Пожалуй, именно это и заставило его впервые почувствовать себя патриотом своей страны. Он надеялся, что Дхаба, руководимая идеалистически настроенными людьми, сможет в будущем предложить все, что предлагает Америка, не отбирая левой рукой то, что дает правая. Он хотел этого, мечтал об этом.

Как ужасно сидеть в этой темноте с автоматом в руках и знать, что тебе предстоит совершить кражу и убийства.

Сможет ли он убить? Он ненавидел братьев Каземпа: за то, что, они сделали с его страной. Он боялся их, понимая, как они жестоки. А что может выйти из симбиоза ненависти и страха, он не знал. Он никогда никого не убивал, он даже почти никогда не дрался. В глубине души Манадо испытывал восхищение перед такими людьми, как Паркер, ведь они, если нужно, могут убить не дрогнув, и Манадо не верил, что сможет когда-нибудь стать таким же.

Он услышал какой-то шорох и понял, что это Формутеска опять посмотрел на зеленые, светящиеся в темноте стрелки часов. Послышался его шепот:

— Два часа.

Время. Манадо кивнул, хотя понимал, что Формутеска его не видит, и ползком двинулся к задней двери машины, таща за собой автомат. Он посмотрел в окно, увидел, что улица пуста, толчком открыл дверь и выбрался наружу, оставив автомат на полу кузова машины.

Следом вылез и Формутеска.

— Разгружайся, — сказал он, направившись к сидящему в кабине Гонору.

Манадо вытащил стремянку и прислонил ее к машине. Затем достал свой автомат, автомат Формутески и, завернув их в старое розовое покрывало, положил на край тротуара. Наконец присоединил к ним вынутую из машины длинную деревянную коробку с набором инструментов. Когда он закрывал двери, к нему подошел Формутеска.

— Все готово, — сказал он.

Манадо посмотрел на окна верхнего этажа музея. Они были темными; света в них не было уже больше часа.

Формутеска понес стремянку, Манадо — набор инструментов и оружие. Они направились к зданию, расположенному рядом с музеем. У Формутески был ключ от внутренней двери. Вокруг — никого.

Они решили не пользоваться лифтом, ведь комендант может услышать звук мотора. Слишком уж добросовестно относится он к своим обязанностям — так говорили о нем Паркер и Формутеска, — и поэтому он может поинтересоваться, кому это в доме не спится в два часа ночи.

Поэтому они сами потащили лестницу на пятый этаж; шедший первым Формутеска сразу же направился к мужскому туалету. Он включил там свет; Манадо с сомнением в голосе спросил:

— Может быть, не надо? Вдруг кто-нибудь увидит?

— Но мы не можем работать в темноте, — ответил Формутеска.

— У нас есть фонарики. Формутеска покачал головой:

— Паркер говорил, что никто обычно не обращает внимания на свет в окне. Но если увидят фонарик, то сразу же решат, что это грабитель.

— Наверное, ты прав, — сказал Манадо, однако яркий свет продолжал смущать его. Будто он выставлен напоказ и взгляды сотен людей устремлены именно на него. Неожиданно для себя самого он немного сгорбился.

Поскольку Формутеска уже был здесь раньше, Манадо смиренно следовал его указаниям. Показав ему, как надо положить стремянку, Формутеска затем произнес:

— А теперь иди. Не спеши, гляди только вперед. Я буду держать лестницу.

— Хорошо.

— Возьмешь оружие?

— Да.

— Встань на подоконник, я подам его. Манадо не очень-то боялся высоты, однако при одной мысли о том, что придется лезть по стремянке на уровне пятого этажа, становилось страшно. Когда он забрался на подоконник, Формутеска подал ему сверток, в котором лежало оружие, и ой "осторожно положил его поперек лестницы. Двигая сверток перёд собой, он медленно пополз вперед.

Пожалуй, Манадо был даже рад, что все это происходит ночью. Внизу было темно, ему были видны лишь стремянка и край крыши соседнего дома, на который падал свет из окна Туалета. Он беспокоился о том, как бы не уронить сверток, и это немного помогало позабыть о страхе.

Достигнув конца стремянки, он бесшумно положил сверток на крышу, забрался на нее и повернулся лицом к Формутеске, дав ему понять, что все в порядке.

— Покрепче держи лестницу, сейчас полезу я, — негромко сообщил Формутеска.

