Дом, милый дом, вот только при взгляде на него чувств не было, воспоминаний новых не всплыло, в душе тоска не защемила. Может, потому, что я ассоциирую дом в этом мире с другим местом, с Каэр Морхеном, где обитают мои близкие, мои братья, мой орден.

Весь путь я ловил на себе задумчивые взгляды Сигурда, мне даже показалось, что он меня с кем-то сравнивает.

Когда до ворот осталось шагов шестьдесят, из-за них раздался крик:

— Еще шаг, и мы стреляем.

На каждой башне поднялась тройка лучников, да и на балконе еще двое, на нем же и стоял человек, который кричал, в шлеме и ламеллярном доспехе.

Мы остановились, и, как в прошлый раз, были подняты щиты, ими прикрыли меня и Арне.

— О, Олаф, ты, что ли? А то мы с Сигурдом на пригорке тебя ждали, а ты не пришел. — Со стороны воинов Сигурда раздались скромные смешки, а наши же воины скалили зубы открыто.

— Случилось что? Или ты, как в прошлый раз, ничего не видно, ничего не слышно под юбкой, а, Олаф?

Здесь уже и воины Сигурда начали смеяться открыто, не любят здесь братца, даже интересно стало за что, и где он так успел опозориться.

— Что тебе надо, Арне? — голос был раздраженный, а еще в нем слышалась усталость и какая-то боль.

Интересный вопрос, сколько раз я его слышал за прошедшие сутки, два раза или пять.

— Мне? Да ни хрена мне от тебя, Олаф, не надо, как и Сигурду, как и всему острову.

Арне вдруг перебили.

— Сигурд, и что же ты здесь делаешь, продался Арне, с ним пришел, и чем же он тебя купил, кошелем с монетами или пообещал что?

— Не тебе, щенок, меня в чем-то обвинять, а тем более в этом, моя честь и моя совесть только мои, так что закрой свой поганый рот, я никогда не продавался ни за толстый кошелек, ни за сиську мягкую. — Сигурд был зол, и в голосе, и в движениях это проскальзывало, он себя сдерживал, дабы чего еще не сказать. Многие же на все действия смотрели с улыбками и в предвкушении, да театра здесь точно не хватает.

— Олаф, мы хотим поговорить, никто тебя не тронет, так что выходи из-за стен, — вновь взял слово Арен.

Я же продолжал хранить молчание, мне казалось, рано вмешиваться.

— Ха-ха-ха, — раздалось с балкона, — поговорить, ты себя, Арне, слышишь, ты пришел к порогу моего дома да еще и не один, просто поговорить, врешь, пришел грабить, так вперед, мой топор напьется сегодня крови, клянусь самим Хеймдалям.

Арне повернулся, выразительно на меня посмотрел и махнул рукой в сторону ворот.

Вот и мое время пришло поучаствовать в этой постановке. Когда он сказал о пороге его дома, это вызвало чувство раздражения. Тебе врут в глаза, ты смотришь на этого человека, но правду-то знаешь.

Немного раздвинув людей, я выдвинулся вперед, не доходя шага до Арне.

— Порог твоего дома? А давно он стал твоим, а, Олаф? После того как ты своего брата опоил и на смерть отправил или после того, как его мать умерла. Хозяином здесь себя почувствовал.

— А ты еще кто такой, чтобы обо мне ложь такую говорить, а? Убирайтесь отсюда, а то не сдержусь, и полетят стрелы.

— Лжешь здесь только ты, и причем давно, Олаф. А кто я такой, так выйди и посмотри, я Рингольд, сын Ульрика и Ильвы, ты меня когда-то братом называл. Наследник этих земель, тот, кто родился, чтобы стать ярлом этих земель и объединить две семьи в одну. Ты меня опоил и сплавил ведьмакам, надеялся, я сдохну в канаве или в школе ведьмаков. Сам не смог, не поднялась рука, струсил, на ведьмаков понадеялся, все ведь знают и наслышаны, как там выживают, — я хмыкнул и продолжил.

