныряльщиков мальчик выглядел непомерно стройным и хрупким, но зато и самым бесстрашным. Казалось, он смеялся над чужой осторожностью – влезал, прыгал и снова карабкался обратно, как заводной, в пучину бросался дальше остальных, подолгу не выныривал и быстро превратился во всеобщего героя.