— Асимыч, не шуми. Все обошлось — радоваться надо, — Ждан откинул полу плаща и вынул из нагрудного кармана жилета конфету в ненавистной желтой обертке и протянул мне. — Скушай конфетку и не злись.

— Ну, знаете! — я вскочила, сжала кулаки в бессильной злости. — Я вам не ребенок! И нечего мне конфеты носить! Своей жене носите!

Так обидно стало, красивый мужик, а во мне ребенка видит. И пусть он женат, я же не лезу к нему на шею, но даже он должен понимать, что юной девушке такие сравнения неприятны. Я беспомощно огляделась. В доме особо и спрятаться негде, пришлось в умывальню сбегать. И то ли почудилось от громкого удара двери, то ли вправду Ждан сказал: "Нет у меня жены".

— От неугомонная, — Асимыч хлопнул ладонями по ногам и цокнул языком. — Я те говорю, зря ты это все делаешь.

Говорит. Но я здесь застряла на два года и пока есть силы и возможности хочу и буду наводить красоту вокруг. Лес не повод для уныния и убогости. Пусть нечасто и немного, но к нам приезжают люди, остаются на ночь и очень важно, чтобы о нас они говорили с теплом. Это Асимыч не боится, а мне страшно если станцию закроют, тогда придется возвращать монетки за обучение. А где я их возьму? Поэтому пусть ворчит сколько его душеньке угодно, а я приложу все усилия, чтобы сохранить станцию до конца своей практики.

— Отчего же зря, Асимыч? Посмотрите, как красиво стало, — я махнула рукой в сторону дома, где радовали глаз яркими головками диковинные цветы. — Все, кто к нам заезжает, делают комплимент. Да на той неделе, вспомните, из Любяшей специально приехали, чтобы на цветы диковинные посмотреть. А вы говорите зря.

До главного над почтовыми станциями я пока не дошла, зато кто-то из руководства или приближенного к нему заинтересовался нами. Это хорошо. За семена спасибо надо говорить лешаку, это он мне принес после очередного собрания с другими лешаками.

— Тьху, ты, дурында! — смотритель махнул рукой, но в который раз пытается достучаться до моего разума. — Думаешь, ежли тут цветочки невиданные посадишь, то все измениться? Нет! От приезжал Антип, глянул на это и донесет своему начальству, что все у нас хорошо и наше содержание можно еще урезать. А ты словам красивым веришь.

Этого я еще не слышала. Задумалась. Если Асимыч прав, тогда дело плохо, но не верю я в это. Должен же быть предел подлости. Начальство не скрывалось, пришло в открытую (ну да, через работника, но это неважно), значит, ничего дурного не задумали и зря Асимыч ругается. В конце концов я готова дойти до короля, если потребуется.

Может, надо было сразу к нему бежать, когда господин Кристинтак меня сюда "распределил"? Ай, что уже об этом думать.

— Не верю я, что они на такое пойдут, иначе зачем бы показывались?

— Тьху, ты! — смотритель махнул рукой и пошел к дому, но у двери обернулся, крикнул: — Нет в людях порядочности. Нет!

Я мысленно махнула рукой на старого упрямца и продолжила тыкать в рыхлую землю луковицы фрезий, которые удачно обменяла на лукошко лесной земляники в Куциках. Теперь не только перед домом красивые цветы растут, но и через дорогу будут. Здесь я решила сделать небольшую зону отдыха, тень от деревьев во второй половине дня идеально подходит для этого. Столбы под лавки и стол вкопаны, земля утрамбована, осталось сиденье и столешницу прибить. Еще вчера Асимыч обещался это сделать, но с утра старик не в духе и вновь завел песню про тщетность моих усилий. Придется самой молотком стучать.

Самыми простыми оказались доски лавки, а со щитом столешницы пришлось тяжко. Я ее не смогла поднять.

— Здорова будь, хозяюшка, — я вздрогнула и обернулась.

За своими мыслями не услышала, как приехал дилижанс, из которого с радостью выходили пассажиры, чтобы размяться и тут же зависали над клумбами у дома. Моя гордость. Спасибо лешаку без него не было бы этой красоты.

— И вам светлого дня, Василий, — я улыбнулась старому извозчику, каждую неделю мимо нас едет. — Как сегодня дорога?

