На северной стороне долины Дуссона расположена «котта», которой руководил Туммонгонг-Унопати. От котты до границы борнейских владений не более сотни километров. Хотя формально территория эта принадлежит голландцам, но их любезный сосед раджа каждые два месяца насылает на нее своих солдат с разными требованиями к жителям, причем голландский губернатор в Банджермассинге, находящемся на расстоянии пятьсот километров, даже и не помышляет о заступничестве.

Несколько дней тому назад произошло сражение, и поэтому у Фрикэ и у Пьера де Галя было так много хлопот: они торопились пополнить израсходованные военные припасы. В настоящее время европейцы были полны надежд, а воодушевление их союзников даяков дошло до высшего предела. В сражении был разбит на голову значительный отряд малайцев, и столько же трусливые, сколько свирепые, они вынуждены были поспешно убраться назад за Батанг-Лупарский хребет. Маленькое войско Андрэ, составленное из отборных воинов, было еще в четырехстах километрах от столицы раджи, но с такими крепкими и надежными людьми можно было дойти до нее за две недели.

Все предосторожности были приняты, и скоро должно было произойти выступление в поход. Андрэ в последний раз призвал своих четырех товарищей употребить все усилия и достичь английских владений на Лабоане, если во время войны они каким-то образом разлучатся друг с другом и им нельзя будет присоединиться к главному отряду. Каждый запасся голландской картой и компасом, чтобы с их помощью выполнить этот чрезвычайно важный план на случай неудачи.

Итак в кампонге царила всеобщая радость. Назавтра был объявлен поход, а по возвращении предвиделось сооружение пантаха. Пантах – это квадратная утрамбованная площадка земли, обставленная деревянными идолами с протянутыми руками. Эти божества отличаются от специальных идолов кампонга, а самые пантахи устраиваются всегда в лесу, обычно на месте, где была когда-либо битва.

Один Туммонгонг-Унопати не участвовал в общей веселости. Храброго вождя поразило великое горе. В последней битве у него убили любимую собаку. Это было для него большим горем, потому что даяки после детей больше всего любят собак, предпочитая их всем животным. Собака пользуется у даяков почетом не только при жизни, но и по смерти. У нее даже предполагается душа, а наивное туземное предание ведет ее по прямой линии от самого царя зверей «Патти-Паланганга». Вот что рассказывает по этому поводу легенда:

«Однажды Патти-Паланганг председательствовал на совете зверей. Это был великий вождь, могущественный и храбрый. При этом он был очень беден и не имел другой одежды, кроме собственной шкуры. Подданные, будучи одеты лучше своего государя, стали над ним смеяться, нисколько не стесняясь. Разгневавшись, монарх бросился на них и начал раздавать удары клыками направо и налево. Многих он убил, усеяв трупами всю окрестность, остальных обратил в бегство. Но эта жестокая расправа вызвала всеобщее негодование, и царь вскоре был низложен. Патти-Паланганг долго бродил без пристанища, покуда не встретился с человеком. Человек принял его хорошо, накормил и поселил у себя. Они подружились. Со времени своего низложения Патти-Паланганг возненавидел всех животных и свою жизнь посвятил мести. Он стал помогать человеку охотиться, и они вдвоем делали просто чудеса. Потомки отставного монарха унаследовали от него непримиримую вражду к животным и самую преданную любовь к человеку. В свою очередь и среди даяков стала переходить от отца к сыну неизменная привязанность к потомкам Патти-Паланганга».

Туммонгонг принес труп своего верного товарища домой, чтобы устроить ему великолепные похороны. Накануне выступления была вырыта глубокая яма неподалеку от того места, где животное испустило дух. Даяки, нацепив на себя все украшения, вышли в полном вооружении из кампонга, потрясая талавангами, или деревянными щитами, и размахивая мечами, или мандау. Через плечо у них были надеты страшные сарбаканы, из которых они умеют так ловко пускать ядовитые стрелы, а в левой руке вместе с талавангом они держали длинные пики с зазубренными концами.

