— Зачем?!

— За ядом. За смертельным, эффективнейшим ядом.

— Боги небесные!

— Кого-то интересовала сама отрава, кого-то — золото, что можно за нее получить. — Риль подошла к дереву и прижалась щекой к его сухой коре. — Они умирали здесь десятками. Сотнями. Но некоторым удавалось спастись. Потому паломничество продолжалось. Лет двадцать назад один кретин распустил слух о том, что это место — священная роща самого Ристага, символ его ярости и гнева.

Она стиснула кулаки:

— Роща! Казалось бы, ничего глупее и придумать невозможно! Но народ поверил. Все так любят красивые и значительные легенды.

Бешеный порыв ветра заставил ее замолчать. Песок поднимался в воздух, заслоняя небо. Вместе с ним отрывались от земли и летели ветхие лоскутки, бывшие когда-то одеждой, обломки костей, куски кожи.

— И вы не могли помочь? — спросил Баулик.

— Кому? Людям? Приссу?

— Приссу.

— Я боялась снова ошибиться, потому вернулась в Академию. Я должна была все обдумать. И еще многому научиться.

— А как же Юмазис?

— Он повредился. Сошел с ума. Твердил, что не может этого вынести. Что мы — уроды, твари, которым нет места на этом свете. Он пытался покончить с собой. Пытался убить меня. Потом успокоился, словно принял какое-то решение. Однажды ночью он ушел. И долгие годы я ничего не знала о его судьбе.

Риль задумчиво склонила голову. В ярком солнечном свете ее волосы были ослепительно золотыми. Минуту спустя она повернулась к Баулику:

— Отойди чуть-чуть.

— Что вы собираетесь делать?

— Репу сушить. Монах заволновался;

— Хотите его расколдовать?

— Да.

— А вы не боитесь, что… — Он запнулся. Риль отряхнула пыль с брюк.

— Боюсь. Но дальше так продолжаться тоже не может! — Она мельком глянула на Баулика и отвела глаза. — В последний раз я была здесь три года назад. Возле дерева собралась целая компания — несколько человек, гном и орк. У всех на лицах были повязки. Они собирали смолу в специальные ведерки, соскребали ее с корней, со ствола. А по коре все ползли и ползли вязкие черные капли. И мне показалось, что дерево… Что дерево плачет.

По спине Баулика побежали мурашки.

— Они выжили? — шепотом спросил он.

— Кто, собиратели яда? Не думаю. Повязки-то у них были самые обыкновенные.

Монах открыл было рот, чтобы ответить, но Риль знаком призвала его к молчанию. Расстелив на песке свою накидку, она встала на колени. Ее взгляд был прикован к дереву. Сперва она просто смотрела — пронзительно, изучающе. Потом с ее губ сорвались первые слова, и Баулик увидел, как с. накидки поднялось ввысь целое облако сиреневых искорок. Потом Риль протянула к дереву руки, и оно потянулась к ней ветвями. Чародейка продолжала что то говорить, но монах уже не мог различить отдельных фраз — речь звучала как рокот горной реки, как шум барабанящего по крышам дождя.

— Отец наш Непостижимый, все видящий, все знающий, не оставь меня, спаси меня, сохрани, наставь на путь, озари сиянием своей мудрости, — зачастил он, пытаясь успокоиться, не дай свершиться злу. Распахни объятия для душ страждущих и горюющих. Прости нам прегрешения, ибо не ведаем, что творим.

Дерево качалось. Дрожал ствол, крона, сучья. Вылезали из земли толстенные корни. Бывшие неподалеку камни покрылись сетью трещин. Не переставая читать молитву, Баулик зажмурился.

А заклинание уже жило своей жизнью — нечеловечески высокий, прекрасный голос выводил ноту за нотой, сплетая песню. Хрустальные звуки переливались, становились все тоньше и тоньше, пока не исчезли совсем. Баулик перевел дух и открыл глаза.

Дерева не было. В двух шагах от Риль лежал, свернувшись калачиком, обнаженный человек.

— Мой мешок, — сказала она вставая.

Монах очумело мотнул головой и подал чародейке холщовую сумку.

— И флягу.

Смочив полотенце водой, Риль осторожно протерла лицо Присса и накинула ему на плечи длинную льняную рубаху. Бывший письмоводитель тихонько застонал и попытался выпрямиться.

