А мысли лихорадочно мечутся. Какого еще человечка? Полину? Леона? Роджера Ревинтера? То есть теперь он — виконт Николс, чтоб ему сдохнуть!

А может — короля Карла? Ого, размахнулась!

И что зловещего в кольце? Что оно символизирует? На гербе — пиратский череп с костями? Или замужество с седоусым чёрным вдовцом? Уже уморившим пять жен?

Да всё не так страшно, как мерзлое аббатство. И любой седоусый — смертен.

А великие чернокнижники из легенд только там и существовали. Сотни лет не пройдет — и Алексис Зордес-Вальданэ запросто превратится в жуткого черного мага. Продавшего душу самому Темному. И теперь обреченного на вечное проклятие. Ну и вследствие этого — пьющего по ночам кровь девственниц и младенцев.

А его жена — красавица Кармэн Ларнуа нир Вальданэ — станет в этой крови купаться. Чтобы навсегда остаться молодой.

После легенды о святой Амалии уже ничто не удивит.

Так что за кольцо?

— Помощь принимай — сестру не отдавай, — пропела дева-привидение, шелестя светло-зеленым платьем.

Зеленым? Его цвет уже почти не разобрать. Всё бледнее силуэт, тише голос…

— Подожди! — в отчаянии вскрикнула Ирия.

Какую сестру? Эйду? Иден? Кати — сестра лишь на словах…

Кому не отдавать? И кто вообще вздумает предлагать эту «помощь»?!

— Что ты имела в виду? Какое кольцо? При чём здесь оно? Кому не отдавать сестру? Как мне отсюда выбраться?! Ответь!..

— Не ошибись. Открой окно…

Миг — и призрачная девушка исчезла. А келья вновь погрузилась в печальный мрак.

Еще несколько мгновений Ирия сидела на месте. Успокаивая бешено колотящееся сердце, обнимая руками колени, привычно кутаясь в одеяло.

А потом — проворно вскочила — взлетела! И метнулась к окну.

Задвижку нащупала инстинктивно. За пять недель в этом кошмарном месте тело изучило узилище — до мелочей. Захочешь — не промахнешься.

Полная луна — ярче чахоточного румянца. Вмиг высветила все закоулки.

Узница отшатнулась от окна — сама не зная почему. И тут же выругала себя — дурой и похлеще.

Кто тебя увидит, истеричка? Кто вообще станет бродить по острову под окнами аббатства? Да еще — ночью? Зачем?

Какого идиота понесет сюда добровольно?

А с берега узниц — тем более не разглядеть. Какая луна — костер в светлую ночь не поможет!

Прильнув к ледяному камню щербатой стены, девушка осторожно выглянула в окно. Конечно же — никого там нет.

Пока шарахалась от безвинной луны — выпустила из рук одеяло. Теперь оно скользит на пол. А ледяные лапы ветра ласково прошлись по плечам и шее.

Ирия поспешно наклонилась за импровизированной накидкой.

И с озера донесся еле слышный плеск воды…

У узников до предела обостряются зрение и слух. В книгах. Сама такое писала…

Ирия очень внимательно прислушалась — не веря самой себе. Нет, не померещилось! К берегу сейчас подплывает весельная лодка. С правой от камеры стороны аббатства…

Выпрямилась узница с трудом. Ноги ослабели как у больного лихорадкой. Да и трясет не меньше.

Вот так и сходят с ума! И нет ничего хуже, чем дать надежду, а потом отнять. И ведь умом понимаешь — не за тобой это! Не приказ о помиловании и не неведомый спаситель.

Но уже ждешь шагов на лестнице, скрипа ключа в проклятом замке ненавистной двери… Или оцениваешь на прочность решетку — легко ли перепилить?

…В коридорах Ауэнта редко раздаются шаги. И пока в двери проворачивался ключ, Ирия почти поверила — это спасители!..

А после ухода притащившего последний ужин слуги едва не разревелась.

Тогда она сдержалась. Потому что продолжала верить. Потому что был жив папа…

…В эту ночь каменное спокойствие Ирии разлетелось дымом последних осенних костров. Она то садилась на топчан, то лихорадочно бродила кругами. Почти металась по камере. Ждала, ждала, ждала…

За окном привычно засерился очередной унылый, промозглый рассвет. Пополам с моросящим дождем.

