Он расстегнул лиф ее платья. На ней все еще была надета темно-голубая шелковая рубашка, которую она носила вместо сорочки. У него не хватило терпения расстегивать ее, и поэтому он прижался губами к ее груди, увлажнив языком ткань вокруг ее затвердевшего соска.

Виктория металась под ним, с губ ее срывались приглушенные вскрики и вздохи. Он приподнял голову, чтобы посмотреть на нее. Ее иссиня-черные густые волосы разметались по сиденью, а темно-голубые глаза стали почти черными от желания. Роберт чуть не задохнулся от какого-то нового, непостижимого чувства, которое он не мог больше сдерживать в себе.

— Я люблю тебя, — прошептал он. — И всегда буду любить.

Он заметил по ее лицу, что в ней идет внутренняя борьба, что она тоже хочет ему что-то сказать. Но что бы ни сдерживало ее, это до сих пор терзало ей душу, и она так и не смогла произнести заветные слова. Впрочем, сейчас это было не важно — он знал, что рано или поздно она поймет, что тоже любит его. Но ему невыносимо было видеть, как она мучается от этого, и он Нежно прижал палец к ее губам.

— Молчи, не говори ничего, — прошептал он. — Сейчас нам не нужны слова.

Он снова поцеловал ее — яростно и жадно. Его пальцы нащупали ее кружевные панталоны, и в один миг эта часть ее туалета очутилась на полу кареты. Он прикоснулся к ее сокровенному естеству, лаская и дразня его нежные складки.

— О Роберт! — задохнулась она. — Что… В прошлый раз ты не…

— Есть много способов любить, — пробормотал он.

Он продвинулся глубже, удивляясь, с какой страстью отзывается она на его прикосновения. Ее тело качнулось ему навстречу, словно приглашая войти в нее. Желание захлестнуло его с новой силой, и он почувствовал, как натягивается ткань его панталон. Он с силой прижал губы к нежной коже у нее на виске и прошептал:

— Ты хочешь меня?

Она недоуменно посмотрела на него.

— Я хочу слышать, как ты говоришь это, — хрипло добавил он.

Она кивнула, ловя ртом воздух.

Роберт решил, что этого вполне достаточно, и завозился с застежкой панталон. Он горел нетерпением и поэтому не стал стягивать их с ног. Он освободил себя и расположился между ее бедер, где его пальцы готовили путь к блаженству.

У Виктории одна нога соскользнула со скамейки, и у него появилось больше свободы действия. Он бросился вперед и погрузился в нее. Ее горячие мускулы сомкнулись вокруг него, и тело его содрогнулось в ответ.

— Я хочу большего. Тори, — хрипло вымолвил он. — Большего.

Она кивнула, и он вошел в нее сильнее, продвигаясь все глубже и глубже, пока не погрузился в нее целиком. Роберт крепко прижал ее к себе, молча наслаждаясь их союзом. Он наклонился к ее уху и прошептал:

— Ну вот, теперь я дома.

Он почувствовал соленый вкус слез, катящихся по ее щекам, и его переполнило дикое, яростное желание. Его разум и тело существовали как бы отдельно друг от друга. Он снова и снова вонзался в нее, каким-то чудом ему удалось удержать свой порыв, пока она не вскрикнула.

С громким стоном он вошел в нее в последний раз, освобождая то, что накопилось в нем, и почти в то же мгновение упал на нее, обессиленный. Тысячи вопросов закружились в его мозгу: может, он слишком тяжел для нее? Не сожалеет ли она о том, что случилось? А вдруг они зачали ребенка? Он отчаянно ловил ртом воздух и не мог бы сейчас ничего сказать, даже если бы от этого зависела его жизнь.

Наконец Роберт вновь обрел способность слышать и другие звуки, кроме лихорадочного стука их сердец, и приподнялся на локте, не в силах поверить в свершившееся. Он овладел Викторией в тесной, да к тому же движущейся карете. Они были полуодеты, взъерошены — черт, он даже не потрудился снять сапоги. Наверное, ему стоит извиниться перед ней, но он не чувствовал себя виноватым. Да и как он может о чем-то сожалеть, когда Виктория — нет, Тори — лежит под ним, дыхание ее все еще неровное и прерывистое от последних вспышек наслаждения, а ее щеки заливает горячий румянец удовольствия?

