Стейнер был в ударе. Его громоздкое тело стало по-кошачьи гибким, когда он сновал между столами, садился, вставал, подходил к экрану и комментировал снимки с указкой в руке. Он выступал в своей коронной роли: Великий Инквизитор, предающий архангелов в руки палача. Через каждые два часа Франческа объявляла перерыв, звонила Раймону и справлялась об Элен. Пленница была под надежной охраной!
Вторую подсудимую звали Жюдит Шарбонье. Черноглазая брюнетка, студентка юридического факультета, 24-х лет, она была окружена аурой благополучия, как все счастливцы, что родились богатыми. По ее делу слово взяла Франческа.
— Жюдит, высокая, худенькая, спортивного сложения — живое доказательство того, что сегодня красив тот, кто здоров, что стройное, сильное тело в сочетании с гармоничными чертами лица поистине прекрасно. Эта чистая молодая женщина только и мечтает вываляться в грязи. Она замужем с восемнадцати лет, но с мужем-студентом ей скучно; есть у нее и любовник, главный редактор журнала, на пятнадцать лет ее старше, у которого она проводит почти все вечера. Приходя к нему, Жюдит первым делом бежит пописать — ей кажется, что так она облегчает свою совесть. Опытный любовник трудится над нею со знанием дела, а она потом сравнивает ощущения с теми, что испытывает в постели с мужем. Тайком от всех Жюдит упивается порнографическими книжками и фильмами. Раймон нашел одну кассету в шкафу за одеждой; судя по всему, смотрели ее очень часто. Это пустейший фильм под названием «Мойка и смазка»: женщина приезжает сдавать в ремонт свой автомобиль, а два здоровяка-автомеханика недолго думая заваливают клиентку на капот машины и вставляют ей с двух сторон. Она носит очки, и один из парней кончает на них, приговаривая: «Протрем-ка ветровое стекло…» Полагаю, вам ясно, какого пошиба это кино!
Тем не менее, даже когда Жюдит задирает подол и произносит непристойности, она остается образчиком хорошего воспитания. Распущенность иной раз дается так же нелегко, как и воздержание. Она старается быть развратной, ибо так подобает современной женщине. В настоящий момент, например, она постигает содомский грех, прилежно, как хорошая ученица. Постепенно, вдумчиво, внимательно прислушиваясь к реакциям своего тела в предвкушении блаженства. Ей нравится, когда анальное отверстие раздирают, засаживая с размаху, и она горда тем, что эти зоны у нее оказались чувствительными. Жюдит уже подумывает о лесбосе: все ведь надо испробовать. Она открывает для себя извращения с дотошностью туриста, которому хочется посмотреть все по очереди: Египет, Индию, Мексику. После любви Жюдит божественно, безумно хороша — это свойственно юным девушкам: утомленная, расслабленная, исполненная неги, она кажется недосягаемой, как астероид. Каждый день этой женщине необходимо убеждаться в том, что ей уготована необыкновенная судьба. Она хохочет по любому поводу, и смех ее, заливистый и звонкий, — это ее безоговорочное «да» всему сущему. Есть лица мертвые, застывшие, как маски, закаменелые. Иное дело лицо Жюдит: оно одухотворено, оно живет, дышит. Жюдит до такой степени уверена в своей уникальности и неповторимости, что запросто уродует себя, не сомневаясь, что и такой останется для всех светом в окошке. В браке, который вряд ли долго протянет, она приучилась лгать, всегда до мелочей продумывая, что скажет мужу. Скоро Жюдит станет лгать и любовнику, когда интереса ради заведет еще одного; она живет несколькими жизнями одновременно, и необходимость скрывать свои похождения делает грех особенно сладким. Любопытно, что брать от жизни все советует ей мать, которая, видимо, хочет таким образом прожить вторую молодость; она ходит с дочкой по танцулькам, указывает ей привлекательных, на ее взгляд, парней. Я думаю, Жером, что у нас в руках одна из интереснейших находок за последние годы. Предлагаю именно ей предоставить пальму первенства.
