Тридцать третий день в море. Если верить календарю, сегодня среда. В восемь утра мы получаем сообщение: «Перехватить в квадрате Густав Фриц конвой, идущий на запад».

Согнувшись над картой, командир скептически интересуется:

— Ну и каким образом?

Пять минут на размышление, и он произносит:

— Не слишком заманчиво, но тем не менее — если немного повезет — мы можем успеть туда — строго к третьему звонку.

Новый курс, повышенная скорость. Больше никаких перемен.

— Самое время отправить немного железа на дно, — замечает второй вахтенный офицер, и тут же конфузится потому, что понимает, насколько самоуверенно прозвучало его заявление, учитывая наше нынешнее раздраженное состояние.

Середина дня. Я поднимаюсь вслед за первым вахтенным офицером, который заступает на дежурство. Застоявшийся воздух тяжел. Успокоившийся океан, освещенный рассеянным светом, покрылся серой кожей, которая лишь изредка в некоторых местах слегка прогибается или вздувается: однообразное зрелище, не способствующее поднятию настроения.

Как бы то ни было, этим вечером, во время вахты второго помощника, появляются цвета. Отдельные приплюснутые облачные гряды, растянувшиеся над горизонтом, начинают светиться, как угли в кузнечном горне. Вскоре небо полностью окрашивается в красный цвет, отбрасывающий потрясающий отблеск на весь океан. Лодка с вибрирующими двигателями скользит сквозь эту мерцающую галлюцинацию. Весь ее корпус сверкает. Нос похож на огромную наковальню. Лица вахтенных озарены кровавым светом. Всю картину можно было бы написать двумя красками — красной и черной — океан, небо, корпус корабля и лица под зюйдвестками.

Четверть часа небо и океан полыхают, затем алый свет в облаках тускнеет, и они сразу же блекнут, становясь зеленовато-желтого серого цвета. Теперь они похожи на груду золы, скрывающую под собой мерцающее сердце маленького костра.

Внезапно в серой стене прямо перед нами вспыхивает пятно: кажется, дуновение мехов вернуло огонь к жизни. Но спустя несколько минут красное великолепие опять меркнет. Некоторое время оно еще мерцает подобно отверстию домны, затем окончательно гаснет: солнце опустилось за горизонт.

Высоко над выстроившимися к параду облаками небеса еще удерживают в себе остатки свечения. Лишь очень медленно оно истончается, превращаясь в мерцающие полоски, и на его место приходит шафранно-желтый цвет, который постепенно переходит в зеленоватый, медленно исчезающий за горизонтом. Океан, как зеркало, отражает в себе этот ядовитый цвет. Он замер, лежа в параличе, покрывшись кожей нездорового оттенка.

На мостик поднимается командир и обозревает небо.

— Броско, но не красиво, — критично отзывается он об увиденной картине.

Если Старик не на мостике, то он проводит часы, как отшельник, за своей зеленой занавеской или в седле перископа в башне. Время от времени я слышу звук работающего поворотного механизма. Старику скучно, и, чтобы развлечься, он кружится на своей карусели.

Иногда команда круглые сутки не слышит от него ни единого слова. Можно подумать, что лодка движется по океану без капитана. На шефе это морское бродяжничество тоже серьезно сказывается. Он утратил почти всю свою живость и выглядит так, как будто специально пририсовал себе зеленые тени под глазами, чтобы стать похожим на демона. Но зеленоватые круги — настоящие. Он давно уже перестал слоняться по лодке — если он не занят проверкой своих двигателей, то, как правило, видна лишь его склоненная голова с яркой линией пробора в волосах: он полностью отдался ожесточенному чтению. Он поднимает голову от книги только во время еды, и тогда командир говорит «Добрый день!» его бледному лицу. Временами он просто-напросто сидит и брюзжит.

И тем не менее, несмотря на всю их раздраженность, между шефом и командиром сохраняется безмолвное взаимопонимание. Какая бы то ни было напряженность между ними уже давно изгладилась. Как-никак уже седьмой поход вместе.

