В обряде наречения жених и невеста в присутствии свидетелей и священников объявляли перед Небесами о своем желании заключить брак, называли имя своего избранника и обменивались поцелуем.

Насколько я могла вычитать из книг Тиррины об обрядах, в этот момент происходило подтверждение, что, во-первых, между магами нет непримиримого антагонизма, во-вторых, силы мага не убьют не-мага. А в-третьих, желающие размножаться организмы могут подойти друг другу биологически. Ведь даже не-маги могли оказаться носителями спящей крови айэ.

На этом этапе и разрушалось большинство матримониальных планов, даже если влюбленные ранее спокойно целовались тайком. Магия алтаря обычно сразу выявляла скрытые противоречия, которые могли впоследствии привести к разрыву отношений между супругами, а в Риртоне, как известно, разводов не бывает. На этапе наречения даже королевские браки, бывало, признавались невозможными.

Король Артан Седьмой именно тут и расставался со своими невестами, тщательно подобранными Советом Ока. Еще пара неудачных наречений, и король заслужит прозвище проклятого Небесами.

Ну да боги с ним, я не за него иду замуж, к счастью.

А вот Ворон уже трижды благополучно целовался с девицами у этого черно-белого камня. И эта мысль почему-то была мне крайне неприятна.

После наречения будущие супруги выбирали дом, где им предстояло готовиться ко второму этапу — обручению, или принятию родовых магических артефактов. Их магия адаптировалась друг к другу, если оба супруга были магами, или если кто-то один обладал волшебной силой, то второй адаптировался к ней.

Обручение было куда более серьезным событием, чем первый этап. Это момент, когда завязывался новый магический узел в силовом ковре Айэры.

Если оба не были магами, то обручавшиеся, подражая магам, обменивались обычными ювелирными украшениями, и после обручения почти сразу следовало утверждение брака. Тут не было никаких отличий от наших свадеб. Расписались, обвенчались, переспали, и наутро — уже муж и жена.

А вот если оба или один из будущих супругов были магами, то родовой артефакт, эта квинтэссенция чужеродной магии, мог убить или покалечить плохо подготовленного или вовсе нежеланного для рода.

Судя по всему, так же благополучно мой жених трижды проходил второй этап.

Но вот до третьего, главного этапа утверждения нового союза, когда жрецы соединяли капли крови в Небесной чаше, а супруги после этого соединялись на ложе, невезучий Ворон так и не добрался.

Я с некоторой опаской смотрела на приближающегося жениха и понимала, что после нашего поцелуя перед алтарем Небес я стану очередным камнем, который этот местный Сизиф вынужден будет снова тащить в гору. И не дай Небеса, если его руки ослабеют, если я сорвусь и упаду. Тогда я не только разобьюсь сама, но и его утащу в пропасть.

Судя по серьезному и какому-то обреченному взгляду серых глаз, лорд Орияр и сам это отлично понимал.

А если Небеса Айэры не благословят наш поцелуй? Ведь неведомые боги могут счесть, что моя душа, родившаяся под чужими небесами, совсем не подходит магу Дэйтару Орияру. А то и вовсе решат, что дитя чужого мира оскверняет их храм.

И что тогда? В королевские фаворитки, под прозрачное стекло ходячего детектора? Король ведь докопается до истины, и мое приобретенное сходство с ним уже не сможет его остановить. А потом, когда надоем? Кто я тут — без магии, без связей, с клеймом королевской шлюхи? Не хочу. Светлые Небеса, как же я не хочу такой судьбы!

Вот сейчас все и выяснится. Как же я боюсь!

В полной тишине, прерываемой далекими тихими звуками серебряного гонга, отмечавшего каждый наш шаг, король с одной стороны и монашка с другой подвели меня к двухцветному алтарю, опустили мои ладони на белый камень и отступили назад.

Одновременно со мной противоположной черной половины камня коснулись аристократически длинные, но сильные пальцы чернокнижника и некроманта Дэйтара Орияра.

Время остановилось.

Алтарный камень был круглым, метра два в диаметре, разделенным на две половины, черную и белую. Его материал слегка мерцал, как гранит на ярком солнце, был холодным и шершавым на ощупь. Мои пальцы сразу онемели от напряжения и холода, но вскоре я перестала их ощущать.

