4

Я пришел в себя и почувствовал, что мое лицо запуталось в водорослях. Я удивился, почему так темно. Хотел поднять голову, но не смог этого сделать. Возникла резкая боль. Но постепенно, частичка за частичкой, я восстановил ход событий.

Я лежал в маленьком домике в Дед-Менс-Бей. Керосиновая лампа в спальне не горела. Мокрые волосы оказались волосами Цо. Ее тело было мягким, но холодным. Ее пыл навсегда улетучился.

Я высвободил голову из ее волос, отвернулся, и меня тут же вырвало – между стеной и кроватью.

Я вспомнил, как прочел письмо Бет, сказал Цо, что между нами все кончено и я хочу вернуться в Пальмето-Сити. А потом Цо в объятиях. В последний раз.

Что же произошло потом?

Потом Цо закричала: "Нет! Боже мой, прошу! Нет!" Но избил-то меня не господь Бог. Я перегнулся через Цо и нащупал бутылку с ромом. Хороший глоток помог, смыл с моего лица запах волос Цо. Я сделал еще глоток. Потом заставил себя дотронуться до груди Цо: сердце ее не билось, она была мертва. Ощупью я нашел лампу, зажег спичку, все еще сидя на кровати, снял стекло и зажег ее.

Комната осветилась желтым светом. Мотылек, притянутый светом, ударился о стекло лампы. Слышно стало жужжание москитов.

Не поворачиваясь, я мог только видеть руку Цо. Она свешивалась с кровати, и пальцы дотрагивались до рукоятки остроги, которой меня ударили.

Я поднял эту палку и взвесил ее на руке. Рукоятка была свинцовой и вполне могла меня убить. Но почему?

Я выпил еще глоток рома. Никаких иллюзий относительно Цо у меня не было. Я познакомился с ней в ночном клубе Гаваны, где она скрывалась под одним одеялом с гангстерами. И, несмотря на ее уверения, что она оставалась верной мне, все эти четыре года, пока я сидел в тюрьме, я сильно в этом сомневался. Ведь она была живым человеком.

Кто же был этот преступник? Скорее всего, это один из ее дружков меня избил, а ее даже убил. Но откуда он мог узнать, где мы остановились?

Несколько москитов нашли дыру в марлевой занавеске и уселись на мою голую спину. Тиканье часов действовало на нервы. Я огляделся и увидел невзрачный будильник, стоявший на туалетном столике. Я пробыл без сознания несколько часов – мы приехали сюда в семь, а сейчас без пяти двенадцать ночи.

Я все еще не решался посмотреть на Цо. Взяв бутылку и лампу, я пошел на кухню. Там пахло горелым и раскаленным металлом. Зеленый горошек в кастрюле давно превратился в уголь. Кофе в кофейнике весь выкипел, а плитка раскалилась докрасна.

Я выключил горелки и поставил бутылку и лампу на кухонный стол рядом с продуктами. Моя одежда по-прежнему валялась на полу, где я ее оставил, уходя купаться.

Я подошел к двери и посмотрел сквозь решетку в душный мрак флоридской ночи.

Залив мирно мерцал в лунном свете – серебристая полоса до самого Окатана. Канареечный "джип" стоял под соснами, словно подсказывая мне путь к свободе.

В горле пересохло. Никуда мне больше не придется ехать. Со мной ловко расправились после шестнадцати часов свободы. Я снова взял лампу и вернулся в спальню.

Цо лежала на спине с открытыми глазами. В ее левом виске была маленькая дырочка.

Я сел на кровать рядом с ней и взял ее свисающую руку. Четыре пальца были сломаны, это она пыталась защитить мою голову. На другой руке – та же картина. Они приняли всю силу ударов. Если бы не Цо, я был бы тоже мертв.

С лампой в руке я осматривал комнату. Один из стульев валялся на полу, солнечные жалюзи были полусорваны, на ковре валялась еще одна разбитая бутылка из-под рома.

– Прости меня, Цо, – сказал я.

Потом я вернулся в кухню и поднял с пола свою куртку. Она была тяжелее, чем раньше. В правом кармане лежал револьвер – несомненно тот, из которого была убита Цо. Я сунул револьвер обратно в карман, бросил куртку на пол и стал одеваться. Потом выпил еще рому.

