— Тогда давай снимем обувь и будем драться босиком, — предложил он.

Это была хорошая мысль, и нож здесь совершенно ни при чем. Элвин знал, что в драках речные крысы лягаются, как мулы, своими тяжеленными сапогами. Это немножко уменьшит преимущество Бездельника Финка.

Но если Финк и лишился присутствия духа, то никак этого не показал. Сев в дорожную пыль, он принялся стягивать сапоги, Элвин тоже снял башмаки, а с ними — носки. Что же касается Финка, то он носков не носил. Теперь оба борца остались в одних штанах; поскольку день выдался жаркий, на покрытые потом тела мигом налипла поднятая пыль, и выглядели они, словно с головы до ног вымазались в глине.

Впрочем, пыль не скрыла от Элвина оберег, чьи чары заключали тело Бездельника Финка в защитный кокон. Как такое может быть? Или у него в кармане лежит какой-нибудь амулет? Узор оберега сильнее всего чувствовался в области спины, но когда Элвин мысленно обследовал задний кармашек, то ничего там не обнаружил, кроме грубой хлопчатой ткани штанов Финка. В карманах речной крысы не было даже жалкой монетки.

К тому времени вокруг собралась целая толпа. За Финка болели не только речные крысы, отдыхавшие в тенечке на пристани, но и остальная прибрежная шушера, набежавшая со всех сторон. Все они считали, что победит Бездельник Финк. Он, вероятно, был чем-то вроде речной легенды, понял Элвин и вовсе не удивился — с таким-то оберегом… Люди пытались ударить Финка ножом, но в самый последний момент меняли свое решение: промахивались, нож падал из рук или происходило еще что-то вроде этого. Куда легче побеждать в поединке, если противник даже укусить тебя не может, а нож его лишь царапнет по коже, пройдя мимо.

Сначала Финк пустил в ход обычные приемчики, чтобы несколько оживить представление и подогреть интерес публики: ревя, он, как бизон, набрасывался на Элвина, пытаясь заключить юношу в свои медвежьи объятия, стараясь схватить его и подбросить в воздух, как камушек. Но Элвин ему этого не позволил. Ему даже не пришлось использовать свой дар, чтобы уйти от Финка. Он был моложе и быстрее, так что речная крыса и прикоснуться к нему не могла — Элвин всегда успевал отпрянуть в сторону. Сначала толпа выла и обзывала Элвина трусом. Но немного спустя зрители принялись хохотать над Финком, который глупо ревел, бросался из стороны в сторону, но всякий раз оставался с носом.

Тем временем Элвин искал оберег Финка, ибо понимал, что эту битву, не обезвредив сеть сильных чар, ему не выиграть. И вскоре он нашел — на ягодицах Финка был вытатуирован большой оберег. Конечно, он был не так идеален, как раньше, поскольку Финк рос и кожа растягивалась, но все равно рисунок был исполнен очень умело, связки и соединения держали крепко — хотя оберег потерял былую форму, этого хватало, чтобы набросить на Финка целую сеть чар.

Не затянись поединок с Финком, Элвин повел бы себя более осторожно, он, может, ослабил бы немножко оберег и все, ибо ему совсем не хотелось лишать Финка чар, которые с детства защищали его. Лишившись оберега, Финк может погибнуть, в особенности если неосторожно поведет себя, рассчитывая на верную защиту. Но поединок длился слишком долго, и у Элвина не оставалось выбора. Он заставил краски, находящиеся на коже Финка, впитаться в кожу, постепенно смывая оберег. Причем сделал это Элвин так, между делом, уворачиваясь от наступающего Финка.

Вскоре Эл почувствовал, как оберег слабеет, тускнеет; в конце концов на его месте осталась чистая кожа. Финк, конечно, этого не знал, зато знал Элвин — теперь речную крысу можно побороть.

Однако к этому времени Финк тоже кое-чему научился — он уже не бросался во все стороны, как глупый бык. Он кружил, отвлекал, пытался сцепиться с Элвином, после чего, используя больший вес, бросить мальчишку на землю. Но руки у Элвина были длиннее и, вне всякого сомнения, сильнее, поэтому каждый раз, когда Финк хотел поймать его, Элвин без труда отбрасывал лапы речной крысы в сторону.

