Но как показало ближайшее будущее, Алешка был очень недалек от истины. Очень…

— Как вам не стыдно! — встретила нас мама упреком. — Я тут одна-одинешенька, а мои родные дети где-то шляются до поздней ночи.

Мы в Малеевку ездили, я же говорил тебе.

Мог бы еще раз сказать, — упрекнула мама без всякой логики. — Вы столько всего говорите, что и не знаешь, чему верить.

Ростик не звонил? — спросил с ходу Алешка.

Вот! — мама всплеснула руками. — Нет чтобы спросить: как ты провела день, мамочка?

Как ты провела день, мамочка? Ростик не звонил?

Не звонил. Никто не звонил, — проворчала мама, — весь день одна. Ведро на помойку вынести некому.

А мы «так то» пили, — похвалился Алешка.

Этого еще не хватало! — мама схватилась за голову. — Что за гадость?

И вовсе не гадость. Так в Курским чай с яблоками зовут. Очень вкусно.

Подумаешь, — с легкой завистью сказала мама. — У нас тоже яблоки есть. Вот сейчас пойду на кухню…

А какие яблоки? — спросил Алешка. И пошел за мамой на кухню. — Всякие не годятся. Годится только столетняя антоновка.

— Вот еще! — фыркнула мама, заглядывая в вазочку на холодильнике. Достала пыльное, сморщенное яблоко: — Ну, чем не столетнее?

Алешка молча высыпал на стол из пакета красивые, круглые, большие яблоки со столетней яблони.

Какая прелесть! — сказала мама. — Где украл? В чьем саду?

У одной дружной тетки. Сама дала. Говорит: такой хороший мальчик — и без яблок.

И они с мамой расхохотались. И стали заваривать чай и резать столетнюю антоновку. А меня послали сначала с ведром на помойку, а потом за хлебом и молоком в магазин.

Когда я вернулся, Алешка уже висел на телефоне. Разговаривал с бабушкой Ростика. Она, посмеиваясь, спрашивала его, нет ли вестей с борта теплохода, на котором Ростик плывет в Америку.

— Там все в порядке, — отвечал Алешка. — Давление сто атмосфер ртутного столба, температура воды за бортом минус пятьдесят градусов, ветер слабый до умеренного разного направления. Спокойной ночи, Калерия Андреевна.

Алешка положил трубку и, закусив губу, в раздумье постоял возле телефона. Потом что-то проворчал и пошел в нашу комнату. Там он стал перечитывать записку Ростика. Что он такого в ней углядел?

— Дим, — вдруг сказал Алешка и протянул мне этот листок, — странный он, да?

Я повертел его в руках, перевернул, посмотрел на свет, пожал плечами: что тут странного? Никаких пляшущих человечков.

Алешка забрал у меня записку и опять над ней задумался.

Ошибок много, — подсказал я.

Не заметил, — сухо отозвался Алешка.

А что ты заметил?

Ну… знаешь, очень аккуратно написано. В кабине экскаватора, на коленке, так нельзя написать.

Ты что, думаешь, что это не Ростик писал?

Ростик. Это его почерк. — И ошибки тоже, подумал я. — Но он писал эту записку спокойно, сидя за столом.>.

Ну и что? — мне ужасно хотелось спать.

А то! — возмутился Алешка. Но ничего не сказал.

И сердито направился в ванную. Долго там плескался и громко ворчал. Но чего он там ворчал, я уже не слышал. Я плюхнулся в постель и закрыл глаза. И последнее, что мелькнуло в моей уставшей голове, было чье-то красивое, но грустное лицо. И легкая походка. И голубые глаза…

За завтраком мама объявила:

— Папа звонил. Сегодня приедет. Вечером.

Быстренько он смотался. Туда и обратно. По семье соскучился, наверное. Все-таки два дня нас не видел.

Мы должны порадовать папу! — решила мама. — Он приедет из командировки усталый, замученный — а дома его ждет такой сюрприз!

Какой сюрприз? — насторожился Алешка.

Как какой? — мама всплеснула руками. — Чистота, уют и порядок!

Ну да… — завял Алешка. — Родимое гнездо. — И он начал потихоньку соскальзывать с табуретки и перемещаться поближе к входной двери — он раньше меня сообразил, чем дело пахнет.

