Фицджеральд вернулся в кресло в компании бокала с белым бургундским.

— Его дом стоит прямо на реке, — продолжал он. — Середина восемнадцатого века, по моему впечатлению. Парадные двери у самой воды — в то время ведь Темза была основным путем сообщения. Такой особняк должен был влететь ему в кругленькую сумму. С одного жалованья ее не накопишь. Теперь дальше, Фрэнсис. Мистер и миссис Джонстон переехали туда из маленького домика где-то на севере Лондона всего несколько лет назад. Но есть и еще кое-что.

— Откуда ты набрал столько информации, Джонни? — спросил Пауэрскорт.

Джонни Фицджеральд одобрительно поглядел на свой бокал.

— Выпивка помогла, Фрэнсис. Пиво, конечно, — не вино. В тамошних пабах. У реки их тьма-тьмущая. А внутри — матросы с речных судов, чиновники из Сити, владельцы местных магазинчиков. Иногда и адвокаты попадаются. На днях миссис Родерик сказала торговцу рыбой, что у них недавно прибавилось деньжат: якобы родственник наследство оставил. И вот что она сказала. — Фицджеральд небрежно плеснул в бокал еще вина. — «Мы всегда будем благодарны мистеру Рафаэлю за то, что он о нас позаботился. Теперь мы, наверное, сможем купить дом в Котсуолде, а то и в Италии».

— Мистер Рафаэль, — задумчиво сказал Пауэрскорт. — Это мне нравится. Да-да, очень нравится. Ты не знаешь, Джонни, мистер Рафаэль случайно не посещал в последнее время нашу столицу?

— Посещал, — сказал Фицджеральд. — Пока я проводил расследование, мне пришлось ужас сколько выпить. Когда я таскал повсюду тетушкиного Леонардо, у меня появились новые друзья — кое-кто из грузчиков, работающих в картинных галереях. Иногда, по пятницам, мы с ними выпиваем вместе: они любят как следует хлебнуть под конец трудовой недели. «Святое семейство» нашего друга мистера Рафаэля недавно продали одному американскому миллионеру за восемьдесят пять тысяч фунтов. Грузчики не знают, какую часть этих денег заплатили за установление авторства картины, но, по их словам, обычно она составляет от двенадцати с половиной до пятнадцати процентов. А порой и больше.

У Пауэрскорта был задумчивый вид человека, погруженного в вычисления. Он надеялся, что справится со своей задачкой лучше, чем сын Уильяма Берка — со своими школьными примерами.

— Ты смог бы убить кого-нибудь, чтобы получить такой куш, Джонни? Минимум — около десяти с половиной тысяч фунтов, а максимум, возможно, двенадцать тысяч семьсот пятьдесят?

Джонни Фицджеральд уставился в свой бокал.

— Представим, что мы имеем дело с виноградником, Фрэнсис, — наконец сказал он. — Может, ты и не станешь убивать за партию великолепного белого бургундского урожая одного года. Но если убийство гарантирует тебе пожизненные поставки этого замечательного напитка, или, как в случае с картинами, проценты с продаж, — из года в год, и так до самой смерти… — Фицджеральд в очередной раз допил вино и налил себе еще. — Тогда ты, пожалуй, можешь взять да и убить. Особенно если у тебя честолюбивая жена, которая любит козырять в магазинах громкими именами.

Видимость была ограничена примерно сотней ярдов. На воды, отделяющие порт Кальви на северо-западном берегу острова Корсика от материковой Франции, пал туман. Пауэрскорт и леди Люси стояли на палубе парохода, вглядываясь во мглу. Пауэрскорт думал о самом знаменитом сыне Корсики, родившемся не в Кальви, а южнее, в Аяччо. Должно быть, Наполеон проплывал здесь по пути в Египет — катастрофическая экспедиция, закончившаяся тем, что будущий император бросил свою армию в сени пирамид и спешно вернулся во Францию, опасаясь потерять власть. Скорее всего, Наполеон видел силуэт своего родного острова слева по курсу, когда совершал побег с Эльбы — впереди у него были сто славных дней, которые завершились страшным разгромом на полях у Ватерлоо и новым морским путешествием на еще более далекий остров Святой Елены.

