– Кивни, – сказал я, – когда будешь готов говорить правду.

Покашляв и отдышавшись, он закивал.

– О'кей, – сказал я и вытащил пистолет из его рта. С него стекала красная слюна, и я с отвращением вытер его о костюм Минза.

– Макс Хэссел, – заявил он, тяжело дыша, – И Макс Гринберг.

– Ты не выдумал эти имена?

– Нет! Нет!

– Их обоих зовут Максами?

– Да! Да.

– Кто они?

– Бутлегеры.

Это было похоже на правду.

– Где я смогу их найти?

– В городе Элизабет.

– Нью-Джерси?

– Нью-Джерси, – он кивнул.

– Где в Элизабет?

– В отеле «Картерет».

– А если точнее?

– Восьмой этаж.

– Хорошо. Другие имена можешь назвать?

– Это все, что я знаю. Клянусь Богом, это все, что я знаю.

– Хэссел и Гринберг являются похитителями?

– Они организовали это похищение. Они осуществили его не сами, а воспользовались своими людьми. Людьми, которые продавали пиво слугам полковника Линдберга и прислуге в доме Морроу.

– Кто-нибудь из слуг принимал в этом участие?

Он кивнул.

– Вайолет Шарп. Но они только использовали ее. Эта маленькая сучка не знала, что делала.

Я дал ему хорошую оплеуху. Потом еще одну – покрепче.

– Что... что еще вы хотите знать? – с отчаянием спросил он.

– Ничего, – сказал я. – Просто захотелось врезать тебе, жирный мерзавец.

Его красные щеки со следами слез горели; стоя на коленях, он выглядел жалким – самый большой в мире мальчик, прислуживающий у алтаря, которого схватили за руку, когда он запустил ее в тарелку с пожертвованиями.

– Если про Хэссела и Гринберга ты наврал, – сказал я, – то тебе придется еще раз пройти проверку на моем детекторе лжи, и тогда я постараюсь, чтобы ты сказал правду, Минз.

– Я... я сказал правду, – еле ворочая языком, проговорил он.

– Если ты скажешь им или кому-то другому хоть слово о нашем разговоре, я убью тебя, понял?

Он кивнул.

– Повтори!

– Если я кому-нибудь скажу слово, вы меня убьете.

– Ты мне веришь?

Он закивал; его лицо все еще было измазано красной слюной.

– Хорошо. Ты в самом деле имеешь связь с бандой похитителей?

Он кивнул, не раздумывая.

– Мальчик жив?

Он кивнул без колебаний.

– Ты знаешь, где он находится?

Тут он ненадолго задумался, но потом покачал головой.

– Кто такой этот Лис?

Он сглотнул слюну.

– Норман Уитикэр. Мой друг. Мы с ним сидели в одной камере.

– Он имеет отношение к похищению?

– Нет. Он действует заодно со мной.

– В чем заключается его функция?

Минз пожал плечами.

– Придавать моим словам больше убедительности.

– Вот как. А как насчет денег Эвелин?

– Они по-прежнему у меня.

– Они по-прежнему у тебя, да?

– Клянусь. Я действительно пытался вести переговоры о возвращении этого прелестного ребенка.

– Перестань, а то я тебе еще врежу. Для чего нужны эти дополнительные тридцать пять тысяч?

Он прижал руки к груди.

– Это все правда, я говорил правду... Я действительно ездил в Чикаго. Банда не смогла избавиться от этих меченых денег... Богом клянусь.

Я ударил его по лицу плашмя пистолетом – он тяжело, словно неживой, повалился на пол, и мебель вокруг него затряслась.

Однако он не потерял сознания, и пистолет не рассек ему щеку: на этот раз он отделается одним синяком.

– Ну ладно, – сказал я, пнув его под зад. Он лежал на боку. Посмотрел на меня округленными, ввалившимися глазами. В выражении его лица было что-то детское. Я нетерпеливо махнул рукой с пистолетом.

– Вставай, – сказал я. – Иди домой. Чтоб никому ничего не вякал. Жди звонка Эвелин.

Он медленно поднялся. Лицо его было покорным и безвольным, но глаза стали жестокими и злыми. Если он и был ребенком в своих бесконечных, сплетенных из правды и лжи корыстных выдумках, то он был несомненно, злым и жадным ребенком – таким, который ворует игрушки у других детей и наступает на муравейники.

