Они не разговаривали, пока не выехали из леса по окольной дороге к сезонному лагерю. Джек чувствовал, что Нэнси наблюдает за ним, и наконец спросил:

– Получила, чего хотела, да?

– Не очень-то красиво меня винить. – Она сидела, прислонившись спиной к дверце машины, глядела на него. – Как ты себя чувствуешь?

– Как будто мне расколотили физиономию.

– Ты не так плохо выглядишь. Вот. – Она протянула ему свой бокал и внимательно смотрела, как он пил, сначала подержав вино во рту.

Зубы болели, вроде бы шатались в челюсти. Пошевелив ею, Джек услышал хруст возле уха. Руки тоже болели и выглядели ужасно – ведь били парня в лицо после того, как у него пошла кровь.

Нэнси забрала бокал, а он спрятал правую руку под руль.

Впереди показалась группа сборщиков, возвращавшихся с поля, некоторые шли вдоль дороги и стали оглядываться, услышав приближавшуюся машину.

– Одно стало ясно, – проговорил Райан.

– Что именно?

– Я не собираюсь в охотничий домик. Плевать, сколько там денег.

Нэнси смотрела прямо перед собой в ветровое стекло. Она не торопилась. Наконец, ответила:

– Я знала, что ты так скажешь. Не знала, когда и как, но знала, что откажешься.

– Ну стало быть, ты умнее меня, – отреагировал Райан. – Потому что я только что это понял.

– Нет. Может, ты думал украсть, но никогда не сделал бы этого. Я надеялась, что все-таки решишься. Но нет. Ты мелкий жулик, Джеки, способный лишь на взлом и проникновение. Вот и все. Ты мог мечтать украсть пятьдесят тысяч, но никогда не сделал бы этого.

– Слушай, – возмутился Райан, – он же нас видел поблизости. Полиция спросит его: "Ты кого-нибудь видел поблизости за последние несколько дней?" И он тут же нас вспомнит, сложит два и два.

– Ты немножечко нервничаешь, – заметила Нэнси.

– Это точно.

– Ты бесишься, потому что считаешь, что это я спровоцировала драку.

– Пожалуй, – согласился Райан.

– Но суть в том, что, хоть Боб нас и видел, это ничего не доказывает.

– Проверять не собираюсь, – отрезал Райан.

– Поговорим об этом позже, после того, как я тебя вымою. Как звучит?

– Не вижу, о чем тут говорить.

Теперь они уже были близко от сборщиков, которые отошли на обочину, пропуская машину. Подъезжая к ним, Райан попросил:

– Поставь бокал на пол.

Фрэнк Писарро появился в освещенных дверях барака после того, как проехал автомобиль, и теперь глядел на повисшую в воздухе пыль. Билли Руис стоял на другой стороне дороги. Он шел с поля, перебрался через кювет, постоял на краю, вытаращив глаза вслед машине, затем направился к бараку.

– Похоже на Джека, – объявил Билли Руис.

– Конечно, это он, – подтвердил Писарро. – Показал нам свою машину и свою цыпочку.

– Я ему помахал, – сообщил Билли Руис, – да он уже мимо проехал.

– Он тебя видел.

– Не думаю.

– Он тебя видел, – повторил Писарро. – Он всех нас видел.

– Тогда почему он не помахал?

– Он теперь мистер Джек Райан в автомобиле.

Билли Руис покачал головой:

– Нет, он нас не видел. Должен был помахать.

– Господи Иисусе, заткнись ты! Ему плевать на тебя. Он тебя больше не замечает.

Писарро повернул из дверей в темноту барака. Нашел сигарету, закурил, потом лег на койку, чтобы отделаться от Билли Руиса и ото всех остальных, получив возможность подумать о Райане, о девушке без одежды и кое-что мысленно прояснить.

Ладно, он продал девушке коробку из-под пива с бумажниками. Прошлый вечер оказался каким-то таким, что он никак не мог перестать о нем думать. Девушка вышла из плавательного бассейна и вытерлась перед ним, не пытаясь прикрыться, пока они говорили про Джека Райана и про бумажники. Потом надела блузку и шорты, и он снова сказал ей – пять сотен, такова цена. Тогда девушка ушла в дом, вынесла восемьдесят долларов, а блузку так и не застегнула. Не надо было отдавать ей пивную коробку, пока она держала деньги в своих руках. Там было восемьдесят – никаких пятисот, – но она их ему предложила.

