— Мама хочет сказать: совсем не то что та фифа Амбер, — пояснила Мерилл, пережевывая при этом очередной хот-дог.

— Да. Именно это я и хотела сказать,— подтвердила миссис О'Нейл.

Я попыталась покраснеть и опустить глаза вниз, как меня учили. Но втайне я посматривала на Джека. Мне хотелось увидеть, как он воспримет не слишком тактичные слова сестры. К счастью, Джека больше интересовал хот-дог. Он даже не потребовал от Мерилл заткнуться.

— Благодарю вас, миссис О'Нейл. Меня учили уважать старших, даже крестьян.

Боже, как это у меня вырвалось? От стыда я прикрыла рот рукой.

— Я имела в виду... не то, что вы крестьяне, а только то, что вы старше меня... точнее... я хотела сказать.

— Остановись, пока вконец не запуталась, — шепнул мне Джек.

— Чего теперь останавливаться? — подхватила Мерилл. — Она назвала нашу мамочку старой крестьянкой!

— Мерилл, ты не всегда понимаешь взрослые шутки, — сказала мать Джека. — В сад я не пойду, а тебе, Талия, желаю хорошо провести там время. Ведь тебе осталось гостить у нас всего несколько дней.

Надо же! Хороша дипломатка! Как будто мне не твердили, что одним неуместным словом можно начисто разрушить благоприятное мнение о себе. Вот я и разрушила. Мать Джека молча ушла из кухни. Думаю, теперь она меня возненавидела.

— Да не переживай ты, — успокоил меня Джек, дотрагиваясь до моего плеча.

Вот теперь я по-настоящему покраснела и отвела глаза. На Джека я поглядывала искоса, чтобы он ни в коем случае не догадался о моих замыслах.

Если бы я не уснула на триста лет, то должна была бы выйти замуж по выбору отца. Но все, кого он мог бы выбрать мне в мужья, давно мертвы. Я могу выбирать сама и кого захочу. Не будь Джек моей судьбой, выбрала бы я его?

Он красив и хорошо сложен. Я успела привыкнуть к странной мужской одежде его времени, а также к нынешним прическам. В мое время волосы у мужчин были гораздо длиннее и локонами 11 испадали на плечи. Иногда у нас носили парики в стиле Людовика, дофина Франции (его сын, тоже Людовик, часто посещал нас, пока не состоялась его помолвка с какой-то принцессой с острова Сардиния). Даже парики выглядели гораздо элегантнее по сравнению с лохматыми волосами молодых людей и странными, короткими стрижками мужчин старшего возраста.

И потом, Джек добр. Это так. Ведь я буквально навязала ему себя. После нашего бегства из замка ничто не мешало ему бросить меня в Бельгии или во Франции. Тогда я думала, что никто не посмеет бросить принцессу. Теперь понимаю: многие именно так бы и поступили. Только по доброте своей Джек перевез меня через несколько стран, купил одежду, сделал паспорт. Он не был обязан сажать меня в самолет, чтобы на другом краю света я очутилась в доме его родителей. Но он заботился обо мне.

И вместе с тем Джек — еще мальчишка. Возможно, он еще не готов к любви и уж конечно не готов к женитьбе.

Нет. Он обаятельный и добрый. Удивительный и забавный. Мне нравится быть рядом с ним. Как здорово мы вчера сидели на дереве. Я помню: тысячи крошечных иголочек закололи мое плечо, когда Джек до него дотронулся.

Если бы только я сумела заставить его меня полюбить!

Я все отчетливее понимаю: быть принцессой — не значит получать то, что захочешь. Здесь я ничем не отличаюсь от девушек из других сословий.

Вход в сад был платным. Джек купил нам билеты, а потом спросил, как добраться до какого-то «трамвайного тура». Мы шли по грунтовым дорожкам, обходили камни. Джек показывал мне разные кустарники и цветы. Мне очень понравился этот сад. Раньше я думала, что такое можно увидеть только в экзотических странах вроде Индии и Китая. Здесь были цветы всех оттенков радуги, как будто мы попали на свадьбу фей.

— Как красиво, — наверное, уже в десятый раз повторила я.

Я радовалась удивительному зрелищу, а еще — тому, какое у Джека замечательное увлечение.

То, что называлось трамваем, больше напоминало открытый автобус. Я села почти вплотную к Джеку, нарушив правила приличия.