Я зашел далеко, чтобы показать ему, что я опасен; но несмотря на слезы и малодушие, Минз сам оставался чертовски опасным.

Я подал ему шляпу и его пистолет без патронов.

– Кто вы? – спросил Минз.

– Ну, скажем, тот, кого ты никак не ожидал встретить.

– В самом деле? – насмешливо и с некоторым достоинством проговорил он. – И кто же это, интересно?

– Твоя совесть, – сказал я.

Он фыркнул, кашлянул и тяжело пошел к выходу.

Я сел на диван и стал ждать Эвелин. Ждать мне пришлось недолго: она, несмотря на свой купальный халат, спускалась по лестнице с таким видом, словно делала торжественный выход на бал. Она поднялась на балкон по другой лестнице и подслушала весь наш разговор.

Она медленно приблизилась ко мне, на ней плясали тени, отбрасываемые огнем в камине. Лицо ее было торжественным, глаза сверкали.

– Ты был отвратителен, – сказала она.

– Я могу уйти, – смущенно проговорил я.

Она отбросила халат на пол. В свете камина кожа ее казалась золотой; соски приподнялись, тонкие голубые вены окрашивали под мрамор ее полные, цвета слоновой кости груди, талию, которую можно обхватить пальцами, красивые, округлые бедра, тонкие, но хорошо сложенные стройные ноги.

– Не смей уходить, – сказала она и протянула ко мне руки.

– Ах, Эвелин, – восхищенно проговорил я, обнимая ее нежное тело, – ты отвратительная женщина.

Во второй половине следующего дня к обочине перед шикарным, расположенным на окраине портового городка Элизабет, что в штате Нью-Джерси, отелем «Картерет» подкатил зеленовато-голубой «линкольн континенталь». Швейцар в щегольской форме торопливо спустился по красному ковру в тени навеса над входом в гостиницу и, опередив шофера, открыл заднюю правую дверцу для единственного пассажира «линкольна». Однако шофер, одетый в аккуратно сидящую на нем серую шерстяную форму с черными пуговицами, успел как раз вовремя, чтобы помочь пассажиру величественной даме, миссис Эвелин Уолш Мак-Лин, выйти из машины. На ней были черное бархатное платье, большой черно-белый шарф, туго завязанный у нее на шее, и черная же бархатная коническая шляпа, оригинальный покрой которой любопытным образом контрастировал с ее траурной окраской; если не считать бриллиантовых серег и бриллиантового браслета, надетого поверх белой перчатки, драгоценностей на ней не было – факт чрезвычайно нехарактерный для миссис Мак-Лин. Ее тонкие красивые губы были покрашены кроваво-красной помадой. Шофер, довольно симпатичный молодой человек лет двадцати пяти с рыжевато-каштановыми волосами, позволил швейцару ввести очаровательную миссис Мак-Лин в вестибюль отеля. Этим шофером, замечу попутно, был я.

Я вытащил из багажника наш багаж – свою простую дорожную сумку и большой кожаный чемодан Эвелин. Я сказал ей, что мы уезжаем лишь на одну ночь, и никак не мог понять, чем она умудрилась заполнить свой чемодан. Наши вещи я отдал старшему коридорному, который сообщил мне, что я за плату смогу поставить машину на частной стоянке за расположенным рядом банком. Возвращался я пешком и воспользовался этим, чтобы осмотреть гостиницу снаружи.

Отель «Картерет» в городе Элизабет представлял собой кирпичное девятиэтажное со множеством карнизов здание, стоящее между огромной пресвитерианской церковью и различными коммерческими учреждениями с выходящими на улицу витринами; диагонально через улицу был расположен театр «Риц». Слева и справа к отелю вели две узенькие улицы, причем по последней можно было выйти к боковому входу, где сидел посыльный. Служебный вход был сзади, и пожарных лестниц не было. Это был первоклассный дорогой отель с относительно строгими мерами безопасности. Я был рад, что приехал сюда тайно.

Эвелин ждала меня в отделанном мрамором красным деревом вестибюле, где бизнесмены и посыльные мешались с мягкой мебелью и комнатными растениями.

– У нас разные номера, – тихо проговорила она, подав мне ключ, – на девятом этаже.