Дибас отсалютовал сеньору и бросился к выходу, увлекая за собой лейтенанта.

Сквозь глубокий полусон-полубред Хёльв почувствовал, как на его лоб ложится влажное полотенце. Чьи-то руки бережно расправили, плотнее прижали компресс. Грубая, шершавая ткань раздражала кожу, но раздражение необъяснимым образом было приятно, оно помогало собраться, задержаться в реальном мире, противостоять душным объятиям чужих воспоминаний-

Он попытался понять, сколько времени пробыл без сознания, но не смог. Ясно вставала в памяти только история, рассказанная рыцарем Мерлоком. После нее не было ничего.

Юноша вздохнул и хотел открыть глаза, но и такое простое действие оказалось ему не под силу. Тусклые волны беспамятства накатывали на него, тянули за собой. Он с силой закусил губу. По подбородку скользнула капля крови, и окружающий мир прояснился.

Возле постели разговаривали двое.

— …Работает кто-то очень сильный. Опытный и умелый. Не представляю, откуда он только силищу такую берет. — Голос Риль был тихим, взволнованным. — Пока мальчик хорошо держится — судя по всему, сам маг его и подпитывает, — но…

— Что ему угрожает? — отрывисто спросил Лэррен.

— Не знаю. — Хёльв почти видел, как чародейка качает головой. — Проклятие! Я не столь давно прошла Грозу.

— Мы можем что-то сделать? Риль устало вздохнула:

— Наблюдать. Ждать. Похоже, этот человек пытается что-то рассказать Хёльву, о чем-то сообщить.

— Хорошенькие методы, — проворчал эльф. Скрипнул стул, и к кровати подошел кто-то третий.

— И опять Чистое Сердце, — сказал он, и юноша узнал голос рыцаря Мерлока. — Оказывается, колдун участвовал в его похищении.

— Похоже на то.

— Почему сейчас? — настойчиво спросил он. — Почему все случилось сейчас? Почему именно с ним?

Руки чародейки опустились Хёльву на плечи, поправили одеяло.

— Меня это тоже очень интересует, — сердито заметила она. — Но вряд ли нам будет так просто установить истину. Мы слишком мало знаем о прошлом мальчика, чтобы наши предположения отличались хоть самой малой достоверностью.

Воцарилась тишина. Сквозь густевшую пелену сна Хёльв услышал, как Лэррен неуверенно кашлянул.

— Кхм. Пожалуй, кое-что я знаю, — заявил он. — Думаю, это должно нам помочь.

Лейтенант Кирун стоял у ворот храма Всемилостивой Амны и дрожал от холода. Неподалеку, в пышных кустах, прятался его отряд. Из зарослей не доносилось ни звука, и только могучий казарменный запах, перебивавший аромат цветов, указывал на то, что там кто-то есть.

Было раннее утро, но прихожане шли в храм непрерывным потоком, и на неловко переминавшегося у входа лейтенанта никто не обращал внимания: мало ли за какой надобностью пришел к богине молоденький офицерик?

На душе у Кируна было неспокойно. С Полонной герцогу Убарскому поговорить не удалось; настоятельница уехала с проверкой в соседние монастыри и о времени возвращения не уведомила. Ее помощница выслушала высокопоставленного гостя внимательно и с почтением, но на просьбу выдать Чистое Сердце ответила отказом.

— Даже если бы у меня были полномочия.. — развела руками она. — Не так-то это просто.

— Погибли люди, — тихо сказал герцог. — И еще погибнут.

— На все воля Всемилостивой Амны, — ответила сестра

— Как вы не понимаете — ведь и монастырь в большой опасности!

— На все воля Всемилостивой Амны, — твердо повторила она и ушла, оставив закипавшего Акину одного.

Несмотря на протесты полковника Дибаса, предлагавшего штурмовать монастырь, Фархе настоял на том, чтобы попытаться решить дело мирным путем.

— Попробуем отнять по-хорошему, — заявил он. Полковник ответил, что смысл выражения «отнять по-хорошему» от него ускользает, Фархе пояснил:

— С парадного крыльца нас прогнали, попробуем войти через черный ход.

— Магия? — предположил Акина.

— Магия слова.

— Лучше бы ее было против упрямой монахини применить, — фыркнул Дибас.

— Почтенная сестра совершенно не хотела нас слушать, — ответил колдун. — Имело ли смысл расточать цветы красноречия?

