— Над нами, по всей видимости, полным ходом идут два боевых корабля. Турбины работают с полной нагрузкой. — Он побарабанил пальцами по приборной панели. — Когда «Трепанг» засек два эсминца на входе в Корейский пролив?
— Почти тридцать пять часов назад, — ответил, заглянув в вахтенный журнал, Барр.
— А ведь это они и есть, — задумчиво сказал командир. — Те самые ливийские эсминцы.
— Они в трех милях, сэр, — доложил Пейн, — скорость — тридцать один узел. Через шесть минут десять секунд пройдут в четырех тысячах ярдов у нас по левому борту.
— Отлично. — Вил подошел к перископам и, напряженно размышляя о чем-то, стукнул в них костяшками пальцев. — Они ведут гидроакустический поиск?
— Нет, сэр. У меня только шумы двигателей и корпуса.
— Старший помощник, глубина под килем?
— Сорок фатомов, сэр.
— Стоп машина!
Барр передал команду в центральный пост, и все услышали, как перестал вибрировать единственный бронзовый винт лодки. Безмолвная «Огайо» пошла на глубину, уменьшив издаваемые ею шумы до предела.
— Дальность?
— Три мили, сэр.
— Поднять перископ!
Вил держал линзы над самой поверхностью воды и внезапно услышал пугающее гудение радарного датчика.
— Что там такое? — вскрикнул он.
Оператор глянул на вспыхивающий в углу дисплея огонек — знак опасности.
— Два береговых радара, сэр. Проводят поиск с большим радиусом действия: ноль-восемь-пять, два-шесть-ноль, три-пять-пять.
— Это лоцманская проводка, командир, — сказал Барр.
— С мысов?
— Точно, командир. С мыса Поворотного, мыса Гамова и острова Русский.
— Добро. Поднять перископ.
Вил, то наклоняясь, то выпрямляясь, но не отрывая глаз от окуляров, кружился вместе с перископом, пока не увидел все, что ему было надо увидеть. Он даже удовлетворенно крякнул: два серых эсминца находились именно там, где он и предполагал. Они шли полным ходом, разрезая и вспенивая острыми форштевнями волны и оставляя за кормой белые буруны. По две трубы, по четыре орудийных башни, торпедные аппараты… Глубинные бомбы, разложенные на корме ровными рядами, отсюда казались леденцами в шоколадной глазури, фортопы мачт щетинились антеннами. Пятидюймовые орудия были уставлены жерлами в небо, зенитные установки заполняли палубу и надстройки. Доведя увеличение до четырнадцати единиц, Вил потерял оптическое разрешение, но зато сумел разглядеть теперь все в мельчайших подробностях — он видел даже смуглые лица зенитчиков и впередсмотрящих на мостике и фор-марсе. Кое-кто курил, и у всех был скучающий вид.
— Опустить перископ!
Снова зажужжал мотор, и стальная труба спряталась.
— Акустик!
— Обороты гребного вала постоянные, сэр, курс прежний! — доложил Пейн.
— Отлично. — Подойдя к пульту ГАСа, Вил прижал к уху наушник и одновременно взглянул на дисплей. Гребные винты, не сбавляя оборотов, мчали миноносцы курсом на Владивосток. Он снова удовлетворенно крякнул и вернулся на свое место у перископов. — Ну-ка, мистер Барр, покажите-ка нам «картинку».
На мониторе мгновенно возникли силуэты двух миноносцев.
— Класса «Джиринг», командир, — сказал Джек Барр. — Глубинные бомбы времен Нельсона, торпедные аппараты, и идут под ливийским флагом. Похоже, это те, кого засек «Трепанг».
— Но мы не знаем, что у них лежит в этих аппаратах, — словно про себя, сказал Норман.
— Наверняка какие-нибудь допотопные дуры с контактными взрывателями.
— Я вижу, Джек, русские и ливийцы пользуются у тебя безграничным доверием, — ядовито ответил командир.
— Я лично им верю, как родной теще, — разрядив напряжение, повисшее в тесном ЦП, сказал Ларри Мартин, и все покатились со смеху.
— Командир, доложить на базу? — повернулся от монитора Барр.
Вил секунду раздумывал.
— Нет, сохраняем радиомолчание. Прибережем-ка наш рапорт на их выход из Владивостока. Полагаю, он состоится завтра в первой половине дня. — Он оглядел всех, кто был в отсеке. — Кто хочет держать пари? Ставлю пять долларов.
— Раньше четырнадцати не тронутся, — немедленно принял вызов Мартин.