— Как я устал, — хрипло проговорил он. — Как я устал, Риль. Хочу отдохнуть.

Та ласково кивнула:

— Я знаю. — Ее пальцы коснулись висков Присса.

— Что вы делаете? — встревожился Баулик.

Но Риль его не слышала. С ее рук снова сорвались искры, на этот раз — мягкого голубого цвета. Покружив в воздухе, они, словно снежинки, осели на лбу письмоводителя.

— Спи.

Присс вздохнул, словно бы с облегчением, улыбнулся и замер.

— Он отошел? — чужим голосом спросил монах.

— Он уснул.

Пятачок земли под Приссом сперва потемнел, покрываясь плодородной почвой, зазеленел, зарос травой и цветами. Потом пески заколебались, и крошечная полянка поднялась в воздух.

На лбу Риль выступили капли пота, но зубы стучали, как от холода. Она что-то выкрикнула, и клочок земли стал стремительно уменьшаться в размерах, одновременно покрываясь матовой морозной оболочкой, Баулик охнул и на мгновение потерял сознание. Когда он снова пришел в себя, в руке чародейки покоился небольшой предмет, по форме напоминающий голубиное яйцо. Его скорлупу покрывали все густеющие ледяные узоры. Какое-то время внутри еще можно было различить силуэт спящего человека, но вскоре яйцо совершенно потеряло прозрачность.

— У-у, — только и смог вымолвить потрясенный волшебством монах.

Риль бросила на него рассеянный взгляд.

— Надо торопиться. Пока портал еще держится, — сказала она и шатаясь побрела назад.

— Кто? Куда? Зачем? — сурово осведомился через окошко солдат, охраняющий Третьи Северные Ворота Хан-Хессе. От него славно пахло пивом и луком.

— По ночам — не положено.

Баулик обреченно сжался в седле. Он боялся ночевать на продуваемом всеми ветрами лугу перед воротами, где жгли костры и пели песни весьма темные и подозрительные личности.

— Риль Арбигейла, — сказала его спутница, наклоняясь окошку и пихая под нос стражу какую-то бумагу.

Тот громко сглотнул и зазвенел засовами.

— Добро пожаловать домой, сударыня, надеюсь, ваше путешествие было удачным?

Риль пожала плечами.

— Не нужны ли сопровождающие? Я мигом прикажу! Вы уж простите, если что не так — время-то нынче какое! Тревожное! — суетился солдат, сияя в ночи белоснежными перчатками и поясом.

— Не беспокойтесь, я все понимаю.

— Хорошо вам отдохнуть с дороги, сударыня. И достойному иноку — тоже.

Баулик расплылся в довольной улыбке.

— Какой воспитанный воин, — сказал он, миновав ворота. — Какая любезность, какое внимание!

— Моя семья живет в Хан-Хессе почти две тысячи лет и пожертвовала изрядные суммы на нужды города, — пояснила Риль.

Они выехали на большую семиугольную площадь, по краям которой стояли скульптуры черного мрамора. В центре площади располагалось широкое низкое здание, украшенное многочисленными барельефами.

«Академия, — догадался Баулик, — Колдодурня.»

Риль протяжно свистнула и спрыгнула на землю. Стукнула дверь, и из тумана выбежало низкорослое существо с непомерно длинными руками. Залопотав что-то доброе, существо подхватило за уздечки обоих коней и увлекло их за собой.

— Это конюх. Пойдем.

Риль взяла монаха за локоть и потащила к входу.

Просторный вестибюль ярко освещался стосвечной хрустальной люстрой. Мебели здесь не было, если не считать нескольких каменных скамеек для посетителей. — Очень холодные, — бросила на ходу Риль, — чтобы подолгу не засиживались.

Миновав вестибюль, они нырнули за какую-то драпировку, прошли по темным залам и оказались в уже знакомом Баулику гулком коридоре.

— Тут, — сказала чародейка и решительно постучала в одну из дверей.

— Открыто, открыто, проговорил хриплый старческий голос.

В комнате ректора было душно. Древние шкафы, кушетки и ширма источали специфический аромат старости. Скрюченная фигурка Хи Наррга казалась особенно жалкой на фоне массивного письменного стола.

Вот, ваше президентство, — сказала Риль, доставая из нагрудного кармана искрящееся яйцо.