— Хрен, я выжил, зубами цеплялся за эту блядскую жизнь. Ты не только меня на смерть отправил, ты еще и всех обманул, сказав, что я сбежал, сколько мне тогда зим-то было, а, Олаф? Пять или шесть, отец только умер, и я сбегаю вслед за ведьмаком, ага, сопля на ножках. В это даже последний пропойца не поверит. А мама, где она, спустя месяц умерла, в овраге с разбитой головой, а потом свадебка, и ты объявляешь себя хозяином этих земель и этого дома, какая прелесть. А люди, что должны были стать одной семьей, все осталось как прежде, и вновь готова политься кровь, ты не только меня пытался убить своей ложью, но и вновь мир на этом острове. Знаешь, что самое смешное, что Арне и Сигурд готовы рвать друг друга, но и тебя разорвать, что же случилось? И вот я на пороге дома, своего дома, — меня несло, и с каждым словом я все больше распалялся, а в конце и вовсе орал, как на ругань не перешел, даже и не знаю.

Со стороны поместья была тишина, да и люди замолчали, хотелось бы себе соврать, что после мой речи округа погрузилась в тишину, но нет. Как капал дождь, так и продолжал, и было слышно, как его капли барабанят по земле. Слышны были крики чаек, как ветер играется в кронах деревьев, и далекий гром в тучах.

Кто-то обернулся на раздавшийся гром и пробормотал:

— Шторм идет, буря будет и сильная, давно такой не было.

— Врешь, требуха ты морская, мой брат давно сдох, как и подобает тому, кто бросил свою семью и убежал. Да и не сильно ты похож на моего братца, или очередная хитрость Арне, нашел где-то сопляка, который выдает себя за моего брата…

— Как много лжи сегодня летит из твоих уст, — грустно качнул головой.

— Все оправдания какие-то ищешь, изворачиваешься. А не ты ли мне поднес ту кружку, выпей, братец, выпей, ты кричишь по ночам, я волнуюсь, мама волнуется, а, Олаф? Я тебя другим запомнил, старшим братом, смелым и сильным, честным и похожим на отца, я тогда так хотел на тебя быть похожим. А что я вижу сейчас? Выходи, не прячься, как трусливая псина за стенами, мы поговорим с тобой, и пусть сталь и кровь нас рассудит.

Олаф молчал, и со стороны поместья ни долетало ни звука, я же с каждой секундой начинал терять терпение, хотелось быстрее все решить, да и под дождем и ветром стоять надоедало.

— Олаф, — я взревел, — выходи иначе я зайду с мечом сам, снесу эти чертовы ворота и устрою настоящую бойню, такую, что сама Фрея прольет свои слезы. И многие узнают, почему ведьмаков считают лучшими войнами в королевствах. — И уже про себя добавил: «Я этого не хочу делать».

А сам начал осматривать ворота, смогу ли я Аардом сломать их, если увеличу его мощь на все свои невеликие магические силы, казалось, что смогу. Вот только это не просто будет, усталость навалится, и в одного штурмовать поместье, да еще ослабленным, так себе план. Я не знаю, сколько там народу, может, человек сорок, а может, и больше. Если зелья выпью из своего набора, а точно, у меня же зелье «Петри» есть, а оно само по себе увеличивает силу знаков, так что не обязательно будет тратиться на всю при использовании Аарда, сил должно будет хватить еще на пару знаков. А это пара применений Квен, уже хорошо. А там еще выпить зелье «гром», что повысит мою силу, да зелье «пурга», что добавит мне скорости, тогда уж точно смогу устроить бойню. Стану, так сказать, терминатором, не убьешь. Хреново потом будет, но это потом, хреново может быть только живому, а это уже хорошо. Сдыхать я здесь не собираюсь.

Со стороны поместья раздался женский крик, а потом калитка в воротах открылась и вышел Олаф. В ламеллярном доспехе, на голове шлем наносник с кольчужной бармицей, так что лицо скрывает и с переходом на плечи, да и надето явно не на голое тело. В руках он держал боевой топор и простой круглый щит. Этакая черепашка в панцире или танк на минималках, поковырять придётся.

Лужи, которые образовались на пути, я не обходил, а шел прямо по ним, по мокрой хлюпающей земле.

Олаф отошел немного от ворот, калитку за ним предусмотрительно закрыли. Как бы после боя штурмовать не пришлось поместье, впрочем, сдалось оно мне, это поместье? Мне Олаф сам интересен, а наследство постольку-поскольку, не чувствую это своим.

Не доходя до Олафа шагов пять, я остановился, из-за бармицы не видно лица, одни щели на месте глаз, да и их не разобрать.

Он присмотрелся ко мне и заговорил:

— И вправду ты, а я и не поверил сначала, давно вернулся? — голос его был приятный, бархатный и немного с хрипотцой, мужчина в самом расцвете сил.