Отряд молча выстроился около ямы, на дне которой был насыпан слой риса с солью. Труп собаки, завернутый в дорогие ткани, опустили в могилу и насыпали на него несколько пригоршней рису, в который было добавлено немного золотого песку. Это была жертва богам, чтобы они благосклонно приняли душу умершего пса и отвели ее в собачий рай.

Могилу зарыли под звуки похоронных напевов, которые были исполнены всеми присутствующими. Заранее был приготовлен огромный толстый столб в три метра высотой. Унопати поставил его на могиле и обвешал головами кабанов и оленей, погибших на охоте от зубов доблестного пса. Затем базир привел жирную свинью, которую вождь обезглавил ударом паранга. Это была очистительная жертва, и Туммонгонг заключил обряд громким восклицанием:

– Здесь будет пантах, я навешаю здесь голов. Объявляю это место помали (священным). Покойся в мире, верный товарищ! Мы за тебя отомстим!

Толпа шумно вернулась в кампонг, испуская яростные крики. Только опечаленный вождь шел молча, окруженный европейцами.

Наконец он заговорил тихим, робким голосом, обращаясь к Андрэ:

– О мой белолицый брат, смерть потомка Патти-Палаганга – невосполнимая потеря для нас. Мое сердце опечалено, мои губы не в силах улыбаться. Не к добру эта смерть, я чувствую это. Мы восторжествуем, но с одним из нас случится несчастье.

На другой день даяки, количеством сто человек, выступили из крепости под предводительством пяти друзей. Отряд, в изобилии снабженный припасами, должен был идти к Батанг-Лупарским горам и соединиться с двумя другими небольшими отрядами, высланными с северо-востока и северо-запада от племен, подвластных радже, но восставших по призыву Андрэ.

После утомительного двухдневного пути по дороге, размытой непрерывными дождями, отряд остановился возле золотого прииска, по всем признакам покинутого. Но пусть не подумает читатель, что прииск на Борнео хоть сколько-нибудь напоминает богатые золотые россыпи Калифорнии, Австралии или даже Гвианы. Далеко нет. Правда, благородного металла очень много на острове, но способ добычи его слишком первобытен. Промывка практикуется только ручная, в кадках. Впрочем, золотоносный песок на Борнео содержит много золота, и даже при такой промывке оно добывается там в огромном количестве.

Настала ночь, одна из тех мглистых тропических ночей, когда путника обволакивает густая пелена непроглядного мрака, сквозь эту пелену не слышно лесного шума и не видно мерцания звезд.

Плотная насыщенная сыростью атмосфера наводила на все какое-то оцепенение. Цепенели даже гигантские тропические деревья, цепенели даяки, привычные к родному климату. Парило, как перед грозой, и действительно собиралась ужасная экваториальная гроза, во время которой разнуздываются и свирепствуют стихии.

Вокруг лагеря расставили часовых, которые расположились как можно удобнее в ожидании бури. Вскоре лагерь погрузился в глубокий сон.

Не заснул один Фрикэ. На парижанина атмосферное давление подействовало иначе, чем на остальных. Он, как кошка, почувствовал нервное возбуждение. Чувства его были крайне напряжены; ему слышались какие-то странные звуки, мерещились чудовищные образы. Даже обоняние было раздражено, и ему чудился запах диких зверей, запах чего-то враждебного, угрожающего, как будто запах засады.

– Как жаль, что собака Унопати погибла, – сказал он про себя. – Вот умела разнюхивать малайцев! Наши теперешние собаки никуда не годятся по сравнению с ней. Будет очень кстати, если я всю ночь глаз не сомкну. Все спят, как убитые и храпят на разные лады: Пьер ворчит, точно винт парохода, у доктора в носу как будто кларнет свистит, Князек гудит, как труба, а господин Андрэ дышит быстро-быстро, точно бежит куда-то… Фу, до чего расходились нервы! Рубашка обжигает тело, а в руках и ногах такая тяжесть, что просто не знаю, куда деваться… Отличная ночь для засады… Хорошо бы сделать небольшой обход… А что мешает? Возьму и пойду.