Ирия рухнула на кровать — лицом к стене. Отчаянно рыдая. От разочарования, от сразу всех рухнувших надежд.

И от ненависти. К себе — дуре этакой. К тем, кто запер ее здесь.

А теперь — еще и к призраку. К последней, кто еще мог предать. И не замедлил сделать это.

Дико раскалывается голова. Змеи, да она сейчас лопнет! И… где Серж лежит?

На чём-то мягком. Матрац, причём — с простынёй. Приятно прохладной. А сверху — одеяло. Легкое.

Не трясет — значит, не карета! Хотя, возможно, сейчас привал. Или ждут, когда очнется пленник. Конвоируемый.

Юноша осторожно приоткрыл левый глаз.

Совершенно незнакомое помещение. Лазарет?

Вот теперь Кридель испугался по-настоящему. Волосы дыбом встали от жуткой догадки, где он в действительности!

Относительно мягкая постель. Закуток не больше каморки слуги. Отделен темной ширмой от соседней комнаты.

Или залы. В пользу последнего — доносятся приглушенные голоса товарищей. Весьма многочисленные.

А рядом с Сержем на стуле — Жан Вальден. Лицо — небрито, взгляд — встревожен.

Но вмиг просиял при виде открывшего глаза больного:

— Хвала Творцу! Я уж боялся — проваляешься неделю. Рауль — силен как медведь. И лапа у него тяжелая.

Дошло мигом. Даже сквозь головную боль.

— Кто… дал… ему право? — раздельно произнес Кридель.

— Лежи, Серж. Тебе нельзя, — Вальден слегка надавил ему на плечи.

Еще вчера Кридель легко сбросил бы подобную хватку. Но сегодня — слаб как новорожденный.

Да он такой и есть! Если б Рауль его не оглушил — бывший дезертир трясся бы сейчас под конвоем. В тюремной повозке.

До границы, а потом — до Лютены. До площади — с позорной плахой.

Сегодня (или уже «вчера»?) окончательно умер эвитанский дворянин. И родился… Кто? Гладиатор Квиринской империи?

Бедные родители! Такого они не переживут точно.

Не переживут и его казнь — если совсем честно. Так уж вышло, что Сержу досталось лишь два пути. И «оба хуже».

Но он имел право решать за себя сам! Уж как-нибудь нашел бы способ свести счеты с жизнью до казни. А Рауль с ним… как с мальчишкой! Какое капитан имел право…

— Где я? — устало спросил Серж. Хоть и так догадался.

— В казарме. Здесь только мы, иностранцы — в другой… — Жан будто оправдывается.

Конечно, ему-то что? Не дворянин. Герб от пребывания в гладиаторах не пострадает. За отсутствием такового.

Несмотря на весь кошмар, юноша невольно усмехнулся. Простодушный сержант сам-то понял, что сказал? Какие «иностранцы»? Это они в Квирине — иностранцы.

Вальден истолковал его улыбку как примирение с судьбой. И окончательно расцвел — летним солнцем:

— Ты уж не сердись на Рауля! Он как лучше хотел…

Да, тюрьма свое дело сделала. Сын барона Криделя только сейчас заметил, что Жан всё время «тыкает». Мещанин — дворянину.

Слегка коробит, но виду Серж не подал. Не в Эвитане. А у них тут за полтора года свои привычки завелись. Как в любой тюрьме.

Интересно, Жан — грамотный? Должен. Иначе как расписывается? Закорючку ставит?

Кридель едва не подскочил на месте. Не на шутку перепугав встревоженного его здоровьем Вальдена.

Анри мог приказать им стать гладиаторами, наемниками, монахами и еще Темный знает кем. Но в договоре о вольнонаемной службе должна стоять личная подпись. Свидетельствовать, что подчиненный согласен. Потому что он вполне может отказаться.

Так какой Кридель, к змеям, гладиатор? Если ничего не подписывал? Он еще вполне может…

А сомнения и горечь — недостойны истинного дворянина. И их нужно подавить! Безжалостно.

Юноша сел на кровати. Голова еще слегка болит и кружится. Ну да скоро ему станет не до таких мелочей!

— Жан, поможешь дойти? Я должен видеть Анри. Без подписи недейст…

— Всё в порядке, Серж, — в очередной раз не так понял Вальден. — За тебя расписался виконт Эверрат. Он от природы любой почерк переймет.