— Сводки, сводки со всех концов громадного нашего уезда. Бандиты. Бандиты. Бандиты. Ты можешь объяснить мне, почему бандиты появились именно сейчас, когда продразверстку заменили продналогом, когда все могут спокойно жить и трудиться, когда стало легче жить всем?

— У советской власти много врагов. А враги не исчезают просто так.

— Но огни и не появляются просто так, Хамит. Кто их прячет? Кто их вооружает? Кто их кормит, наконец? — продолжал задавать вопросы Крумин, изучающе глядя на Хамита. И вдруг резко: — Ты можешь это узнать. Ты — казах, ты — свой в степи.

— Во всех аулах, в каждой юрте уже говорят: советская власть — слабая власть, она валялась в ногах у Кудре. Я найду Кудре.

— Этого мало. Мне нужны его связи. Руки на виду. А где мозг?

— Отрубленным рукам мозг не нужен. Я найду Кудре, — Хамит вскочил, вытянулся, ожидая официальных приказаний.

— Ты все понял, что я тебе говорил? — Крумин не был профессиональным военным, он не приказывал — размышлял с подчиненным.

— Да, — не раздумывая, четко подтвердил Хамит.

— Основная твоя задача — разведка. В твое распоряжение поступают трое. К сожалению, необстрелянные.

— Мне все ясно. Но что сделают с Сейсембаевым, начальник?

— Я думаю, его пошлют учиться. Куда-нибудь подальше.

— Чему можно научить труса? Бояться еще больше?

Много ли надо путнику? Причина, по которой он покидает свой дом, конь, что исправно и глухо стучит по траве копытами, коржун с баурсаками, лепешками и куртом, перекинутый через седло.

Набегает и никуда не уходит степь, висит в зените беркут, еле слышимо и пронзительно звенит воздух. И нет уже иной цели, кроме как быть в пути. Приходит песня и рассказывает о том, что набегает и никуда не уходит степь, что висит в зените беркут, что еле слышимо и пронзительно звенит воздух...

Только окаменевший за лето след колес арбы, проехавшей в низине через весенний бег воды, укажет всаднику путь, бесконечнее которого лишь песня. Покой дороги.

Снова степь. Степь для добрых людей. Дневная степь. Раскинув разнотравье в нестерпимом свете высокого солнца, она лежала под белесым небом.

Хамит ехал впереди, а усталые красноармейцы сзади. Наконец он обернулся, с неудовольствием осмотрел спутников, приободрил их неласково:

— Скоро отдохнете, — и послал коня на холм. Долина была перед ним. Уходила в загоризонтную неизвестность речка, а на берегу традиционной дугой раскинулся аул. Подтянулись к вершине и красноармейцы. Тот мальчишечка, что приходил посыльным, восхитился расслабленно:

— Красотища-то, боже мой!

— Бога нет, — сурово напомнил Хамит и пустил коня вниз.

Они стояли перед ним. Мужчины и женщины. Молодые и старые. И дети тоже стояли перед ним. Они стояли и глядели в землю.

— Еще раз спрашиваю: у вас в ауле появлялся бандит Кудре?

Они молчали.

— Я знаю, он здесь был. Но я хочу, чтобы мне сказали, когда и с кем он был. Я жду ответа, люди.

Говоря, Хамит сдерживал себя, а, замолчав, сжал зубы.

— Не спрашивай нас, джигит, — деваться было некуда, и вперед ступил старейший. — Мы ничего не знаем и знать не хотим. Деритесь сами, а нас не тревожьте.

Гнев перехватил горло, и поэтому крика не было. Яростно раздувая ноздри, Хамит сказал хрипло:

— Советская власть дала вам свободу. Советская власть дала вам мир. Советская власть дала вам землю. Советская власть дала вам скот. А вы предаете советскую власть.

Недолго была тишина, и вдруг спокойный голос из толпы сломал ее:

— Твоя советская власть лизала руки Кудре. И плакала, как баба.

— Кто сказал?!

— Я сказал, — ответили твердо.

Толпа расступилась и обнаружила невысокого, средних лет, спокойного человека.

— Это сказал я, Саттар — житель этого аула, — уверенно продолжал свою речь этот человек. — Я ращу своих детей и пасу скот. А кто такой ты?

— Я представитель советской власти, — грозно напомнил Хамит.

— Сейсембаев — тоже представитель. Я не знаю, чем ты лучше его.

