— Ты представь, что больше здесь людей нет. Только мы, — Андрей продолжал гнуть свою линию. — На всю планету всего лишь девятнадцать человек. Если нам удастся найти район, где нет этих аборигенов, мы сумеем там обосноваться. У нас есть пять женщин, из них три молодые. Это наше будущее — у них могут быть дети. Да не кривись ты: отмыть их, и красавицами покажутся. Других-то все равно нет. А сами мы если пойдем… Ну ладно: бросим мы с тобой этих тихоходов — уйдем без них, налегке. Найдем себе удобное местечко, заживем счастливо и с огромными перспективами. Да? Ты об этом сейчас мечтаешь? Если так, то чур я буду в нашей паре не женой. Мужем тоже нежелательно, но если другого выбора не будет, тогда конечно — ряди вашего счастья я готов почти на все.

Кир на шутку не отреагировал. Неопределенно хмыкнул, подкинул треножник на плечо, развернулся, зашагал к полосе, в сторону удалявшейся кучки пленников.

Андрей, не сдержав торжествующей усмешки, подхватил котел поудобнее, пошел следом.

За полосой, метрах в трехстах, расселись пленники. Они терпеливо ждали Андрея и Кира. Все семнадцать. Никто не ушел, бросив отстающих. Те, кто вырвался далеко вперед, вернулись к Обуху.

Видимо, не один Андрей такой умный.

Солнце зашло за горизонт, степь растворялась в сумерках. Умолкли птицы, перестали стрекотать кузнечики — их сменили ночные сверчки.

Люди продолжали идти. По прикидкам Андрея они удалились от поселка километров на десять-двенадцать — ничтожное расстояние. Если бы он шел сам, минимум вдвое больше бы вышло. Ладно, чего уж там — выбор сделан, не стоит теперь жалеть.

Официального лидера в их группе не было, но неформальных наличествовало сразу три: Прапор, Лысый и сам Андрей. Причем последнего можно считать лидером лишь из-за физических данных. Нет, он не был атлетом. Просто ему крупно повезло: за эти годы он не заработал букет разрушительных хронических заболеваний и не покалечился. Учитывая природную выносливость, можно смело считать его звездой спорта — соперников здесь ему нет. Кира можно в расчет не брать: он, конечно, посильнее будет, но столь молчаливого мужика на роли лидера вообразить тяжеловато.

Все три лидера молчали: никто даже не заикался о ночлеге. Друг на друга, правда, поглядывали многозначительно, ожидая, что кто-то все же не выдержит, и начнет отдавать разумные распоряжения на эту тему. Но вообще-то больше надеялись на Обуха — по привычке: бедолага с самого начала задавал темп продвижения отряда. Когда нога доставала его окончательно, он садился, тем самым давая сигнал к привалу. Вот и сейчас — если сядет, то на этом месте они и заночуют.

Суетливый Гнус, не выдержав тягостного молчания смертельно уставших беглецов, сдался первым, нервно, глотая слова, затараторил:

— Мужики, сейчас ведь совсем стемнеет, мы ноги поломаем, если так и будем шагать дальше. Когда останавливаться будем?

Андрей, оглянувшись на хвост колоны, поймал на себе взгляд Обуха. Глаза товарища сверкали столь красноречиво, что не выдержал, отвел взор. Слава Богу, что не он тогда загнал себе в ногу эту проклятую железку. Страшно представить, что сейчас чувствует Обух. Один из сильнейших мужчин стал обузой отряда. Жутковато ему наверное… врагу не пожелаешь такого…

И еще Андрей понял — Обух не остановится. Он, похоже, дошел до такого предельного состояния, что уже не замечает боль. Так и будет шагать, пока не разорвется от усталости сердце, пытаясь доказать всем, что он не обуза, что он прежний, сильный и выносливый Обух, могущественный повелитель тяжелых носилок.

Ждать когда свалится он, или эта распухшая женщина? Ну уж нет: раз так, то командовать будет Андрей.

Не останавливаясь, он указал вперед:

— Мы сейчас спускаемся в низину — это похоже на пологий склон балки. Вон, внизу, в ложбинке, кусты темнеют вроде бы. Может там воду найдем? Еды у нас нет, но хоть напьемся. Будет вода или нет, не знаю, но заночевать можно там.

— Не вижу я внизу ни ложбинки, ни кустов, — устало заявил Лысый. — Темно там уже… не разглядеть ничего.