Надо было продавать ей бумажники по одному. Приходить раз в неделю, чтобы она расплачивалась, совсем раздетая.

А еще надо было затащить ее в дом или повалить на траву. Она так и напрашивалась, и это было бы кое-что – проделать такое с ней, с подружкой мистера Ритчи. Но поскольку она была подружкой мистера Ритчи, Писарро к ней не прикоснулся. Потому что поверить не мог – совсем раздетая, и потому что боялся, как бы чего не вышло, если он себе такое позволит. Неизвестно чего. Что-нибудь.

Ладно, многое надо было бы сделать, да теперь уже слишком поздно об этом думать. Но остается еще одна вещь, если сейчас удастся сообразить, как ей это сказать и как ее заставить поверить. Он ведь еще может позвонить в полицию, сообщить, как Райан в воскресенье ограбил дом.

Значит, идея такая: пойти к ней вечером, когда Райана там не будет, и сказать, сколько это будет стоить, чтобы он не звонил в полицию. На сей раз настоять на пяти сотнях, не соглашаться на вшивые восемьдесят баксов.

Писарро начал подбирать слова, придумывая, как бы ей это выложить. Например: "Если у тебя нет денег, пускай твой дружок украдет. Меня не волнует, где ты их раздобудешь".

Вот важные слова: "Давай мне пять сотен, или я звоню в полицию".

И тут, лежа на одеяле, покуривая сигарету в сумеречном пекле барака, крытого жестью и пропахшего плесенью, Фрэнк Писарро вдруг сказал самому себе: обожди. Зачем толковать про полицию? К чему тут полиция? Старик, разве не видишь? Есть кое-что получше полиции.

Скажи ей, если не заплатит, ты напишешь письмо мистеру Ритчи.

Открыв глаза, пошевелившись и ощутив боль в плечах, Райан сначала не понял, где он находится. Устроился поудобнее, вытянул руки, коснувшись холодных алюминиевых трубок каркаса шезлонга, почувствовал приятное облегчение боли, возникло ощущение какого-то сделанного дела. Он был рад, что подрался с Бобом-младшим, и с этим покончено. А еще был рад, что этот парень их видел.

Может, он никогда и не взялся бы за это, а вел одни разговоры. Может быть, если бы не появился Боб-младший, придумал бы какое-нибудь другое оправдание. А может быть, когда настало время, просто смылся бы. Точно неизвестно.

Или он просто устал? Нет, не то. Он, конечно, устал, только дело не в этом. Есть что-то другое.

Чувство облегчения. Можно прямо сказать себе: не надо лезть в дом. Не надо красть деньги и проходить через это. Не надо связываться и дергаться, как бы она кому-нибудь не разболтала. Не надо ждать, когда что-нибудь произойдет. Тебе даже не надо больше об этом думать.

Хорошо бы закурить. Джек ощупал карман рубашки – пусто. И не видно, нет ли сигарет на столе под зонтом – слишком темно. Потянувшись к столу, Райан еще повернулся чуть-чуть, чтобы взглянуть на дом. В комнате за патио было темно, хотя слабый свет шел откуда-то из дальнего угла. Окна наверху темные. Не легла ли она в постель? Он не знал, сколько времени. В любом случае больше десяти. Должно быть, он проспал часа три. Подумал, не пойти ли поплавать, размяться, но решил – слишком много трудов и не очень-то поможет. Завтра, когда проснется, все тело онемеет, болеть будет так, что с трудом с места сдвинешься, да уж тут ничего не поделаешь. Интересно, подумал Джек, почему она не оставила зажженным свет?

Нэнси, сидя в темноте в большом кресле, услышала его шаги на лестнице, а потом увидела и самого на площадке для загара. Она смотрела, как он открыл раздвижную стеклянную дверь и шел, как собирал свои вещи и направился к кабинету. А когда Райан оказался в нескольких шагах от ее кресла, произнесла:

– Привет!

Он ответил не сразу. Она застала его врасплох, и ему понадобилось несколько секунд, чтобы разглядеть ее и придумать ответ.

– Хотел сделать тебе сюрприз, – сказал Райан.

– Я не сплю в кабинете. – Нэнси выжидала.