Взгляд Хамита блуждал, пока спасительно не наткнулся на весело любопытствующее лицо белобрысого посыльного. В это лицо Хамит бросил приказ: — Арестуйте его! — и указал пальцем на человека в толпе. Красноармеец посерьезнел и примирительно сказал:

— Надо ли, Хамит Исхакович? Сейсембаев и вправду плакал. Чего уж тут.

— Ты — добрый? — с угрозой осведомился Хамит.

— Я по справедливости хочу.

— Как тебя зовут?

— Иваном.

Гнев утомил Хамита, и он перешел, обращаясь к толпе, на усталый сарказм:

— Оставляю вам Ивана. Вы видели: он добрый и справедливый. Он защитил человека, ругающего советскую власть. Теперь пусть он защитит вас от бандитов.

Опять копыта топтали полегшую траву. Двенадцать копыт. Три всадника. Один — впереди, двое — сзади. Ехали нетронутой степью. Ехали чуть заметной тропой. Ехали широкой грунтовой дорогой, основательно пробитой в степи ногами, копытами, колесами. Дорога вела в большой поселок.

Был базарный день. Всем торговали здесь: посудой и сапогами, мясом и хлебом, ситцем и серебром. Зычно кричали, славя свой товар, бешено спорили, торгуясь, весело смеялись, радуясь удачной покупке. Казахи и русские, киргизы и татары. Все.

— Торгуют. И больше им ничего не надо, — презрительно сказал Хамит. Толпа сбила трех всадников в плотную группу, и поэтому была возможность разговаривать.

— Живут, — согласился красноармеец постарше.

— Торгуют, — настоял на своем Хамит.

Базар казался бесконечным. Степенный красноармеец оглядел море голов и предложил осторожно:

— Порасспрашивать бы здесь народ, товарищ начальник. Отовсюду съехались, со всех концов уезда.

— О чем? — зло удивился Хамит.

— Бандит и торговле помеха. Обиженные могут на след навести.

— Спрашивай, — равнодушно разрешил Хамит и отвернулся.

— Так заданье у нас!

— Даю тебе новое задание. Оставайся здесь и спрашивай. Если произойдет чудо и ты узнаешь что-то, скачи к Крумину и докладывай. Все.

Последним словом Хамит оставил степенного в толпе, а сам в сопровождении третьего красноармейца — казаха — выехал наконец с базарной площади.

— Может быть, и ты хочешь спрашивать? — не оборачиваясь, спросил он у третьего.

— Я уж с тобой, командир.

Безлюдье, степь. Путь продолжался. Неожиданно Хамит остановил коня и спешился. Остановился и красноармеец.

— Садись на моего коня, — приказал Хамит.

Красноармеец послушно поменял лошадь и ждал вопросительно. Хамит взлетел в седло чужого коня и еще раз приказал:

— Догоняй!

Ветер свистел в ушах. Ломая норов незнакомой лошади, Хамит радовался этому и несся так, что травы по сторонам казались гладкими. И топот копыт, и топот копыт!

На вершине холма он резко осадил коня и развернулся. Издали и чуть снизу к нему крупной козявкой медленно приблизился его напарник.

— Фу! Еле догнал! — признался красноармеец и сполз с коня.

— Ты меня не догнал. Это я тебя дождался, — безжалостно поставил все на свои места Хамит и, посмотрев вверх, резко сбросил с плеча карабин: — Видишь там, вверху? Подстрели его! — и протянул красноармейцу карабин.

Красноармеец тоже посмотрел вверх. В небесах, недвижно вися над степью, орел ожидал земную добычу.

— Уж как-нибудь из своей, — красноармеец, не торопясь, взял свою винтовку, основательно прицелился и выстрелил.

Орел не видел выстрела, не слышал выстрела, не чувствовал выстрела. Орел плавно висел над степью.

— Запыхался после гонки, — виновато объяснил свой промах красноармеец.

Не говоря ни слова, Хамит вскинул карабин. Раздался выстрел. Рваной тряпкой падал орел с высоты. Проводив глазами до земли то, что совсем недавно было гордой птицей, Хамит, отчетливо выговаривая каждое слово, сказал:

— Слушайте мой приказ, товарищ красноармеец, — немедленно отправляйтесь назад. Прибыв к начальнику политбюро товарищу Крумину, доложите, что я в ауле хромого Акана.