Ему отвели комнату роскошную, как все помещения в Крегоре. Древнее величественное сооружение было внутри обставлено по последнему слову моды. Холодный камень закрыли панелями из дорогой древесины, окна расширили, вставили стекла, купили удобную мебель.

Его сундуки стояли у изножья огромной кровати, в которой ему придется спать одному. Он даже не пошевелился, чтобы разобрать вещи. Стоя посреди комнаты и тупо наблюдая за солнечными зайчиками, игравшими на полу, он не сразу услышал голос, доносившийся из полутемного угла.

— Ты не можешь вечно скрываться здесь, — заявил Йен Шестой. — Это ничего не решит.

— Откуда ты возник, черт побери? Я не слышал стука двери.

— Потому что я уже был здесь. Ты так глубоко задумался, что не заметил меня.

— Если скажешь, что мне придется делить эту комнату с тобой, готовься к смерти. Йен оглушительно расхохотался:

— Рад сообщить, что моя комната — вниз по коридору. У Кимберли хватает совести заталкивать всех братьев в четыре комнаты, причем в каждой стоит по две гигантских кровати, но она ни за что не поместила бы кого?то из нас к гостю. Тебя поселили в спальне моего па, большая честь, поскольку это лучшее помещение для гостей во всем замке. Я как чувствовал, что она прикажет отнести твои вещи именно сюда, поэтому и явился прежде тебя.

— А куда же поместят легенду, если он решит, что чем больше, тем веселее? — Сквозь сарказм пробивались тревожные нотки.

— Он не приедет. Последнее время почти не покидает дома. Уж очень ноги пухнут, так что он едва ходит, больше лежит. Но на этот раз ты скорее всего с ним увидишься. И не думай о нем как о легенде. Он дед Мелли, вот и все, что тебе нужно знать о нем.

И тут Линкольн, не выдержав, задал вопрос, столько лет его мучивший:

— Почему мне никогда не позволяли встретиться с ним раньше?

Йен хитро усмехнулся:

— Видишь ли, в детстве мы от гордости лопались, что наш па — и вдруг сама легенда! Вот и боялись, что кто?то, увидев его воочию, разуверится в нем и поймет, что нет в нем ничего такого страшного. Достаточно поговорить с ним пять минут, чтобы понять: обычный человек, правда, любящий уединение, а иногда и ворчливый, но ничего такого странного в нем нет.

Линкольн недоверчиво покачал головой. Йен рассмеялся и поудобнее устроился в кресле. Поняв, что будущий родственник не собирается оставить его в покое, Линкольн помрачнел.

— Что тебе здесь нужно, Макферсон, если не считать горячего желания вывести меня из терпения?

— До чего же обидчив! А может, я хочу сделать тебе одолжение.

— Сильно в этом сомневаюсь.

— Видишь ли…

— Видишь ли, — перебил Линкольн, — мне необходимо хоть какое?то убежище в этом доме.

— Замке, — поправил Йен.

— Как угодно, — отмахнулся Линкольн. — И в этом убежище я предпочел бы не видеть тебя и твоих братьев. Считайте эту комнату святилищем, моим собственным, личным владением, наглухо запертым, закрытым, запретным и неприступным для любого из дикарей, разгуливающих по этому самому замку.

— Ты сэкономил бы немало времени, если бы немного помолчал и дал мне спокойно объясниться, — невозмутимо заметил Йен.

Линкольн шагнул к кровати и обессиленно рухнул на перину, но поняв, что это не помогло, прикрыл глаза ладонью и сосчитал до десяти. Потом до двадцати. Хорошо бы иметь еще две руки, чтобы заткнуть уши!

— Мелли мне не просто племянница, она еще и мой друг, и позволь сказать, почему именно, иначе не поймешь все, что я собираюсь тебе высказать.

— Почему бы не придержать язык и не оставить свое мнение, или что там у тебя, при себе? — пробормотал Линкольн.

К сожалению, Йен предпочел проигнорировать его и как ни в чем не бывало продолжал:

— Не знаю, известно ли тебе, но моя мать умерла через год или немногим больше, после моего рождения, так что я совсем ее не помню.

— Мне… мне никто об этом не говорил, — сконфуженно промямлил Линкольн. Йен согласно кивнул.

