У Фрикэ дело всегда следовало за мыслью. Он осторожно, боясь нашуметь, зарядил револьвер, нащупал нож, положил карабин на то место, где лежал сам, и пополз в темноте.

– Мало ли что может случиться, – прошептал он. – Ружье хорошо днем, а ночью мешает, потому что занимает обе руки. Револьвер гораздо удобнее. С ним можно бесшумно ползти на четвереньках и пустить в кого угодно хорошую пулю.

Испытав по воле судеб всевозможные приключения, одно другого удивительнее, Фрикэ стал замечательным следопытом. В умении отыскивать следы он нередко одерживал верх даже над первобытными жителями девственных земель. Впрочем это явление довольно обычное: европеец, если захочет, всегда может отточить инстинкт и хитрость лучше дикаря. Примеров можно привести сколько угодно: французские солдаты в Африке научились выслеживать бедуина не хуже ищеек; английские скваттеры в Австралии отлично гонятся по пятам за местными скотокрадами; можно напомнить баснословные подвиги канадских охотников и героев Дальнего Запада, прославленных Майн-Ридом и Купером; наконец, стоит припомнить французских золотопромышленников в Гвиане и так далее.

Тропическая природа почти не имела тайн от Фрикэ. Он полз вперед, извиваясь в траве, как змея, огибая встретившийся ствол, бесшумно проползая под нависшей лианой, удерживая дыхание и даже не вздрагивая, если под руку попадалось пресмыкающееся или колючка царапала тело.

Таким образом он описал около места стоянки полукруг в триста пятьдесят метров. Это путешествие продолжалось часа полтора. Несмотря на темноту, ему удалось сделать так, что полукруг был описан почти с математической точностью и его радиус не превысил ста метров.

Фрикэ окончательно убедился, что маленькое войско попало в засаду. Враги были близко и бодрствовали, это не вызывало сомнения. Его чуткий слух улавливал почти неприметный шелест, причина которого была ясна. Остановившись у корня огромного дерева, он услыхал характерный звук плевка. И действительно, в двух метрах от него кто-то сплюнул. От слюны шел едва приметный запах, и Фрикэ сейчас же понял, что это значит. Пахло бетелем, а жевать бетель мог только малаец.

Нужно было как можно скорее вернуться назад и поднять в лагере тревогу. Фрикэ предстояла нелегкая задача сделать это незаметно для врагов. К несчастью, в это время начал накрапывать дождик; по листьям застучали крупные капли. Фрикэ понадеялся, что под шум дождя можно будет ползти скорее, и попал в самую гущу врагов. Две сильные руки схватили его за одежду и это разом выдало его инкогнито. Его нельзя было принять за своего: «свои» были все голые.

Сильным движением он вырвался из державших его рук, начал стрелять направо и налево и громким голосом закричал:

– К оружию! .. Неприятель! ..

За этим призывным криком раздался яростный вой, покрытый оглушительным раскатом грома. Небо от запада к востоку прорезалось ослепительной молнией, и при свете ее Фрикэ увидал себя окруженным густою толпою малайцев. Парижанин понял, что погиб.

Он попробовал броситься на врагов и пробиться к лагерю. В другое время это ему, быть может, и удалось бы, потому что он был очень силен, почти невероятно силен, но на этот раз он ничего не мог сделать. Ему показалось, что его плотно охватила какая-то невидимая сеть, и он почувствовал, что его связывают, затыкают ему рот и уносят куда-то с невероятной быстротой.

В эту минуту гроза разразилась со всей силой, и Фрикэ среди оглушительного грома не услышал знакомого звука выстрелов из карабинов Ваттерли-Гинара. Он не знал, донеслись ли до лагеря его крики и выстрелы из револьвера, не знал, успели ли европейцы и даяки приготовиться к отражению нападения малайцев. Как всегда, парижанин забыл о своем бедственном положении и думал только об опасности, которой подвергались его друзья и союзники.

