Затем следует серия ударов на Смоленском направлении, в результате чего в конце июля советские армии отбивают у немцев Ярцево (Рокоссовский К.К. С. 29–35). Продолжаются попытки наступлений на Смоленщине и в августе (Там же. С. 38–42). А на Ленинградском направлении 34-я армия наносит удар от Старой Руссы на 60 км от р. Ловать, угрожая тылу наступающих на Ленинград немецких войск (Суворов В. Беру свои слова обратно. С. 333–334).

Затем начинаются наступательные бои под Ельней, занятой немцами еще 19 июля. Бои идут до 6 сентября, когда Ельню освобождают. В. Суворов цитирует мемуары генералов-фронтовиков, из которых ясно, что и осенью 1941 г., когда Вермахт стоял у ворот Москвы и совсем не предрешено было, что столицу удастся отстоять, оборона рассматривалась как задача второстепенная, а главной продолжало считаться наступление, и только наступление: «Вместе с тем думалось: не всегда же мы будем обороняться. Отступление — дело вынужденное… Оборона никогда не считалась и не считается главным видом боевых действий… Значит, нужно готовить войска к наступательным боям», — писал, например, генерал-лейтенант С.А Калинин (цит. по: Ледокол. 2002. С. 251). Если советские генералы так думали, когда Вермахт стоял у стен Москвы, то что уж говорить о времени боев под Ельней!

В конце сентября наносится контрудар под Ленинградом (Яковлев H.H. Маршал Жуков. С. 24–25) и на Сумщине на Украине — под Конотопом. Так что отнюдь не в июле советские генералы пришли к выводу, что «крокодил наступать не может». А может быть, в июле — сентябре еще и потому наступали, что в наступательных боях меньше опасность сдачи и измены солдат? А в октябре настроения армии и народа уже были другими, армия уже горела желанием воевать.

Впрочем, настроения народа-то были другими, а вот командования — теми же. Наступать пытались и дальше: 5 октября, в самый разгар немецкой операции «Тайфун», 16-я армия генерал-лейтенанта КК. Рокоссовского получила приказ нанести контрудар под Юхновом (Рокоссовский КК. Солдатский долг. С. 49). Едва немецкое наступление стало немного затихать, как 13 октября советские танки нанесли контрудар под Боровском, и остановить его немцы сумели только с помощью авиации (Яковлев H.H. Маршал Жуков. С. 28). С 11 по 16 ноября 16-я армия Рокоссовского наносит удар на Волоколамск (Рокоссовский. С. 7073).

12 ноября Красная Армия начинает наступление под Ростовом, 17 ноября — под Тихвином. 17–18 ноября наносится новый контрудар у Волоколамска, 24–25 ноября — у Солнечногорска (Там же. С. 7987). Так что еще задолго до сталинского приказа от 7 января 1942 г. Красная Армия пыталась наступать по всему фронту. Почему? Попробуем проанализировать ситуацию в мире в целом, поскольку анализ ситуации на советско-германском фронте ответа на вопрос явно не дает.

«Союз с Японией, — пишет Виктор Суворов, — не имел для Гитлера позитивных последствий — только негативные. Япония, по сути, втянула Гитлера в войну против США. Так что лучше Гитлеру было не иметь Японию в союзниках. Дешевле бы обошлось» (Последняя республика. С. 160–162).

Разберемся. Ответим для начала на вопрос: а зачем Япония напала на Америку?

СССР прилагал немалые усилия для превращения Японии в «дальневосточный ледокол». С 1926 г. Японии неоднократно предлагалось заключить договор о дружбе и сотрудничестве, аналогичный Рапалльскому договору с Германией (Славинский Б.Н. Пакт о нейтралитете между СССР и Японией: дипломатическая история, 1941–1945 гг. М., 1995. С.40). А с 1931 г. предлагался и пакт о ненападении (Там же. С. 41–42). Деятельность Р. Зорге по созданию «дальневосточного ледокола» расследовалась в 1951 г. специальной комиссией Конгресса США. Уже в конце 1935 г. Зорге создал в Токио мощную разведывательную организацию, имевшую доступ к самым секретным японским документам. (Hearings on American Aspects of the Richard Sorge Spy Case. House of Representatives. 82 nd Congress. First Session. August 9, 22 and 23. Washington, 1951. Цит. по: Ледокол. 2002. С. 312)».