— Тринадцать десять, — сказал Пейн.
— Четырнадцать тридцать, — ответил Барр.
— Так, — распорядился командир. — Каждый спорящий отдает пять долларов и бумажку с собственноручно записанным временем выхода боцману Эшворту. Время появления за входным буем указывать местное. Радарную мачту я завтра поднимать не буду, поэтому все мы в руках нашего акустика. Пеленг буя — три-пять-восемь, дальность — восемь миль. Итак, должен выйти конвой из четырех судов. Свидетель — старший помощник. Впрочем, мы запишем шумы на кассету, и каждый сможет послушать. Ясны условия пари?
В руках у всех появились карандаши и лоскутки бумаги. Барр сосчитал присутствующих:
— Двадцать два человека. Сто десять долларов.
— Я-то знаю, как ими распорядиться, — сказал Мартин. — Я планирую на ваши денежки, джентльмены, совершить во Владивостоке большой загул. Почувствую себя в Золотой Орде.
— В орде ли или в борделе? — осведомился Барр.
Снова раздался смех. Вил достал из кармана карандаш и бумагу, в раздумье подергал себя за нос.
— Слово командира — тринадцать пятьдесят.
— Слово командира — тринадцать пятьдесят, — повторил Ларри, записывая на листке бумаги свой собственный вариант. — Проиграете, сэр! Помните, кто-то из великих сказал: «Все пожирает времени река…» А я добавлю: «…и прежде всего — деньги простака».
В отсеке снова невысокой волной переплеснулся смех.
— «Огайо» вчера должна была засечь арабские эсминцы, — сказал адмирал Фудзита.
— Полагаю, сэр, — ответил Брент, глядя на тонущий в тумане пролив Урага.
— По моим расчетам, они к тринадцати выйдут на владивостокский рейд, — адмирал крепко сжал сухонькими пальцами висящий на груди бинокль. — Но лодка молчит?
— Молчит, сэр. Коммандер Вил не хочет обнаруживать себя и выйдет на связь не раньше, чем они снимутся с якоря.
— Который час, лейтенант? — спросил адмирал, снова поднимая к глазам бинокль.
— Тринадцать ноль-ноль.
— Им самое время двигаться…
— Господин адмирал, впередсмотрящий докладывает: оставили слева по борту Нодзима-Заки, — сказал телефонист Наоюки…
— Добро.
Брент вскинул к глазам бинокль, всматриваясь в поросший деревьями мыс.
— Нодзима-Заки, сэр, пеленг два-семь-три, — сказал Брент.
— Есть. Матрос Наоюки, запросить радиопеленг на Нодзима-Заки, О-Симу и Иро-Заки.
Телефонист отрепетовал команду РЛС, выслушал ответ и доложил:
— Два-шесть-ноль, господин адмирал, ноль-один-ноль и ноль-пять-ноль!
— Добро. — Адмирал повернулся к штурману Нобомицу Ацуми, склоненному над покрытому картой столом. — Нанесите линии положения!
Послышался свистящий шорох остро отточенного грифеля, скользнувшего вдоль ребра линейки.
— Мы на середине фарватера, господин адмирал. Предлагаемый курс — один-шесть-пять, — сказал Ацуми, не отрываясь от карты.
— Добро, — в третий раз повторил Фудзима, тоже взглянув на карту. — Поднять сигнал: «Следовать в стандартном ордере охранения, курсом один-шесть-пять, скорость — шестнадцать».
Спустя несколько секунд над головой взвились и затрепетали флажки.
Брент следил за тем, как миноносцы сопровождения занимают места в ордере: в тысяче ярдов впереди — корабль Файта с жирно намалеванной на носу и корме единицей, «второй», «четвертый» и «шестой» — в шестистах ярдах впереди по правому борту «Йонаги», а «третий», «пятый», «седьмой» — на таком же расстоянии слева. Лейтенант невольно поежился, глядя, как, круто заваливаясь на перехлестывающей через фальшборт волне и иногда совсем скрываясь из виду под синевато-серыми горами, мчатся эти узкие корабли, ощетиненные антеннами и стволами зенитных установок.
— Все семеро подняли «Сигнал принят!», сэр.
— Отлично, — Фудзита подошел к переговорной трубе. — Курс один-шесть-пять, скорость шестнадцать. — Голос из штурманской рубки повторил приказ. Сигнальные флажки поползли вниз и на «Йонаге», и на эсминцах. Конвой начал поворот «все вдруг», и Брент, ощутив крен, почувствовал, как под стальной кожей чаще забилось сердце авианосца.