Настала очередь третьего «экземпляра» — это была первостатейная стерва, изумительной красоты мулатка, дочь француженки и камерунца, по имени Лейла. Всегда одетая в брючки, шелковые, льняные или атласные, в жилеты из мягкой шерсти, она поражала раскрепощенностью и неистощимой энергией. Легкая ткань облегала великолепное тело, подчеркивая все его округлости. Эту красотку мы выслеживали не одну неделю, мотались за ней по ночным кабакам и загородным гостиницам, несколько раз теряли ее след, в общем, крепкий оказался орешек. Глаза у нее были такие лучезарные, что невольно хотелось опустить взгляд. Первые шаги на своем поприще Лейла сделала в стриптизе, еще когда жила у деда с бабкой в Бретани. Затем один дипломат из Восточной Европы сделал ее своей любовницей и неплохо обеспечил. Теперь она жила одна в собственной квартирке и училась на историческом факультете, избрав специальностью колониализм.
— Всмотритесь хорошенько в эту девушку, — начала свою речь Франческа. — Она не просто хороша — она необычна, в ней есть загадка. Бывают люди, которые свой облик смолоду обустраивают, как новый дом, чтобы прожить в нем до старости. А красота Лейлы — как мигающий огонь маяка, каждый час она другая, она может померкнуть мгновенно, чтобы вновь воссиять ослепительно. У Лейлы кожа цвета черного дерева, серые миндалевидные глаза, пышные формы; это настоящая владычица, но, я бы сказала, владычица тьмы. В пятнадцать лет ее изнасиловал отчим, и с тех пор она мстит за это всему мужскому полу. Внешность — ее оружие против мужчин, и оно разит без промаха. Лейла никогда не заводит любовников моложе пятидесяти лет — этакая услада для старичков. Сойдясь с мужчиной, она старается перезнакомиться со всеми его друзьями. Любезничает с ними напропалую, давая понять каждому, что именно к нему питает слабость. И запускается дьявольская карусель тайных свиданий. Она стравливает своих партнеров, играючи сталкивает их лбами. Лейла обожает, простите за неаппетитную подробность, когда новый любовник сосет ее лоно, полное семени другого, еще не опомнившегося от наслаждения. Ее звездный час — признание: рано или поздно она объявляет избраннику своего сердца, что спала с его близким другом, что опять снова проведет с ним ночь и что это ни для кого не секрет. Увидеть смятение, ужас в глазах любовника — для нее верх блаженства. Каждая ее связь, все встречи — лишь прелюдия к этой финальной сцене. Иногда она плетет свои сети месяцами. Лейла выбирает по возможности людей с положением: ей доставляет особое удовольствие низвергать их с высот. Она разоряет фирмы, разбивает семьи, рвет неразрывные узы. Она, может быть, и не прочь жить с кем-то единственным в любви до гроба, но потребность в измене сильнее: ей просто необходимо увлекать мужчин за собою в грязь. Признаюсь, Жером, мне эта Лейла чем-то симпатична. Я бы даже, пожалуй, посвятила ее в наш замысел, рассказала бы ей все. Чует мое сердце, это наш человек. Она была бы идеальной приманкой для красавчиков. Жером, сколько можно повторять, давно пора пополнить нашу коллекцию юношами.
Об этом Франческа твердила то и дело, равенство полов в «Сухоцвете» было у нее прямо-таки лейтмотивом. Ее возмущало, что «скверна» априори считается пороком исключительно женским. Стейнер соглашался, кивал, обещал. Открыто перечить супруге он не решался. Она была лидером группы, ее мозгом, и он признавал ее главенство. Суд над тремя грациями привел хозяев в превосходное расположение духа. Под занавес они с умным видом сделали вывод: красота не приносит счастья и не доводит до добра. На третий день вечером мы все вместе выпили, и меня похвалили за успешную работу. Затем парочка отправилась отмечать событие в ресторан, меня, однако, кутить не взяли. Оставили одного, заперев на ключ в комнате. Вернулись они ночью, часа в три, изрядно навеселе, натыкались на столы и стулья, давились от смеха. В десять утра супруги отбыли на восток, сдав меня с рук на руки вернувшемуся в тот же день слуге.
Сердце мне грело лишь воспоминание об одной-единственной прогулке по парку Монсо, где Стейнер, взяв меня под руку, завел речь о моих опусах.
— Вы подаете большие надежды, я уже говорил вам это по телефону. В вас есть писательская жилка. Ваш плагиат — ребячество, чем скорее вы о нем забудете, тем лучше. Но и Элен оказывает вам медвежью услугу тем, что пишет за вас. Вам никто не нужен, главное — работать, работать и работать. Знаете, Бенжамен, я хотел бы иметь такого сына, как вы.