Советская разведка в 1936 г. пришла к выводу, что Япония будет стремиться именно в Юго-Восточную Азию, туда, где есть большие запасы нефти, которую при этом сравнительно легко добывать (Суворов В. День-М. С. 86). Поражение на Халхин-Голе, кстати, тоже желания нападать на СССР японцам не добавляло, тем более что сразу после него и Риббентроп посоветовал японскому послу в Берлине «нормализовать отношения с СССР на период войны с Западом» (Славинский Б.Н. С. 47).

В свете этого интересно, что уже в 1937 г. в СССР было принято решение о создании мощной промышленной базы в азиатской части СССР. В свете того, что говорилось и еще будет сказано о советских планах войны в Европе, едва ли уже тогда предвиделась необходимость эвакуации предприятий сюда из западных районов СССР — если бы так, то проще изначально было бы не строить 85 % военно-промышленных предприятий на территориях, в 1941–1942 гг. попавших под оккупацию немцев (о чем пишет Суворов). Скорее тут предвиделось, что и против Японии — «дальневосточного ледокола» — надо создать мощную индустриальную базу, чтобы, когда придет «День-М» на Дальнем Востоке, не очень издалека подвозить все необходимое для войны (ФельштинскийЮ.Г. Читая книги «Ледокол» и «День-М» Виктора Суворова// Правда Виктора Суворова. С. 146).

22 июня 1940 г. под натиском немецких армий капитулировала Франция. Через три месяца, 2227 сентября, Япония захватила северную часть Французского Индокитая, выйдя в своей экспансии за пределы Китая, с которым она воевала с 1937 г. Действия Японии понятны: для продолжения войны нужна была нефть, которую можно было добыть в Юго-Восточной Азии, точнее, в Индонезии (колония разгромленной Гитлером Голландии) и в Малайзии (колония Британии).

Со своей стороны, администрация США во главе с Рузвельтом стремилась втянуть США в войну за мировое господство, но так, чтобы США в этой войне были или, по крайней мере, выглядели обороняющейся стороной. Поэтому против Японии применялись различные санкции. Помимо уже упоминавшегося приказа Рузвельта, оставить Тихоокеанский флот США в Пёрл-Харборе, применялись и экономические методы воздействия. После японской оккупации Индокитая и подписания тройственного германо-итало-японского пакта 27 сентября 1940 г., а особенно после оккупации Южного Индокитая в июле 1941 г. санкции ужесточились (Бунич И. Влекомые роком. С. 50, 95–96). Например, 26 сентября 1940 г. было введено эмбарго на поставки в Японию металлолома (Уткин АН. Дипломатия Франклина Рузвельтах. 136).

Что касается разведки, то ограничилась ли деятельность СССР в Японии одним Рихардом Зорге? Вообще, именно здесь представляется целесообразным рассказать о других, к официальной разведке никакого отношения не имевших «бойцах невидимого фронта».

Начнем, однако, с того, что Япония — третья после России и Германии страна в планах «рабских контрреволюционеров», по крайней мере того же Дугина. Как и Россия и Германия, Япония относится ко «второму эшелону» капитализма. История Японии тоже во многом синхронна германской, и особенно российской. Так, насильственное «открытие» Японии американцами в 1853 г., ускорившее революцию Мэйдзи 1867–1869 гг., сопоставимо с поражением России в Крымской войне, ускорившим Великие реформы 1860-х гг. А в начале XX в. Япония, как и Россия, переживала период «либеральных реформ сверху» (19 121 926 гг.). Японским «рабским контрреволюционерам» это, естественно, не нравилось.

А теперь вот о чем. В 1927 г. неожиданно скоропостижно скончался известный медик профессор Бехтерев. По официальной (принятой в годы «перестройки») версии, Бехтерев был приглашен к Сталину, чтобы осмотреть его на предмет начинавшейся сухорукости. Однако, обследовав высокопоставленного пациента, Бехтерев неожиданно обнаружил у него признаки паранойи. Тогда еще не все в СССР научились держать язык за зубами, и тем же вечером ученый проговорился, что «осматривал одного сухорукого параноика». Через несколько дней Бехтерева не стало, и есть серьезные основания думать, что его отравили.