– Отпусти! – закричала Джина, но он толкнул ее к кузову грузовика, увлекая и Тоцци.

Тоцци не сопротивлялся. Пистолет был нацелен в спину Джины, а у него уже была возможность убедиться, что Беллз, не раздумывая, стреляет на публике.

Услышав крик Джины, кореец, разгружавший овощи, поднял голову. Беллз выхватил пистолет из кармана и прицелился корейцу в лицо, отчего тот закосил еще больше.

– Ключи, – приказал Беллз.

Человек залопотал что-то по-корейски.

– Ключи от грузовика.

Кореец пожал плечами и продолжал что-то бормотать. Он не понимал по-английски.

Дулом пистолета Беллз наотмашь ударил его по виску. Кореец, зашатавшись, отступил. Тут неожиданно из магазина выскочил другой кореец в белом переднике: Он держал в руке обрез.

Беллз отпустил Джину, прыгнул прямо ко второму корейцу и ткнул пистолет ему в шею, нанося одновременно удары кулаком по лицу. Тот, дрожа, поднял руки, и Беллз вышиб обрез из его рук.

– Ключи. Мне нужны ключи от грузовика.

– Да, да, хорошо, хорошо, – произнес бакалейщик. Он говорил с сильным акцентом, но понял, чего хочет Беллз. – В карман. – Он указал на водителя, который в шоке сидел на тротуаре, обхватив руками голову. – В карман.

Беллз приподнял подбородок бакалейщика дулом пистолета:

– Достань их. Достань ключи.

– Хорошо, хорошо. Я доставать для вас. Да. – Бакалейщик наклонился и выудил ключи из куртки водителя. Они звенели у него в пальцах, когда он вытянул руку, напрягая мускулы шеи под дулом пистолета, упершегося в его горло. – Вам надо деньги, я имею. Не стрелять меня. Пожалуйста. Я имею деньги для вас.

Беллз проигнорировал его предложение и ударил сидящего на корточках бакалейщика ногой. Тот упал на землю. Беллз направил пистолет на Тоцци и Джину.

– Залезайте, – сказал он, кивком указав на кузов грузовика.

Тоцци не мог поверить в то, чему только что стал свидетелем. Все происходящее промелькнуло перед ним, как на киноэкране. Движения Беллза казались нереальными. Его сосредоточенность и исполнение были экстраординарными. Нападая, он не выражал никаких эмоций и не колебался. Беллз не раздумывал, он просто действовал. Такое Тоцци наблюдал только у самых лучших мастеров айкидо, настоящих мастеров. Вся сцена заняла пятнадцать, от силы двадцать секунд, но только когда все уже было кончено и Беллз приказал им залезть в грузовик, Тоцци осознал, что был загипнотизирован этим зрелищем. Если бы он сохранил присутствие духа, он мог бы что-нибудь предпринять и отнять у Беллза пистолет, когда он угрожал корейцам. Но Тоцци даже не пошевелился. Он просто наблюдал. Постепенно, как выползает из «Поляроида» готовая фотография, до него стало доходить, что, несмотря на тренировки в ФБР и занятия айкидо, он, может быть, не справится с Беллзом.

– Залезайте. – Беллз махнул пистолетом в сторону кузова.

Джина выглядела так, будто вот-вот потеряет сознание, но послушно стала взбираться в кузов. Она дернула руку Тоцци, на которую был надет браслет наручников.

– Давай! – Голос ее был бесцветным, как мел на школьной доске.

– Вперед, Майки. Полезай. – Беллз снова улыбался, полностью овладев собой. Доктор Джекилл и мистер Хайд[5] в одном лице.

Тоцци нехотя взобрался на задний откидной борт. Взбираясь, он нечаянно дернул Джину за руку, и Джина тоже дернула его. Око за око. Они стояли вместе и смотрели вниз, на Беллза. Тоцци чувствовал себя беспомощным дураком.

– Приятного путешествия, – проговорил Беллз, ухватив висящую лямку и с грохотом и треском натягивая тент над их головами.

Стоя в темноте, они слышали, как Беллз с лязгом закрывает тент на замок.

Когда его глаза привыкли к темноте, Тоцци осмотрелся. Полоски света проникали в кузов через щели в шве на одной из боковых стенок. Внутри было неуютно, холодно и мокро, и пахло так, будто что-то начало портиться.

– Дерьмо, – сказала Джина. – Это все из-за тебя.