…Мы приберемся, — мечтала мама с горящими глазами, — все-все пропылесосим, везде-везде сотрем пыль. Книги на полках поровнее расставим… Цветы польем… А ты куда, Алексей?

А… это… цветы поливать.

Молодец! — похвалила его мама. — Дима, доставай пылесос! А ты куда, Алексей? — Он уже у дверей топтался.

— Как куда? Цветы поливать, в школе. Мама на секунду замерла, потом взорвалась:

— Дома польешь! Тебя исключили, а ты им цветы поливать собрался? Никакой гордости! Ни капли самолюбия! Папа приедет, а в горшках — засуха. Не стыдно?

Можно подумать… В этих горшках — круглый год засуха.

Алешка меня поддержал.

Не надо их поливать, мам, — сказал он тревожно. — Они привыкли к засухе. Им плохо от воды станет. Не выживут.

Все! — сказала мама железным голосом. — Я на минутку к соседке — за дрожжами. Буду пирожки печь. А вам — произвести уборку! Генеральную!

К соседке, за дрожжами, на минутку… Мы тайком переглянулись — значит, два часа у нас точно есть.

Мама накрасила глаза и хлопнула дверью. Мы быстренько соорудили себе по стакану «так-то», вытащили в прихожую пылесос, Алешка прихватил метелочку для пыли, и мы уселись перед телевизором, воткнули приставку и погрузились в автогонки.

…Два часа пролетели незаметно.

Звонок в дверь. Телевизор — щелк! Пылесос в моих руках. Пылевая метелка — в Алешкиных. Входит мама.

Алешка грустно вытирает пот со лба. Я устало закатываю пылесос на его законное место — в шкафчик возле дверей. Мы оба такие грустные, измученные. Как папа после командировки.

Что за молодцы! — искренне похвалила нас мама. — Квартиру не узнать! Все прямо блестит и сияет!.. Ой! А дрожжи-то! Забыла… Я сейчас! — и она снова исчезает за дверью.

Надо линять, — сказал Алешка. — А то в магазин пошлет.

Не успели. Ворвалась мама — и сразу к плите.

Пирожки буду печь. Слетайте за мукой и маслом. Деньги в прихожей, на столике. И ведро помойное захватите.

Потом, — сказал Алешка. — С ведром в магазин не пустят.

Но мы все-таки захватили мусор, зашли на помойку, а потом отправились в магазин. Я остался с ведром снаружи, а Лешка пошел за покупками.

Возле магазина, как всегда, тусовались стайки машин, детских колясок и бабулек. Бабульки с интересом заглядывали друг другу в сумки, обсуждали покупки и ужасались растущим ценам.

У самого входа сидели две собаки. Одна, как вкопанная, терпеливо дожидалась хозяина, а другая нервничала, переступала лапками и тоненько поскуливала. Видно, не очень доверяла своему владельцу.

Тут из-за угла с ревом, лязганьем и черной выхлопной вонью выполз заляпанный грязью экскаватор, остановился.

Из его кабины спустился по железной лесенке молодой парень в оранжевом комбинезоне с белыми буквами «Жилстрой» на спине. Он огляделся, будто кого-то ждал, закурил. И почти сразу возле него притормозила мятая «Ауди». Опустилось в дверце водителя стекло, и появилось наружу не очень бритое лицо. Как у некоторых наших телеведущих: еще не борода, но уже не щетина. Парень в комбинезоне шагнул поближе, наклонился к этому заросшему лицу и что-то вполголоса сказал.

Интересно.

Я сделал несколько рассеянных шагов и стал с тупым любопытством разглядывать собачек у дверей. А уши настроил на прием информации.

За пропитанием? — с усмешкой спросил наполовину бородатый водитель и подмигнул.

Ну. Надо же подкормить нашего помощника. Чипсами и чупсами.

Они оба засмеялись.

Особо не старайся, — опять подмигнул заросший дядька, — а то не поместится.

Не, он худеет — по бабке скучает.

Ты, Игоряха, бабку-то из-под колпака не выпускай, понял?

Игоряха? Да не Петелин ли? Тот самый… «Двоюрный».

Стало еще интереснее.

Нормально, шеф. У нее вообще-то крыша от него едет. Она рада, что я над ним шефство взял.

Гляди, к телефону его не подпускай. И из дома чтоб ни ногой.

Ясно, шеф. Про телефон не беспокойся. Я из трубки всякий раз микрофон вынимаю.