Я мысленно представил газетные полосы: недавно вышедший на волю заключенный и его девушка сняли уединенный домик на берегу Залива, чтобы отпраздновать освобождение. Потом они напились и повздорили. Цо огрела меня гарпуном, а я застрелил ее.

Сунув сигарету в рот, я чиркнул спичкой, но прикурить забыл. Спичка, догорев у меня в руке, обожгла пальцы. Я даже не заметил этого.

Комок в горле чуть не задушил меня. Значит, я теперь убийца.

Ничего иного доказать невозможно. Все было против меня: надзиратели видели, как мы садились в "джип", кельнерша из Гейнсвилла сервировала наш стол. Продавец рома из Кросс-Сити тоже покажет, что он нас видел вместе, а в продуктовой лавке скажут, что я был в подпитии.

Моему же рассказу никто не поверит. Деньги остались у меня в кармане. Цо не была изнасилована, а я не мог описать человека, поскольку видел только его силуэт. А ведь еще недавно я говорил Цо, что вернусь в Пальмето-Сити, подыщу себе какую-нибудь работу, и Бет будет мною гордиться. Я построю дом или куплю новый, где воспитаю пять или шесть рыжеволосых детишек.

Смешно об этом думать.

В домике стало удущающе жарко. Я поднял с пола рубашку, вытер пот на груди и отбросил ее в угол, но тут же поднял и надел ее, хотя никакой разницы не было: все равно весь дом испещрен отпечатками моих пальцев.

Я снова глотнул рому и подумал о сеньоре Пезо. Интересно, знала ли его Цо? Я должен был спросить у нее, кто этот человек. Она бы сказала, если бы знала. Но если он до сих пор не появился, то вряд ли можно ожидать в дальнейшем его появления.

Цо сказала мне немного. Посоветовала не делать ложных выводов: меня никто не бросал на произвол судьбы. Сеньор Пезо не мог выступить на моем процессе, не подвергая опасности свою организацию. Все это логично. Тем более он подтвердил сказанное большими деньгами. И это означало, что он крупная величина, возможно, международного значения. А я лишь маленькое колесико в его механизме. Но тем не менее он мною дорожил. Почему? Я знал не более десятка капитанов рыболовецких судов, которые так же хорошо знали Мексиканский залив и Карибское море, как я.

Мокрый от пота, я опять вернулся в спальню и посмотрел на Цо: холодная и спокойная.

Потом позади меня раздался металлический звук. Я тут же бросился на пол, но в следующее мгновение понял, что это всего-навсего будильник. Кто-то поставил его на двенадцать часов.

Я поднялся и выключил его. И вспомнил Шведе. Старик был во многом прав. Если бы я его послушался, не оказался бы сейчас в таком положении. Если бы я вскрыл письмо Бет еще в кабинете начальника тюрьмы, мне было бы совершенно безразлично, ждет меня Цо или нет.

Я был бы сейчас в Пальмето-Сити, в объятиях Бет. А может, нет? Если бы я понимал женщин так же хорошо, как рыб. Меня начали мучить сомнения. Я видел перед глазами Цо, бросившую на пол письмо Бет.

"Эта женщина, с которой я должен делиться, не любит тебя, капитан Чарли".

Я поднял письмо с пола и прочел еще раз. Оно было удивительным для женщины, которая якобы любила своего мужа. Если я буду трезв... если я буду готов вести нормальную жизнь... Она ставила условия и ограничения на брачных узах. Даже фраза: "Мы начнем жизнь сначала" имела неясный подтекст.

Я смял письмо и выбросил его. Посмотрел на часы.

Почему я должен отвечать за несовершенное убийство? Ведь не я же убил Цо. Но я и не знал, кто это сделал. На банковской книжке, которую дала мне Цо, лежало сорок восемь тысяч, о которых закон ничего не знал. Если мне удастся добраться до Кубы, появятся шансы спастись.

Я потуже затянул ремень. Надо бежать, ничего не поделаешь. Приняв такое решение, я почувствовал себя лучше. Рука закона могла до меня добраться, но могла и промахнуться. Правда, тогда полиции придется организовать самую дикую охоту на человека, которую когда-либо знало западное побережье Флориды.

5

Судя по всему, я потерял много времени. По занавескам скользнул слабый луч. Это могло означать лишь одно: к домику приближалась машина.