— Хорошо.

— Одну минуту.

Манадо увидел, что Формутеска подошел к двери и выключил свет. Поскольку они должны были вернуться другим путем, Формутеске придется сейчас лезть в полной тьме.

Некоторое время ничего не происходило; Манадо понял, что Формутеска ждет, пока его глаза привыкнут к темноте. Наклонившись и крепко держа стремянку, он тоже ждал. Сейчас, без света и без пропасти под собой, ему было намного лучше. Темнота делала его невидимым. В цитадели врага пробита брешь, доказательство этому — то, что он здесь, на крыше. Все будет хорошо.

Раздался чуть слышный стук, лестница немного завибрировала. Вглядевшись во тьму, он увидел, что Формутеска положил на стремянку тяжелую коробку с инструментами. Затем медленно пополз сам, толкая ее перед собой.

Когда Формутеска был уже близко, Манадо протянул руку, взял ящик и, держа его на весу, помог ему забраться на крышу; затем вдвоем они осторожно опустили ящик. Окно в туалете пришлось оставить открытым, впрочем, это уже не имело значения.

Уже несколько часов, как перестал моросить дождь, но воздух был холодным, а крыша мокрой и скользкой. Перенося свое оснащение, они двигались медленно и осторожно; Манадо спрашивал себя: что будет, если он потеряет равновесие и упадет, а автоматы загрохочут по крыше?..

Но все обошлось. Подойдя к шахте лифта, Формутеска ключом открыл крышку шахты. Теперь они действительно воспользовались карманным фонариком и убедились, что внутри было все так, как описал Паркер. Кабина лифта, как и прежде, стояла на четвертом этаже. По-видимому, днем из соображений осторожности Каземпы держали ее на первом этаже, но не давали себе труда делать то же самое и ночью.

В коробке для инструментов лежала свернутая в кольцо канатная веревка. Пока Манадо вынимал ее, Формутеска забрался внутрь шахты и, разведя ноги, встал на металлические балки. Манадо подал ему канат, он привязал один его конец к центральной балке. Проверив надежность узла, опустил другой конец каната на крышу кабины лифта; канат лег, свернувшись в кольца, став похожим на коричневую змею. На всякий случай длина каната была выбрана так, чтобы он мог протянуться до первого этажа.

Пока Формутеска вылезал из шахты, Манадо доставал из ящика перчатки. Они работали теперь молча, ведь все было по несколько раз отрепетировано с Паркером. Роли были выучены хорошо.

Манадо подал одну пару перчаток Формутеске, другую надел сам. Затем забрался туда, где только что был Формутеска. Сбоку у фонарика был магнит, поэтому он мог быть установлен на металлической балке так, чтобы свет падал вниз. Манадо ухватился за канат и начал медленно спускаться на крышу кабины лифта.

Когда он встал на нее, раздался короткий металлический щелчок, такой, какой возникает при остывании духовки; хотя звук был негромким, он явственно прозвучал в тишине ночи. Манадо замер и, продолжая держаться одной рукой за веревку, прислушался. Все было тихо; посмотрев вверх, он увидел, что Формутеска другой веревкой перевязал сверток с оружием и спускает его к нему.

Манадо осторожно опустил сверток на крышу и развязал веревку. Пока Формутеска затаскивал веревку обратно, Манадо раскрыл покрывало и расстелил его на крыше лифта. Этим можно было заглушить звуки и хоть немного уберечься от накопившейся здесь за многие годы пыли. Он оставил непокрытым только вентиляционный люк и отложенные в сторону два автомата.

Затем Формутеска спустил ящик с инструментами. Манадо, поставив его тоже на покрывало, подобрал сброшенную ему сверху веревку. Пока он сворачивал ее в жгут, Формутеска спускался по второму канату, захватив с собой продолжавший гореть карманный фонарик, поэтому во время его спуска перед глазами Манадо лихорадочно сменяли друг друга тени и свет, и когда Манадо поднял лицо вверх, на мгновение его охватил внезапный суеверный страх. Спускающийся по канату Формутеска, одетый, как и сам Манадо, во все черное — черными были ботинки, брюки, куртка, перчатки, — от которого исходил перемещающийся из стороны в сторону луч света, представился ему чуть ли не самим дьяволом, гибким, худым, опасным.