— Мне немножко страшно, — соврала я. — Ты не возражаешь, если я сяду ближе к середине?

Джек покачал головой.

— Если хочешь, я буду тебя придерживать.

Замирая от волнения, я протянула ему руку, но Джек нашел иной способ. Он обнял меня за плечи. Мы сидели настолько близко, что я чувствовала его дыхание.

— Так хорошо? — спросил он, поворачиваясь ко мне.

— Да! — выдохнула я.

Его лицо находилось в нескольких дюймах от моего. Я думала и надеялась: сейчас он меня поцелует. Мне этого очень хотелось, и не только, чтобы доказать отцу: вот моя истинная любовь. Мне хотелось вновь почувствовать его губы на своих. Он почти приник ко мне.

Но в это время трамвай резко остановился. Нас с Джеком оттолкнуло друг от друга, и вдруг я услышала голос старухи, ехавшей на том же трамвае:

— Совсем стыд потеряли!

Мы с Джеком выпрыгнули из трамвая и встали на приличном расстоянии, чтобы не дразнить старуху. Но ведь он собирался меня поцеловать! Знаю, что собирался. Может, еще поцелует.

Джек повел меня к пруду, где росли просто сказочные цветы. Я едва не разинула рот от изумления.

— Правда, здорово? — спросил Джек.

— Да. Здорово, — прошептала я.

Мне снова показалось, что сейчас он наклонится и поцелует меня. Но пока что он всего лишь сжал мою руку.

Передо мной в неглубокой воде покачивался громадный цветок. Таких я никогда не видела, даже на картинках. Это вам не скромный розовый куст. Цветок был высотой с восьмилетнего ребенка. Хотя его лепестки были сомкнуты, шириной он превосходил мои плечи. Он напоминал гигантский ярко-красный рот, окаймленный колючими усами, где каждая щетинка была столь же длинной, как мои пальцы.

— Это «виктория» — разновидность водяных лилий, — пояснил Джек. — Говорят, они достигают шести футов в ширину.

— Быть того не может.

— Что, в Эфразии такого нет?

— Конечно. У нас только обыкновенные кувшинки.

Я отвела взгляд, и мне показалось, что цветок движется.

— Вам бы лучше прийти сюда утром, — сказал нам мужчина, стоящий рядом. — Когда лепестки раскрыты.

— Неужели?

Я не сводила глаз с лилии. Мне показалось, что ее лепестки дрожат.

— Да, — продолжал мужчина. — Лилия раскрывается вечером, а закрывается в десять часов утра.

— Тогда мне этого не увидеть, — засмеялся Джек. — Правда, Талия? — спросил он и слегка толкнул меня локтем.

Но сейчас мне было не до Джека. Я смотрела только на цветок. Вопреки словам посетителя, невзирая на послеполуденное время, лепестки вдруг начали раскрываться. Да, они раскрывались. И не только раскрывались. Они... говорили!

— Дорогая принцесса, час настал, — сказал цветок.

Голос был глубоким, будто раздавался со дна пруда.

— Кто... кто ты? — спросила я, хотя прекрасно знала кто.

— Ах, принцесса, — произнес изменившимся голосом цветок. — Ты ведь хорошо знаешь, кто я.

Мальволия!

— Что тебе от меня надо? Почему ты постоянно...

— Я хочу, чтобы исполнилось мое заклятие.

— Оно исполнилось. Он меня любит, и я это знаю.

— Ничего ты не знаешь, — насмешливым тоном возразил цветок. — Я сомневаюсь. Тебя обманули. Ты же сама говорила, что он тебя не любит.

— Ничего подобного я не говорила!

— Но ты так думала, а это одно и то же.

— Талия!

Голос Джека раздавался откуда-то издалека. Я попыталась отозваться, но не смогла.

За это время цветок вырос и поднялся над мутноватой водой пруда.

— Талия! Скажи что-нибудь! — волновался Джек.

— Идем, принцесса.

Зеленые листья закрыли от меня пространство.

— Что тебе нужно от меня?

— То, что мне причитается.

Цветок превратился в плющ. Жесткие усики стали изогнутыми щупальцами и потянулись ко мне. Зеленые листья превратились в листья других деревьев, растущих на эфразийских холмах. Я была уже не в Майами, а в Эфразии.

— Пора, принцесса. Идем со мной.

Я провалилась в черноту.