– Из-за меня?

– Да, из-за тебя. Это ты его довел.

– Я его довел?

В этот момент заревел мотор грузовика, и Тоцци услышал, как отпустили ручной тормоз. Грузовик рывком тронулся с места, отбросив их назад.

– Сядь, – сказал Тоцци, опустившись на корточки и шаря вокруг в поисках чего-нибудь, на что можно было бы сесть.

– Не указывай мне, что...

Неожиданно грузовик резко затормозил, и Джину бросило вперед, при этом она чуть не выдернула руку Тоцци из сустава.

– Сядь! – повторил Тоцци, раздраженный ее упрямством.

– Не указывай мне, что делать. – Она устроилась без его помощи, стараясь держаться от него как можно дальше. – Что теперь?

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду «что теперь?».

– Не знаю.

– Чудесно.

Они замолчали. Тьму наполняли только скрип и визг колес. Тоцци думал о том, что сделал Беллз с двумя корейцами, насколько легкими и отточенными были его движения, как спокойно и отстраненно он наносил увечья. Это было ужасно.

– Проклятье! – Внезапно Джина снова дернула его руку, пытаясь подняться. – О, черт!

– Что такое?

– Я сижу на помидорах, черт бы их побрал.

– О!

Пока она пересаживалась, Тоцци попробовал определить, на чем же сидит он.

На картошке.

1.34 дня

Убаюканная тихим шипением статических разрядов, Лоррейн машинально смотрела на динамик. Внутри фургона было темно и мрачно. Движение внутри туннеля Линкольна по направлению к Нью-Джерси замедлилось. Вытянув шею, Лоррейн смотрела через ветровое стекло. Хвостовые огни идущих впереди машин отражались от покрытых кафелем стен, и это напоминало длинные разворачивающиеся красные неоновые транспаранты. Чем-то похоже на китайский Новый год.

Движение замедлилось, один за другим вспыхнули тормозные огни. Красные отблески немного оживили бледное лицо Живчика. Он выглядел встревоженным, но Лоррейн подозревала, что это его обычное выражение.

Гиббонс оперся на стенку фургона, прислонившись к ней головой, лицо его окутывала тень, глаза мерцали в темноте. Он смотрел на Стенли.

Одна половина лица Стенли находилась в тени, другая была слегка окрашена в красный цвет. Огромная челюсть придавала ему угрожающий вид. Под полуприкрытыми веками его глаза тоже мерцали, и он тоже смотрел на Гиббонса. Пистолет лежал у него на коленях.

С того момента, как они въехали в туннель, никто не произнес ни слова. Странный свет и тени заставили их замолчать. Даже статические разряды, доносившиеся из громкоговорителя, казались приглушенными.

Лоррейн посмотрела на Гиббонса, надеясь поймать его взгляд, но он, потирая грудь медленными ритмичными круговыми движениями, не отводил глаз от Стенли. Хоть бы взглянул на нее, признал ее присутствие, дал почувствовать, что не сердится на нее. Правда, ее бесило, что она испытывает чувство вины. Это он вел себя как осел, используя зубную боль как предлог, чтобы разыгрывать из себя Аттилу[6]. Но она на самом деле чувствовала себя виноватой и ничего не могла с собой поделать, потому что, когда его подстрелили и он лежал на полу там, в универмаге, и она думала, что он умер, она не плакала. Не обезумела от горя, не опечалилась. Она ощущала только покорность судьбе и в глубине души, может быть, даже облегчение. Не радость оттого, что он умер, но облегчение, потому что то, чего она всегда втайне опасалась, наконец произошло, и теперь можно перевести дыхание и начать новую фазу жизни, какой бы она ни была. Вдова? Преподавательница-вдова? Или вдова-училка? Вдова, за пятьдесят, доктор философских наук, ищет заинтересованного компаньона для игры в шахматы, чтения Чосера, длительных прогулок по пляжу и дегустации тонких вин и обезжиренного сыра на закате. Курильщиков и тех, кого могут застрелить при выполнении служебных обязанностей, просят не беспокоиться.

Лоррейн вновь вспомнила, как стояла на коленях над Гиббонсом, лежащим на полированном полу универмага между прилавками с косметикой. Неужели она действительно сразу же сдала его в архив, как некролог, вырезанный из газеты? Унизительно признаваться самой себе, но она даже подумала о «преемнике».