А положение Фрикэ было не из приятных. Два человека несли его на какой-то плетенке, связанного по рукам и ногам густой индийской сеткой. При каждом неверном шаге похитителей он ощущал сильный толчок, а этих толчков было очень много, потому что местность была неровная, покрытая пнями и кочками. Нижние ветви деревьев царапали ему тело, хлестали по лицу, а он не мог сделать ни одного движения, опутанный крепкой веревкой. Но от этого парижанин не упал духом. Он понял, что раз враги не зарезали его тут же, значит, они имеют на него какие-то виды. Может быть, отсрочка будет недолгая, но, во всяком случае, не ради одного удовольствия два разумных существа тащили по лесу человека, который был далеко не легкой ношей.

Буря ревела, малайцы шли все быстрее и быстрее. Среди громовых раскатов Фрикэ ясно слышал их тяжелое дыхание. Вот его точно подбросило. Это новый носильщик заменил уставшего, выбившегося из сил. Такие замены повторялись несколько раз через небольшие промежутки. Видно было, что нести француза стоило малайцам большого труда, хотя они, как ходоки и носильщики, не уступят даже японцам, лучшим ходокам и носильщикам в мире.

По временам до его слуха долетали переговоры, в которых часто повторялись слова «батанг-оранг», то есть человеческое тело, раб, пленный.

– Батанг-оранг! .. Я! .. Я – и вдруг раб! Нет-с, уж извините! Нет, голубчики, подождите! Я сыграю с вами штуку по-своему и покажу, какой я раб.

Наброшенная сеть охватила его так неожиданно и быстро, что он не выпустил из рук ни револьвера, ни ножа. Малайцы поверх сетки крепко связали его по рукам и ногам тростниковой веревкой и не отобрали у него оружия, полагая, что он и так не в состоянии сопротивляться.

Несмотря на опасность положения, Фрикэ не мог не посмеяться в душе над такой оплошностью малайцев.

– К чему после этого сетка? – говорил он про себя. – Она меня надолго не свяжет. Я хорошо знаком с устройством индийских пут и покажу вам, как можно от них избавиться.

В ранней молодости Фрикэ до страсти любил всякие телесные упражнения. Сильный, как гладиатор, и ловкий, как акробат, он умел проделывать со своим телом самые невероятные чудеса. Теперь для него важно было высвободить хотя бы одну руку, а уж остальное все просто. Но именно это и было крайне трудно, ведь его руки были плотно прижаты и привязаны к телу, так что он не мог даже пошевелить ими. Еще немного времени – и они онемеют от застоя крови, а тогда наступит полный временный паралич.

Страшным усилием воли, терпеливо Фрикэ в течение двух часов работал мускулами правой руки. Понемногу последовательные сокращения ослабили и сеть, и веревку. Пленник получил возможность высвободить распухшую кисть, чуть-чуть не вскрикнув от радости.

– Через четверть часа я буду свободен, – сказал он.

Гроза прошла, но дождь не переставал лить как из ведра, и носильщики шли все так же быстро, как и прежде.

После многих усилий парижанину удалось взять в руки нож. Он медленно разрезал им сеть, одно за другим перерезал кольца веревки, охватывавшие его ноги, сунул в карман револьвер, который был зажат между его левою рукою и грудью, и оставил нож в правой руке. Все эти движения были выполнены им так ловко, что подстилка, на которой его несли, ни разу не колыхнулась, и сам он все время внешне сохранял неподвижность.

Фрикэ ощупал рукой подстилку. Это была грубая тростниковая плетенка. Парижский гамэн сейчас же придумал штуку. В таких плетушках малайцы таскают военную добычу, собранную во время сараха. Они очень прочны, хотя и чрезвычайно тонки.

Фрикэ прорезал ножом дно плетенки, спрятал ножик в карман, быстро раздвинул разрез и скользнул на землю.