— Где же гарантия, что другие захотят? Фархе хитро улыбнулся:

— О, у них просто не будет другого выхода. Мне понадобится только одна вещь, и я надеюсь, что мы ее отыщем на торгу.

— Какая? — удивился полковник Дибас.

— Отмычка.

Теперь, разглядывая дверь храма, за которой скрылись колдун и герцог Акина, лейтенант терзался любопытством: ему страшно хотелось узнать, что же будет делать Фархе.

В тот день в монастыре отмечалось Успокоение — незначительный с точки зрения канонов, но любимый сестрами праздник. Стены большого святилища были украшены сосновыми ветвями, у подножия статуи Всемилостивой Амны лежали груды шишек, из которых монахини мастерили фигурки зверей. Пришедшие в храм дети охотно принимали участие в забаве.

— Просто идиллия, — сказал герцог Акина Убарский с ехидством, но тут же поклонился богине и освятил себя знамением.

Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, он надел простой охотничий костюм. Только дорогие, тонкой кожи сапоги выдавали в нем человека более чем состоятельного.

— Эта возня нам только на руку, — отозвался колдун. — Сердце находится в нижнем помещении, которое обычно строго охраняется.

Герцог кивнул:

— Похоже, у вас все предусмотрено.

Неспешно обойдя группу молящихся людей, Акина и Фархе пошли вдоль внутренней стены помещения. Время от времени они останавливались, обменивались парой слов, рассматривали барельефы.

Возле двери, ведущей к лестнице, никого не было: молоденькая монахиня, почти девочка, которая должна была здесь дежурить, увлеченно сооружала из шишек оленя. Иногда она бросала озабоченный взгляд на покинутый пост, но, убедившись, что никто не пытается попасть в закрытые комнаты, снова возвращалась к своему занятию.

— А теперь — очень быстро, — шепнул колдун, дождавшись, когда привратница отведет глаза.

Герцог как бы невзначай прислонился к колонне, заслоняя его от случайных взглядов. Фархе присел на корточки и критически осмотрел замочную скважину.

— Веселое студенческое прошлое, — чуть слышно произнес он, доставая из кармана отмычку, — может принести неожиданную пользу в будущем.

Замок щелкнул, и колдун первым проскользнул в открывшуюся дверь. Акина шагнул за ним следом.

Как выглядело нижнее святилище, герцог так и не запомнил. Ему смутно представлялась светлая зала, расчерченная бьющими из окон лучами утреннего солнца, и скульптурная группа: три женщины в монашеских одеждах, на руках которых сиял, полыхал холодным пламенем огромный кристалл. Он источал силу, он подавлял своим великолепием, и Акина внезапно понял, почему этот камень хранится внизу, в недоступном простым прихожанам месте.

— Чистое Сердце, — сказал Фархе. — И его несчастные хранительницы.

Акина не ответил, поглощенный созерцанием чудесного артефакта. Странное чувство охватило его — ему казалось, что он тянется, изо всех сил стремится коснуться кристалла, вкусить его, отпить, как воды. Сердце сопротивлялось, отталкивало его, но это еще больше усиливало жажду.

Колдун ничего не заметил. Бросив на спутника удивленный взгляд, он спрятал отмычку в карман и подошел к статуям. Поклонился им, прижав руку к сердцу. И негромко заговорил.

Он начал издалека — сказал, что знаком с историей монастыря и знает, какая ответственность лежит на плечах Чистых. Посочувствовал их страшной, пусть и величественной, судьбе, восхитился терпением и твердостью духа. Заметил, что тысячи сынов и дочерей Всемилостивой Амны смотрят на них с верой и восторгом.

Слова падали мягко, как крупные снежинки. Завораживали мнимой простотой.

Постепенно Фархе перешел к событиям на убарских границах. Звенящим полушепотом поведал о том, как был сожжен Ягодный Яр, о маленькой девочке Виле, оставшейся без семьи.

Слова крутились водоворотом. Затягивали, убеждали, гипнотизировали. Немолодой, циничный герцог Акина слушал колдуна, по-детски приоткрыв рот. Но мастерство Фархе было обращено не против вельможи, и тот успел заметить, как вздрогнула и переменила позу одна из изваянных в камне монахинь, как поникли плечи у другой, как вскинула голову третья.