Туман начал постепенно рассеиваться, а жиденькое солнце — вылезать из своего укрытия, освещая им дорогу. По правому борту виднелись едва различимые очертания длинного мыса — это был Кап-Корс, самая северная оконечность острова. Потом, когда солнце наконец пробилось сквозь облака, Пауэрскорт впервые увидел остров во всей красе.

— Боже мой, Люси, он прекрасен! Гляди, какое побережье!

Перед ними тянулась изгибающаяся цепочка мирных пляжей; на песок лениво набегали маленькие пенистые волны. Пляжи чередовались со скалистыми бухточками, где море билось о скалы — даже отсюда, с корабля, были отчетливо видны веера брызг.

— Посмотри на горы, Фрэнсис! Нет, ты только посмотри! — Леди Люси слегка вздрогнула. — Они гораздо больше, чем в Уэльсе или Шотландии.

Прямо по курсу, на краю длинной полукруглой бухты, окаймленной соснами, лежал порт Кальви — его громадная крепость несла караул над маленьким городком. А дальше — за пляжами, за скалистыми мысами, над которыми взлетали брызги в лучах предвечернего солнца, за всем остальным — высились горы. Огромные зазубренные пики выстроились за равниной; их голые каменные бока поднимались к самому небу. Они господствовали над всем островом. Мы были здесь задолго до появления людей, словно говорили они; прежде греков, прежде римлян, прежде сарацин, пизанцев, генуэзцев, французов. И будем еще долго после того, как все вы уйдете. На скалистых склонах виднелась россыпь крохотных поселков — с их высоких звонниц можно было смотреть, не надвигается ли с моря неприятель.

Они поужинали козленком с жареным картофелем и запили его ядреным местным вином. Пауэрскорт подумал, что Джонни Фицджеральд нашел бы его «любопытным» — слово, которым он часто определял примитивные, далекие от утонченности напитки. Пока они бродили по улицам Кальви, поднялся ветер; слышно было, как огромные волны с шумом обрушиваются на песчаный городской пляж. А над бухтой, там, где кончался песок, чернели утесы.

— У тебя есть план на завтра, Фрэнсис? — спросила леди Люси, шагая по скромной набережной, вдоль которой стояли на приколе рыбацкие лодки. Их хозяева, видимо, уже перебрались в ближайшие кафе, чтобы скоротать вечер за картами и вином.

— Утром я хочу повидаться с шефом местной полиции. Комиссар лондонской полиции дал мне рекомендательное письмо. У здешнего начальника полиции чрезвычайно внушительное имя. Его зовут Антонио Империали. Что ты скажешь по этому поводу?

— Думаешь, он потомок самого императора? — спросила леди Люси, поплотнее закутываясь в шаль, чтобы уберечься от порывов холодного ветра.

— Возможно, — откликнулся Пауэрскорт, наблюдая за рыбацким суденышком, только что отчалившим от берега. На его палубе суетились моряки зловещего вида. — По-моему, корсиканцам очень неплохо жилось во времена наполеоновской империи. Они воевали везде, от Аустерлица до Москвы, если не ошибаюсь. Семнадцать из них стали генералами великой армии. Не удивлюсь, если именно тогда некоторые из местных жителей получили фамилию Империали.

Капитан Империали оказался смуглым, похожим на пирата человеком с сальными усами и крайне самодовольным видом. Он внимательно прочел рекомендацию Пауэрскорта.

— Как дела у моих коллег в Лондоне? — спросил он. — Кажется, они еще не поймали Джека Потрошителя?

Пауэрскорт был немало удивлен тем, что слава уайтчепельского убийцы достигла берегов Корсики и на годы пережила те кровавые события. Если книга леди Люси правдива, подумал он, убийство всегда было для корсиканцев самым обычным делом. Может, они решили, что и на улицах Ист-Энда разыгралась вендетта. Весьма скоро ему предстояло пожалеть о своей откровенности с капитаном Империали.

— Я ищу семью англичан, которая живет в этих краях, — сказал он. — Вообще-то их фамилия Декурси, но они могут жить здесь под вымышленными именами. У меня есть причины полагать, что они обосновались в окрестностях Кальви. Ни в каких убийствах мы их не подозреваем. А еще я хочу найти изготовителя поддельных картин: он может работать где-то поблизости, возможно, в том же самом доме, не знаю. Если этот человек действительно здесь, он должен переправлять обратно в Англию довольно много законченных полотен.