— Слава Великой, все хорошо, — мужчина залихватски подкрутил ус и подмигнул. От же ж седой, а все туда же. Но хоть руки не распускает.

— Дарка! Хватит лыбиться, давай живо организуй тут все, — Асимыч хмурился пуще прежнего, широким шагом, размахивая руками будто крыльями, спешил к уставшим лошадкам.

Я не стала спорить, а поспешила в дом собрала на стол чем богаты и пригласила гостей отдохнуть с дороги. Сколько бы ни ворчал смотритель, а уже и сам понимает, что накормленный гость — добрый гость, монетку да оставит. А мы на те монетки дом украсим и быт свой облегчим. Пока я гостей развлекала и слушала Асимыч, несмотря на возраст быстро перенес почту и вдвоем с извозчиком сменили коней, чтобы гости до темноты до следующей станции успели.

Поев гости вышли на улицу, оно хоть и жарко, а все лучше, чем в доме. Вслух хвалили цветы и нас с Асимычем, что теперь стало приятно к нам заезжать, ведь всегда встретят с улыбкой и чаем напоят. Я кивала, улыбалась за нас двоих, вредный старик так ни разу не улыбнулся гостям. Кажется, он скучает по Всемиле, она за весь месяц так и не пришла. Сам смотритель слишком гордый, чтобы к ней сходить хоть земляники принести, хоть цветов лесных подарить.

— А что ты, хозяюшка, тут кручинилась когда мы подъехали? — дед Василий вновь рядом оказался, чем злил Асимыча, знал и все равно делал. Ну да ладно, это их дела. — Помочь чем?

— А помогите, вот видите щит его бы вон на те столбики прибить, — я махнула рукой в сторону зоны отдыха.

Как я и думала, место отличное, гости расселись на лавках и активно обсуждают увиденное не таясь нас с Асимычем. Пусть. Пока говорят хорошо, пусть делают это громко. Им развлечение, а нам радость.

— Что, Асимыч, стар стал, руки не держат? — Асимыч плюнул на землю и, махнув рукой, скрылся в доме. А дед Василий подкрутил ус, подмигнул мне и понес щит к столбам.

Гостям пришлось встать, двое мужчин помогли правильно установить столешницу и через пятнадцать минут мы все вместе, даже Асимыч вышел, пили чай за новеньким столом.

— Хорошо же получилось, а Асимыч? — гости уехали, а мы со смотрителем сидели за новым столом, я почту перебирала, а он наши доходы с расходами сводил.

— Зря ты все это делаешь, — старик вздохнул, отложил книгу, со вздохом отодвинул монетки. — На днях набегут орлыкоги и ничего от этого не останется.

— Кто прибежит? — я отвлеклась от письма, внимательно посмотрела на старика. Вдруг опять шутит. Асимыч оставался таким же серьезным.

— Звери, Тьма их побери. Как гон начинается, так они туточки. У-у-у гады, — старик погрозил кулаком. — Тому ничегошеньки от всей этой красоты не останется. Так-то.

Асимыч подхватил книгу, мешочек с монетками и пошел в дом.

Новость не радовала, а, главное, почему сразу не сказал? Я бы заборчик построила, чтобы защитить цветы. А теперь никак не успеть. Гон… гон…

— Асимыч! — я быстро собрала письма и побежала за вредным стариком. В доме скинула конверты на стол. Побежала за печь, где только что скрылся смотритель, уперла руки в боки, нахмурилась. — Асимыч, какой гон летом? Все давно спаровались и потомство выращивают.

— Дык, обычный. Чудная ты, Даршка, и у обычных бывает гон затягивается. Тут уж кому как повезет пару найти. А орлыкоги летом паруются, а весной детеныши появляются, аккурат к осени окрепнут, — смотритель спрятал мешочек с монетами на полку в старом горшке. — Так-то.

Я махнула рукой, прикусила губу и выскочила на улицу. Около дома искать подходящие сучья бесполезно: давно все собрано и использовано в быту. Пришлось отходить, но наученная горьким опытом все возможные тропинки я пометила яркими лентами. Безопасное расстояние вокруг тропинок немногим больше метра.

К вечеру наносила сучьев и как смогла, оградила клумбы. Не знаю как эти орлыкоги выглядят, надеюсь, что заборчик их остановит. Во время ужина с тревогой посматривала в окно, Асимыч устал от моих гляделок, пояснил: