— Садись-ка лучше, дружочек; я бы на твоем месте даже и не стал бы играть свою роль с таким усердием. Вижу, что ты не привык лгать и что ложь у тебя выходит не особенно гладко. Это происходит у тебя, впрочем, лишь от недостатка в практике. Со временем, может быть, и преуспеешь в этом!

Я не счел этот комплимент достаточно для себя лестным, но был очень рад, что меня временно оставляли в покое.

Доктор, очевидно, хотел что-то сказать. Обернувшись к адвокату, он начал:

— Если бы вы, Лэви Белль, были с самого начала в городе…

Король протянул адвокату руку и прервал речь доктора восклицанием:

— Как я рад, что свиделся, наконец, со старым другом покойного моего брата! Он так часто упоминал о вас в своих письмах.

Оба джентльмена обменялись рукопожатиями. Адвокат улыбался и был, по-видимому, очень доволен. Переговорив друг с другом, они отошли в сторону и продолжали беседовать о чем-то, понизив голос. Под конец адвокат добавил уже совершенно громко:

— На этом мы и покончим. Вы дадите мне ордер, и я пошлю его вместе с ордером вашего брата. Тогда все недоразумения тотчас же рассеются.

Раздобыв бумагу и перо, король сел к столу, склонив голову набок, и, усиленно гримасничая, что-то такое нацарапал, а затем передал перо герцогу, который в первый раз тогда показался мне сконфуженным и огорченным. Тем не менее он взял перо и написал, что требовалось. Обращаясь тогда к новоприбывшему пожилому джентльмену, адвокат сказал:

— Не угодно ли будет вам и вашему брату написать парочку строк и подписаться под ними.

Пожилой джентльмен исполнил желание адвоката, но никто не мог разобрать, что именно он написал. Адвокат, казавшийся до чрезвычайности удивленным, воскликнул:

— Признаться, я нахожусь в величайшем недоумении!

Вытащив из кармана пачку старых писем, он принялся рассматривать их и сличать с почерком пожилого джентльмена. Результаты исследования, очевидно, по казались ему неудовлетворительными. Он объявил:

— Это старые письма Гарвея Уилькса. Здесь перед нами образчики почерка молодцов, выдающих себя за братьев покойного Питера, причем каждому ясно, что почерки эти не имеют ничего общего с письмами. (Король и герцог были как нельзя более раздражены и сконфужены, убедившись, что адвокат подцепил их на удочку.) В то же время, однако, вглядываясь в почерк новоприбывшего пожилого джентльмена, легко убедиться, что письма Гарвея Уилькса писаны не им. Собственно говоря, он даже не умеет писать, а ставит только какие-то каракули. Кроме того, здесь имеется еще несколько писем…

Новоприбывший пожилой джентльмен прервал адвоката, воскликнув:

— Позвольте представить мне некоторые объяснения. Никто не может разбирать мою руку, за исключением брата, который и переписывает начисто все мои письма. Моего почерка вы до сих пор вовсе не знали, а видели только почерк брата.

— Ну, что же, это можно будет проверить, — сказал адвокат. — У меня здесь несколько писем Уильяма. Если бы вам удалось заставить его написать парочку строк, мы могли бы сравнить…

— К сожалению, он не умеет писать левой ру кой, — возразил пожилой джентльмен. — Если бы правая его рука была здорова, вы бы убедились, что он писал и свои собственные, и мои письма. Потрудитесь сравнить те и другие, и вы тотчас же убедитесь, что они написаны одним почерком.

Адвокат сравнил письма Уильяма и Гарвея.

— Пожалуй, что так, — сказал он, — почерк у обоих братьев один и тот же или, по крайней мере, представляет такое сильное сходство, какого мне никогда не случалось перед тем видеть. Ну, что же, тут ничего не поделаешь! Я думал было, что мы напали на след окончательного разрешения спорного вопроса, но вышло на поверку, что этот след отчасти опять затерялся. Как бы то ни было, фактически уже доказано, что эти двое молодцов во всяком случае не Уильксы. — При этом он кивнул головой по направлению к королю и герцогу.

Пойманный, как говорится, с поличным, король должен был бы, по-видимому, повиниться. Вместо того, однако, старый дурак продолжал упрямиться. Он утверждал, будто сличение почерков произведено было неправильно, так как его брат Уильям — величайший шутник на свете и нарочно исказил свой почерк. Как только Уильям взялся за перо, сейчас же можно было подметить, что он собирается выкинуть какую-нибудь шутку. Постепенно разгорячаясь, король продолжал без умолку говорить на эту тему, так что под конец как будто и сам уверовал в справедливость своих слов. Новоприбывший пожилой джентльмен внезапно остановил поток его красноречия заявлением:

— Знаете ли что? Мне пришла в голову одна мысль: нет ли здесь кого-нибудь, помогавшего омыть в последний раз тело покойного моего бр… Питера Уилькса?

— Я и Аб Турнер вдвоем обмывали и одевали покойника. Оба мы здесь!

Обратившись тогда к королю, пожилой джентльмен спросил:

— Быть может, вы, сударь, соблаговолите мне сказать, что именно было вытатуировано у него на груди?

Клянусь всеми чертями, что королю пришлось сделать над собою большое усилие, чтобы сохранить хладнокровие и присутствие духа при таком неожиданном и сногсшибательном вопросе. Я, признаться, рассчитывал, что он рухнет наземь, словно подмытая водой окраина береговой кручи. Заметьте себе, что подобный вопрос был рассчитан на то, чтобы свалить с ног решительно каждого неподготовленного к нему человека. Как прикажете, в самом деле, узнать, что именно красуется на груди у незнакомого мне человека, которого я во всю свою жизнь не видал голым? Король слегка побледнел, так как был не в силах этому воспрепятствовать. В большой общей зале гостиницы на ступила зловещая тишина. Все присутствующие инстинктивно нагнулись слегка вперед и пристально глядели на него. Я мысленно сказал самому себе:

— Гм… это очень щекотливый вопрос! Да, сударь, я могу вам сказать, что именно было на груди у Питера. Представьте себе, что он счел нужным украсить себя узенькой тоненькой голубою стрелкою, которую можно разглядеть только с самого близкого расстояния. Ну, что вы скажете мне на это, господа?

Я в жизни своей не видал человека, способного лгать таким уверенным тоном.

Новоприбывший пожилой джентльмен проворно обернулся к Турнеру и его товарищу. Глаза его свер кали таким огоньком, как будто он рассчитывал, что король на этот раз уже не вывернется. Он воскликнул:

— Вы слышали ведь, что он сказал? Позвольте теперь спросить, видели ли вы такую стрелу на груди у Питера Уилькса?

— Нет, не видали.

— Прекрасно! Теперь я расскажу вам, что именно вы должны были видеть на груди у Питера. Там вы резаны были мелкими буквами инициалы «П. Б. У.» с черточками между ними, вот так, — он начертил эти буквы карандашом на кусочке бумаги. — Буквы эти, без сомнения, должны были порядком поблекнуть, но все-таки, надо полагать, их можно было разглядеть. Ну, видели вы их?

Оба ответили опять в один голос:

— Нет, не видали. Мы не заметили на груди у Питера ровнехонько никаких рисунков или вензелей.

Все присутствовавшие признали следствие законченным и единогласно воскликнули:

— И те, и другие мошенники! Всего лучше будет окунуть их в реку и утопить там, или же вымазать дегтем, обсыпать перьями и выгнать палками из города. — Поднялся тут страшный крик, шум и гам, вы званный обнаружившимся разногласием относительно того, как разделаться с самозванными наследниками Питера Уилькса. Тем временем адвокат вскочил на стол и принялся орать во все горло:

— Джентльмены! Почтеннейшие джентльмены! Позвольте вам сказать словечко, одно только словечко! Слушайте же… У нас имеется средство узнать истину! Пойдемте на кладбище, выроем тело и осмотрим его!

Это предложение всем чрезвычайно понравилось. Повсюду раздались крики «ура!». Все собирались от правиться тотчас же гурьбою на кладбище, но адвокат и доктор сдержали этот порыв, воскликнув:

— Постойте минуту, остановитесь! Схватите-ка за шиворот этих четырех молодцов и мальчика. Их надо свести тоже на кладбище!

— Понятное дело, надо! Ничего лучше и не при думаешь! — вскричала толпа. — Если на груди Питера не окажется никаких отметок, мы расправимся с ними всеми судом Линча!