Мы быстро заделали повреждение, и корабль всплыл. Мы так все обрадовались, что чуть не закричали «ура», но сдержались и только похлопали изо всей силы друг друга по плечам. А котенку на радостях тут же придумали имя, назвали Находкой и закормили до полусмерти рыбой.

Корабль был в наших руках. Теперь всё дело было в том, как увести его незаметно от противника. А море вокруг будто нарочно было тогда светлое с сизыми наплывами, и в мелких волнах плескались звезды.

Наползет только легкая кисея белесого тумана, чуть поднимется, покачается и, как дым, уйдет в сторону неприятельского берега.

Держать корабль наплаву было нельзя: гитлеровцы каждую минуту могли осветить его прожектором. Для прикрытия нам нужен был густой ночной туман. А его не было. И мы решили увести корабль под водой. Для этого надо было срочно, не теряя ни секунды, перестропить в воде понтоны.

Спасибо Подшивалову, он в это время работал под водой. Ни один водолаз еще не действовал так быстро. Никто из нас за четыре минуты не успел бы в полной темноте соединить тяжелой скобой стальные стропы — сплетения тросов, подведенных под понтоны. Одна скоба весит около десяти пудов. А Подшивалов успевал.

Перестропили мы понтоны, и мощный морской буксир повел прочь от неприятеля спасенный корабль. Котенка дядя Миша в последнюю минуту успел схватить за ногу, когда палуба крейсера уже уходила под воду.

Поддерживая корабль под поверхностью воды полупритопленными понтонами, буксир увел его от противника километров за восемь.

Наутро гитлеровцы глядят — исчез крейсер; послали катер проверить — убедились, рассвирепели — и ну молотить из всех орудий по пустому месту, рыбу снарядами глушить.

А мы прибуксировали крейсер на судоремонтный завод, и там им быстро занялись рабочие. Мы тоже помогали в ремонте подводной части.

Баркас наш был пришвартован к борту крейсера, но котенок и не пытался взбираться на его палубу. Он то сидел на шее у дяди Миши, то играл на баркасе со шлангами или забирался в водолазный шлем. По-прежнему на свое прозвище он не отзывался. А нам очень хотелось услышать его голос. Мы уже думали, что он оглох на крейсере после боя. Но скоро открылась его тайна.

Мы узнали настоящее имя котенка и услышали его голос. Это случилось в конце ремонта, когда на бронированной палубе появились комендоры и артиллерийские электрики этого крейсера. Корабль-богатырь с их приходом сразу ожил и заговорил, будто в него вложили сердце. Застучало динамо, зашумели водоотливные машины. Солнце спустилось с капитанского мостика по никелированным поручням, зайчиком встало у круглых заглушек бортовых иллюминаторов и запылало на медных подушках надраенных под золото кнехтов. Надраенные внутри, как зеркало, дула орудий поднимались, опускались, разворачивались в башнях, и по звонку к ним из нижнепалубных отсеков бежали снаряды.

Котенок как услышал на палубе артиллерийские звонки, вдруг изогнулся пружинкой на спине у дяди Миши, оттолкнулся от спины и, блеснув зелеными огоньками глаз, сделал огромный прыжок кверху.

Мы и глазом моргнуть не успели, как он уже перепрыгнул через борт и очутился на стволе пушки. Вот так котенок! Пролетел над нами, как настоящая дикая пума.

Котенок не долго сидел на пушке. Его сразу заметили комендоры.

— Мурочка! — радостно крикнул самый молодой из них.

— Мяу! — ответил котенок и прыгнул с пушки на плечо комендора.

— Ишь ты, когда голос подал! — обиженно сказал Никитушкин.

А котенок уже лег горжеткой на шее комендора.

— Кис-кис! — сказал Никитушкин.

Но котенок даже головы к нам не повернул.

Комендор довольно засмеялся и погладил котенка.

— Погодите, он еще к нам придет, — сказал кочегар Вострецов.

Комендоры и артэлектрики изготовили орудия к бою.

— Сейчас отцепится, — сказал Вострецов. — Поплавал я, знаю этих корабельных котов. Они только до первого выстрела. Помню, один у меня всегда в машинном отделении от стрельбы прятался. И этот к нам придет.