Но поскольку все равно рано или поздно пришлось бы нарушить молчание, он криво усмехнулся и промолвил:

— Это было достаточно необычно.

Она открыла рот, губы ее вытянулись, словно она пыталась сказать ему что-то, но не произнесла ни слова.

— Виктория? — тревожно спросил он. — Что-то не так?

— Два раза, — вздохнула наконец она, устремив на него томный взгляд. — Два раза до брачной церемонии. — Она закрыла глаза и кивнула. — Ну, что ж, два раза — и хватит.

Роберт запрокинул голову и расхохотался.

На самом деле это произошло еще не раз. Прежде чем Роберт надел Виктории кольцо на безымянный палец левой руки, она занималась с ним любовью не два, а целых четыре раза.

По дороге в Лондон они вынуждены были остановиться в гостинице, и Роберт, не соизволив даже предупредить о том Викторию, объявил хозяину, что они муж и жена, и потребовал комнату с просторной кроватью.

А потом убедил Викторию, что было бы просто преступлением не воспользоваться таким великолепным ложем.

Они обвенчались почти сразу же по приезде в Лондон. К удивлению Виктории, Роберт оставил ее дожидаться в карете, пока забегал к себе домой за Письменным разрешением на брак. Через пять минут он вернулся, и они направились в резиденцию преподобного лорда Стюарта Паллистера, младшего сына маркиза Чиппингуорта и школьного приятеля Роберта. Лорд Паллистер не долго думая их обвенчал, закончив церемонию в два раза быстрее, чем это обычно делал отец Виктории.

Виктории было ужасно не по себе, когда они наконец прибыли к особняку Роберта. И не потому, что он показался ей огромным: поскольку титул маркиза носил его отец, владения Роберта были не такими обширными. Да, его лондонский дом не мог не впечатлять своей элегантностью, и Виктория прекрасно понимала, что жить в таких хоромах далеко не одно и то же, что ютиться в каморке гувернантки.

Но дело в том, что она страшно боялась, что слуги ее не признают. Дочка священника, хуже того — гувернантка! Они откажутся выполнять ее приказания. Необходимо сразу правильно себя поставить с прислугой — иначе потребуются годы, чтобы исправить первое впечатление, если оно окажется неблагоприятным. Вот только как это сделать?

Роберт, похоже, догадался, о чем она думает. В карете, возвращаясь от лорда Паллистера, он похлопал ее по руке и сказал:

— — Теперь ты графиня. Все будет в порядке, вот увидишь.

Виктория кивнула, но руки у нее все равно тряслись, пока они с Робертом поднимались по ступенькам парадного крыльца. Она попыталась успокоиться, но у нее ничего не вышло, а обручальное кольцо, казалось, оттягивало ей палец своей тяжестью.

Роберт помедлил, прежде чем распахнуть дверь.

— Ты дрожишь, — сказал он, сжав ее обтянутую перчаткой руку.

— Я очень волнуюсь, —призналась она. — Почему?

— У меня такое чувство, что я принимаю участие в маскараде.

— И твой костюм…

— Костюм графини, — подхватила она с нервным смешком.

Он улыбнулся.

— Это не маскарадный костюм, Виктория. Ты действительно графиня. Моя графиня.

— Но я не чувствую себя графиней.

— Ты привыкнешь.

— Тебе легко говорить — ты же родился графом. А я не имею ни малейшего понятия, как себя держать.

— Но ты же семь лет была гувернанткой. Ты наверняка замечала, как ведет себя леди… Нет, беру свои слова обратно, — нахмурился он. — Старайся не подражать леди Холлингвуд. Будь сама собой. Графиня не обязательно должна быть суровой и высокомерной.

— Ну хорошо, постараюсь, — неуверенно промолвила она.

Роберт потянулся к ручке двери, но дверь распахнулась раньше, чем он успел до нее дотронуться. На пороге возник дворецкий и склонился перед ними в глубоком поклоне, пробормотав: «Милорд».

— У меня такое подозрение, что он выслеживает меня через окно, — шепнул Роберт на ухо Виктории. — Мне ни разу еще не удалось опередить его и самому открыть дверь.

Виктория тихонько усмехнулась, несмотря на свое волнение. Роберт так старается ее успокоить — нельзя его разочаровать, ни в коем случае. Конечно, она до смерти боится, но вопреки всему она станет настоящей графиней.