Когда же оберег пропал, Элвин перешел в наступление. Он сам нырнул в объятия Финка, а когда тот сжал свои клешни, Элвин просунул руки за шею Финка и потянул.

Налегая изо всех сил, Элвин тянул и тянул, пока Финк не склонился так низко, что голова его замерла на уровне груди Элвина. Впрочем, Финк немножко ему поддавался, и Элвин догадывался, что за план пришел речной крысе на ум. Предчувствия его сбылись — Финк подтащил Элвина ближе и резко вздернул голову, надеясь что есть мочи врезать по подбородку Элвина своим затылком. Он был настолько силен, что мог разом переломить шею противника — вот только подбородка Элвина не оказалось там, где надеялся поймать его Финк. Элвин быстро отдернул голову, но, когда Финк рванулся вверх, потеряв равновесие, стремительно нырнул вперед и врезал лбом в лицо речной крысы. Он почувствовал, как нос Финка под этим ударом хрустнул, и брызнувшая фонтаном кровь залила обоих противников.

Когда в таком поединке ломается чей-нибудь нос, это не такой уж удивительный факт. Из глаз, естественно, сыплются искры, и честный бой сразу прекращается — разве что в честном состязании никогда не применяются удары головой. Любая другая речная крыса встряхнулась бы, пару раз взревела и бросилась обратно в драку.

Но Финк вместо этого отшатнулся, схватившись обеими руками за нос, — на лице его было написано искреннее изумление. После чего он издал вой побитой собаки.

Все вокруг замолкли. Подумать только, животики надорвешь — такая речная крыса, как Бездельник Финк, скулит над разбитым носом. Хотя, вообще-то, нет, это было не смешно, это было странно. Так речная крыса себя не ведет.

— Ты что, Бездельник? — нерешительно окликнул кто-то.

— Кончай, Финк, ты еще прикончишь его.

Ободрения вышли несколько неуверенными. Местные зеваки никогда не видели, чтобы Бездельник Финк кричал от боли или чего-то боялся. Причем сейчас он не особенно скрывал свои чувства. И только Эл знал почему. Только Эл знал, что Бездельник Финк ни разу в жизни не испытывал такой боли и не проливал собственной крови ни в одной драке. Сколько раз он ломал носы другим людям и смеялся над их страданиями — смеяться легко, когда не знаешь, что испытывает твой соперник. Теперь он это узнал. Вся беда в том, что узнал он это только сейчас, тогда как все остальные учились тому же лет в шесть — вот и вел он себя прямо как шестилетний пацан. Он не плакал, нет. Он скулил.

На какую-то секунду Элвину показалось, что поединок закончен. Но боль и страх Финка вскоре переросли в ярость, и речная крыса снова кинулась в бой. Может, он и познал боль, но осторожности не научился.

Поэтому потребовалось всего несколько захватов, пара приемов, чтобы уложить Финка на землю. Каким бы испуганным и растерянным Финк ни был, он все равно оставался самым сильным мужчиной, с которым когда-либо доводилось бороться Элвину. До битвы с Финком Элвину не выпадало возможности узнать предел собственных сил, ни разу он не попадал в лапы настолько могучего соперника. Однако это наконец случилось, и он довольно быстро обнаружил, что валяется в густой пыли, которая лезет в рот и в нос, мешая дышать. Жаркое дыхание Финка обдавало лицо Элвина, который очутился внизу, придавленный тушей речной крысы. Элвин молотил коленями, бил и хватал руками, месил ногами пыль, пытаясь опереться на что-нибудь, чтобы перевернуться.

В конце концов Финка подвела неопытность, незнание собственной слабости. Поскольку ему никогда не ломали костей, Финк не умел обращаться с ногами, просто не научился вовремя убирать их, чтобы противник не придавил их и не сломал. Когда Элвин наконец вырвался и, шатаясь, поднялся, Финк тоже перевернулся на спину, и на какое-то мгновение ноги его легли одна на другую, словно приглашая. Элвин даже не думал — подпрыгнув в воздух, он всем весом обрушился на верхнюю ногу Финка, придавливая ее к земле, так что кости прогнулись как лук. В воздухе раздался громкий, леденящий хруст — то сломалась не только верхняя нога, но и нижняя вместе с ней. Финк закричал, как ребенок, упавший в огонь.