— Я упомянул об этом, чтобы объяснить, почему, когда наша сестра объявилась сразу после твоего отъезда, я вроде как видел в ней мать, которой никогда не имел. Тем более что она была старше всех нас и не скупилась на нежные слова и участие. С тех пор меня чаще видели в Крегоре, чем дома, особенно после рождения Мелли. Мои братья привыкли иметь дело с детьми, поскольку отец собирал под своей крышей всех сыновей, и каждый год появлялись новые, один младше другого. Но я, самый маленький, никогда не видел новорожденных и потому не отходил от дочери Кимбер. Она меня прямо?таки приворожила!

— Ты скоро перейдешь к делу?

— Я хочу сказать, что понимаю Мелиссу лучше, чем мои братья, потому что мы стали друзьями. И, как часто бывает в таких случаях, я понимаю ее чувства иногда даже раньше, чем сама она.

— И что же?

— А то, что между вами с первой встречи протянулась какая?то ниточка. Это было еще не любовью… но чем?то особенным. Она с первого раза поняла, что хочет выйти за тебя. Да и ты тоже: недаром на следующий день приехал просить разрешения ухаживать за ней. Я слушал и наблюдал. По пути в Лондон она не могла говорить ни о ком, кроме тебя. Нить оказалась такой прочной, что не порвалась, даже когда ты несколько недель не появлялся и она уже начала думать, что больше никогда тебя не увидит.

Линкольн порывисто сел и нахмурился.

— Ты не открыл мне ничего нового.

— Нет, но стараюсь, чтобы ты понял: я все знаю. И, поверь, не меньше тебя хочу, чтобы ты женился на Мел?ли. По какой?то причине вы с одного взгляда осознали, что созданы друг для друга. Может, это инстинкт. Я виноват в том, что позволил предвзятому мнению о тебе взять верх, и это затмило мой разум. Но ненадолго. Говорю тебе, парень, я на ее стороне, а следовательно, на твоей. Она мне как сестра. Ты больше не одинок. Не один против всех. Поэтому не сдавайся и не разрешай им взять верх.

— Ты, конечно, понимаешь, что, учитывая обстоятельства, я вынужден усомниться в сказанном тобой?

— Да, — вздохнул Йен, — я так и думал. Но только имей в виду все, что я тебе сказал, если вдруг покажется будто ты не сможешь через это пройти. И запомни, не все мои братья тебя ненавидят. Ты, разумеется, и этому не поверишь. Да, некоторые надеются, что ты не выдержишь и сорвешься, но есть и такие, кто втайне считает, что ты еще всем покажешь.

Линкольн воздержался от комментариев. Кто знает, что на уме у Йена! Вдруг он устроил спектакль, рассчитывая, что Линкольн расслабится и легче попадет в ловушку?

Однако на душе отчего?то стало легче, и хотя он не подумай поблагодарить Йена, все же понял, что нуждался именно в ободрении. Только так он сумеет протянуть еще несколько дней.

— Как считаешь, не слишком ли это невежливо — посадить его в самом конце стола среди твоих братцев? — прошептал Локлан за ужином.

— Я тут ни при чем, — раздраженно огрызнулась Кимберли. — Ты, похоже, не заметил, что они постарались войти в столовую первыми и быстренько расселись на тех местах, что поближе. Бедняге просто ничего не оставалось делать, как устроиться на свободном стуле, в окружении своих врагов. Право, тебе следует с ними поговорить. Они чересчур всерьез воспринимают происходящее и не желают меня слушать, особенно когда я приказываю оставить его в покое.

— Ни в коем случае, дорогая, — покачал головой Локлан. — Не желаю, чтобы они оставляли его в покое, хотя должен же человек спокойно поесть!

— Только одно исключение? — поразилась она. — Ба, да ты еще хуже их всех, вместе взятых!

— Нет, они делают вместо меня то, что сам я постеснялся бы сделать.

— Играют в «музыкальные стулья»?[2]

Локлан передернул плечами, хотя втайне немало веселился: уж очень забавно было наблюдать, как братья выдергивают стулья из рук Линкольна, да не один раз, а дважды, прежде чем тот понял, что они задумали, и с достоинством двинулся на другой конец стола.