И вообще воспринимать что-либо.

Даже перестала улавливать тончайшую, на грани слышимости, мелодию или молитву. В ней иногда звучали знакомые слова, а потом и они стерлись, их смысл ускользал от сознания, и казалось, во всей вселенной остались только мы двое: Дэйтар и я.

Я вглядывалась в серые глаза напротив, отмечала подрагивание ресниц, бьющуюся жилку на сильной шее, легкое колыхание черных волос, выбившихся из забранного на затылке хвоста.

Мы так долго смотрели в глаза друг другу, что у меня начались галлюцинации.

Колыхавшаяся прядка черных волос некроманта вдруг превратилась в воронье перо, соскользнула с мужского плеча и закружилась в воздухе. Мне захотелось протянуть ладонь и поймать его, но я не пошевелилась, словно окаменела, и лишь завороженно следила за нереально медленным падением.

Перо коснулось черной поверхности камня, и она колыхнулась, как колодезная вода, налитая до самых краев. Мрамор покрылся рябью, как от ветра, волна добежала до моей половины и потрогала неприступную белизну черными пальчиками.

В этот момент с моего венка, болезненно скользнув по чувствительной коже щеки, на алтарь упал белый лепесток. И породил маленький смерч на поверхности белого камня. Волна добежала до границы и коснулась белыми пальчиками черных.

Черные тут же сжались, ухватили добычу по всей длине разделительной линии, и та смазалась небольшими черно-белыми спиралями.

И начался медленный, осторожный, чарующий танец света и тьмы.

Вытянули длинные шеи лебеди, взмахнули черные и белые крылья и закружились, быстрее и быстрее, перетекая из одной формы в другую, но не смешиваясь в серое безразличие, а выстраивая потрясающе реалистичные черно-белые картины.

Творились небо и земля. Поля и леса. Реки и горы. Облака и птицы.

Они уже не кружились на поверхности алтаря, а вырывались на свободу и проносились над головами. И крылатые мужчина и женщина, танцующие в Небесах.

Облачные спирали поднимались над камнем, волны плескались и шумели за спиной, ветви протягивались и становились садом вокруг нас, трепетали на цветах бабочки, пели птицы. Их освещало и раскрашивало солнце, и вот уже ни света, ни тьмы, ни свиты, ни храма — радужное буйство лесных красок окружало нас со всех сторон.

Я дивилась на чудеса не просто живых, а объемных, прикасающихся ко мне картин, не успевая запоминать их ослепительный калейдоскоп, а сияющие серые глаза напротив словно не замечали ничего и не отрывались от моего лица.

Бросив взгляд на бледное, но улыбающееся лицо Дэйтара, я уже не могла отвести от него глаз, словно пойманная в ловушку.

И не было уже никакого камня между нами, мы стояли всего лишь в полушаге друг от друга. Смогу ли я сделать первой эти полшага?

Мы шагнули одновременно.

Черное перышко, кружась, упало на его плечо и зацепилось за вышивку камзола. Я протянула руку и сняла его. Попыталась. Но оно уже превратилось в прядь волос, и я пропустила сквозь пальцы их тугой шелк.

Легкий лепесток скользнул по щеке и прилип к моим губам. Дэйтар осторожно снял его. И тут же рука мужчины легла мне на талию, притянула, прижала к сильному телу, и его мягкие губы коснулись сначала моего виска, затем скользнули по скуле невесомей лепестка и уверенно накрыли мои губы.

Я вдохнула его аромат — морской бриз и жаркий, нагретый солнцем орешник. Обняла. Свежесть и горечь. Соль и сладость. Мир над бездной.

Поцелуй был как молния — короткий, крепкий, останавливающий сердце и зажигающий солнце. Бросающий в бездну.

Коснулся и исчез, перевернув мой мир и посеяв бурю.

— Тома… — выдохнул Дэйтар и сам отпустил меня. Снял мою руку со своего плеча, коснулся ее обжигающе горячими губами и сжал в широкой ладони не сильно, но надежно, переплетя пальцы. — Дольше нельзя.