— Посмотрим, — усмехнулся артиллерист.

Оживший крейсер вышел из дока на воду и поднял один ствол в орудийной башне. Грянул выстрел. Котенок только встряхнулся и еще плотнее улегся на шее комендора.

— Артиллерийский кот, — с гордостью сказал Вострецову комендор, снимая телефонные наушники. — Никуда от нас не уйдет.

И действительно, кот остался в семье артиллеристов.

Пока вступивший в строй крейсер стоял на реке и громил засевших под городом гитлеровцев, мы ходили к артиллеристам в гости посмотреть, как поживает у них котенок, надеясь вернуть его к себе на водолазную базу.

Мы принесли ему гостинцев. Он съел всё и отправился спать, не уделив нам больше внимания. Дядя Миша стал просить комендоров отдать нам котенка и рассказал им, как Находка помог обнаружить на корабле пробоину в шкиперской.

— Он всегда там мышей ловил, — объяснили артиллеристы. — И дальше будет ловить.

Так и вернулись мы ни с чем на свою базу.

А потом, когда крейсер погнал разгромленных под городом гитлеровцев далеко на запад, вдоль морских берегов, мы слушали его залпы, похожие на отдаленный гром, и вспоминали артиллерийского котенка. Наш отряд работал тогда в порту по подъему крана, землечерпалок и другого портового имущества.

Голос спасенного нами корабля еще был слышен здесь в порту. Но с каждым часом крейсер уходил всё дальше на запад, и чем глуше становился его могучий голос у нас в порту, тем громче звучал он у вражеских берегов.

Вот какая таинственная история произошла однажды с нашими водолазами.

Это было уже в конце Великой Отечественной войны, когда гитлеровцев гнали на запад.

Мы производили тогда на море большие работы. Был июнь, и стояли светлые ночи.

Мы чередовались и не знали, когда спать, когда вставать.

Да нам и спать не хотелось: победа была близка, и мы радовались, что поднимаем затонувшие корабли, необходимые сейчас для пополнения флота, Поднимали мы их под охраной самолетов.

Летчики! Наши лучшие морские друзья!

Вы охраняли небо над нами, пока мы работали на грунте. Ни один фашистский самолет не посмел приблизиться и сбросить на нас бомбу.

Рефулеры, донки, грунтососы гремели, не смолкая, на палубе нашего спасательного судна, а мы, водолазы, сильной струей из шланга промывали тоннели в грунте под днищем затонувшего транспорта.

В эти тоннели мы протягивали стальные гибкие полотенца, а к ним должны были пристропить судоподъемные понтоны.

И вот, когда уже были закончены все подготовительные работы под водой, у нас вдруг пропал с грунта большой судоподъемный понтон.

Заполненный водой, двухсоттонный, размером с трамвай, цилиндрический железный понтон исчез, будто его с грунта корова слизала.

В то утро я хотел как раз подстрелить на дне толстую сельдевую акулу.

На этом море я тогда работал впервые и, увидев сельдевых акул, сразу их не взлюбил: людей они не трогали, но так обжирались рыбой (в то время был как раз ход сельди), что падали в обморок на грунте.

Оружие у меня было отличное: дыропробивной пистолет — «ПДП». Правда, с таким пистолетом еще никто не охотился. Служил он не для охоты, а для заделки пробоин в затонувшем корабле и стрелял нарезными, заостренными на конце болтами. Такой болт впивался в стальной лист обшивки по самую шляпку не хуже, чем на берегу в сухом доке судоремонтного завода. Осечку пистолет давал редко, только в том случае, когда заряд был недоброкачественным. Но стрелять из него можно было только с упором ствола во что-нибудь твердое.

Я пристегнул к поясу заряженный пистолет и взял ведро с запасными зарядами — стволами. Эти стволы вставляются в пистолет вместе с болтом.

Старшина Подшивалов положил мне их столько, сколько требовалось, чтобы забить пробоину в борту затонувшего транспорта. Просить у него еще один ствол было бесполезно: рассердится и не пустит под воду.

Я сказал Никитушкину, чтобы он подложил мне лишний ствол для акулы. Подшивалов этого не слышал, — так сильно кричали вокруг корабля чайки. От их крика уставали уши и болела голова.