От базы нас отделяют почти три тысячи миль. Радиус действия лодки — почти семь тысяч миль. Но у нас остался очень небольшой «запас» хода, так как мы выработали слишком много топлива, мотаясь туда-сюда, обшаривая море в поисках добычи. С нашим изрядно уменьшившимся запасом топлива нас вряд ли направят атаковать конвой, до которого более-менее приличное расстояние. Наших запасов едва хватит на продолжительное позиционное маневрирование на высокой скорости, которое неизбежно при атаке.

Первый вахтенный офицер действует шефу на нервы, когда он отмыкает или захлопывает свой ящик, гремит ключами и царапает что-то в своей записной книжке с разноцветными страницами, многие из которых выдраны. Никому не ведомо, что он записывает в нее.

— Он составляет список публичных домов к нашему возвращению в гавань, — таково мнение шефа, которое он высказывает, когда первый вахтенный скрывается в направлении поста управления.

Одна из его записных книжек осталась лежать на столе. Я не в силах побороть искушение пролистать ее. Управление личным составом подводной лодки — гласит красный заголовок на первой странице. Я начинаю переворачивать страницы и не могу оторваться.

Пункт I. Особенности жизни на подводной лодке.

Жизнь на лодке в течение длительных периодов бывает монотонной. Необходимо уметь переносить долгие недели в отсутствие побед. Когда к этому добавляются глубинные бомбы, начинается «война нервов», основная тяжесть которой ложится на старших офицеров.

Далее выделено красным карандашом: Боевой дух экипажа зависит: и затем синими чернилами, пункт за пунктом:

«1. От дисциплинированности экипажа.

2. От успехов командира. Если командир одерживает победы, то будь он даже глупцом, он будет пользоваться большей любовью у экипажа, нежели неудачливый командир. Именно поэтому прежде всего неудачливому командиру необходим высокий моральный дух команды».

Красный карандаш: «Дисциплина:» потом снова синими чернилами:

«Обязанность командира — следить за тем, чтобы настрой хороших солдат преобладал на его лодке, а мнение плохих солдат не принималось в расчет. Он должен, подобно садовнику, выпалывать сорняки и заботиться о полезных растениях».

Следующий красный заголовок: «Выдержки из речи капитан-лейтенанта Л.

Мне прекрасно известно, как женщины могут сломить боевой дух бойца, но я также знаю, что они могут укрепить решимость своих мужей. Я убедился в этом, когда обнаружил, что именно женатые мужчины возвращаются после отпуска лучше отдохнувшие, готовые выйти в новый боевой поход против врага. Необходимо, чтобы младшие офицеры знали, чего они могут ждать от жены солдата. Я был счастлив иметь возможность неоднократно принимать у себя дома за чашкой кофе жен почти всех своих подчиненных, узнать их поближе и сказать им, что от них требуется все их мужество. Я уверен, что многим из них эти визиты придали новые силы, и поэтому я попросил свою жену поддерживать с ними постоянную переписку.

Нужна железная воля, чтобы сохранить здоровье и преодолеть незначительные временные трудности. Если два солдата достойны Железного креста, а возможно наградить лишь одного из них, я предпочитаю удостоить им человека, который остается на борту и продолжает выходить в море на боевые задания, нежели того, кому улыбнувшаяся фортуна позволила стать сержантом либо унтер-офицером, и кто поэтому должен вернуться на берег, чтобы там выполнять свой воинский долг. Все-таки Железный крест — это не медаль паломника, а награда за храбрость, проявленную перед лицом врага, которую, получив однажды, необходимо подтверждать снова и снова».

Я едва могу поверить собственным глазам: так значит, это и есть букварь нашего первого вахтенного офицера! Тут же я снова натыкаюсь на еще один шедевр мысли:

«Во время длительных походов против врага неопытными солдатами бьется много посуды. Хорошо известно, что убеждения не дают положительных результатов, особенно если учесть, что волнение на море сильно осложняет процедуру накрывания столов для приема пищи. Каждую неделю ко мне поступает рапорт с перечнем перебитой посуды. Если недостача слишком значительна, стюарды должны питаться из оловянных мисок в течение трех дней. Еще одним действенным наказанием является запрет на курение. В отношение заядлых картежников запрещение на три дня играть в карты творит настоящие чудеса».