— Сейчас, конечно, не видно, но я еще на закате с пригорка разглядел, что четкая темная полоса идет: видимо растительность густая. Не уверен, что внизу есть вода, но проверить-то можно? Минут за десять спустимся, если так и будем идти.

Никто не возражал, — даже Гнус ничего не сказал. Плохо дело — раз у неугомонного студента сил не осталось на комментарии. И ведь прошли-то всего ничего, и не слишком быстро двигались, а народ совсем вымотался.

Как же дальше с ними идти? Андрей, конечно, и сам подустал, но при необходимости мог бы шагать еще всю ночь. Хотя, когда совсем стемнеет, нежелательно это — не хватало еще в полном мраке ногу поломать в какой-нибудь норе.

Андрей чуть не сглазил: уже в конце спуска, когда впереди действительно показалась темная полоса непонятной растительности, одна из женщин оступилась, рухнула на бок, вскрикнула. Над ней склонился Кир, подхватил под руку, поднял. Прапор, подскочив к пострадавшей, нервно уточнил:

— Живая?

— Да, — дрожащим голосом ответила женщина.

— Ну баба!.. Смотри куда ступаешь! Если сломаешь ногу, мы нести тебя не сможем!

Андрей, даже шаг не замедлил — спешил к финишу. Сбросив с плеча котел, зашарил рукой в зарослях, довольно воскликнул:

— Да это тростник! И сухой, прошлогодний, и зеленый — в этом году уже вырос! Надо воду поискать! Здесь устраиваемся, рядом с зарослями — тут трава мягкая, и ровно!

Вломившись в заросли тростника, Андрей преодолел их, добрался до подъема — противоположный склон балки оказался гораздо круче. Проклятье — воды по пути не обнаружил!

Ниже затрещал тростник, оттуда выбралась здоровенная фигура, молча поманила рукой за собой. Андрей без вопросов двинулся следом — спрашивай не спрашивай, Кир не ответит.

Немой остановился на краю крошечной полянки окруженной высокими зарослями тростника, припал на колени, зачерпнул ладонями, зачавкал. Рухнув рядом с ним, Андрей наклонился до самой воды, присосался жадно, распрямился, закашлялся. Человек не собака — лакать по-звериному неудобно. Пришлось черпать ладошками.

Вода теплая, наверняка мути в ней хватает. В любом случае она должна быть несравнимо качественнее, чем поселковая бурда. Видимо ручеек по ложбинке идет лишь после таяния снегов и крупных дождей. Сейчас дождей не было давненько, он пересох, но им повезло — осталась эта приличная лужа.

— Кир, посиди здесь, — попросил Андрей.

Он боялся, что в темноте будет трудно найти это место в густых зарослях, вот и оставил товарища живым ориентиром.

Вернувшись к остальным, увидел, что все беглецы валяются пластом, будто мертвые. Крепко вымотался народ…

— Подъем! Мы воду нашли! Давайте, пока еще немного видно, надергайте травы хоть немного и вон, кусты порубите, разведем огонь. Если вскипятить не хватит, то хоть подогреем.

Схватив котел, зашагал назад. С помощью Кира начал набирать в котел воду — зачерпывали ее ладонями. Лужа не слишком глубокая, дело продвигалось медленно. При этом Андрей понял, что насчет кипятка он сильно погорячился: кружек у них нет, а если девятнадцать человек будут хлебать его из котла по очереди, выйдет затяжной цирк. Тарелок тоже нет… и еды никакой нет… Стоп — эти мысли надо из головы выбросить. Два года жили впроголодь, если денек поголодают ничего страшного — привычные.

Но завтра надо что-то решать срочно… Ящериц ловить? Девятнадцать рыл накормить… Сколько же на это потребуется ящериц и где их столько поймать? Охотиться попробовать? Дротики у них есть — дистрофики-охранники охотились именно с ними. Но это ведь привычные к экзотичному оружию аборигены — люди метко бросать их не умеют. Да и с дичью тут негусто — за целый день и одного зайца не видели, не говоря уже о чем-нибудь посолиднее. Лишь несколько сусликов по пути замечал, но к ним подходить бессмысленно — мгновенно в норы прячутся. Птицы тоже близко не подпускают.

Если они не найдут себе продовольствие, через два-три дня все превратятся в полуживых доходяг. Два года лишений это не шутка — резервов в организмах вообще не осталось. Им нужно поесть хоть что-нибудь, нужна энергия, иначе гнить им в этой степи.