В крохотную комнату умудрились втиснуть скрипучую неширокую кровать, стол и пару облезлых стульев. Выпив стакан вина, завершивший ужин, Энна-эной посмотрела на расположившегося на полу Глэда. Он раскатал одеяла, соорудил из сумки подобие подушки и подготовился ко сну. Эльфийка присела рядом и задумчиво провела пальцем по переносице замершего мужчины:

– Я слышала от стариков, что лучшие из воинов моего народа обладали даром ночного видения. Они отрешались от того, что им шептали на уши, и от неверных теней, лгущих усталым глазам. Только лучшие следопыты были способны ощутить правду Леса и найти врага по биению его сердца.

– Увы, бегущая по росе, я не принадлежу твоему народу.

– Я знаю, Глэд. Тем более странно встретить подобного воина среди людей, забывших пение клинка в жаркой битве. Твой народ предпочитает опираться на силу золота, вложив оружие в ножны. Даже когда надо драться насмерть, вы пытаетесь рассыпать монеты перед наступающими врагами.

Безглазый тихо засмеялся:

– Кто бы мог подумать, но в моей прошлой жизни я считал, сколько монет получил мой хозяин вчера, неделю или месяц тому назад.

– А в этой жизни?

– А в этой я бежал по чужой дороге, кропя ее своей кровью. После того как получил свободу в орочьих степях – пошел своим путем. Тропой, которая должна привести меня к багровым деревьям. Постою под их кронами, послушаю их песню и вернусь домой. Туда, где не надо убивать ради права прожить еще один день.

Эльфийка гибкой кошкой легла рядом с мужчиной и тихо поцеловала обветренные губы:

– Тогда я хочу подарить тебе на память не только образ Галантов. Пусть долгими зимними вечерами ты будешь вспоминать меня. Может быть, память обо мне примирит тебя с пролитой кровью. Тогда ты вспомнишь не запах убитых тобой в далеких орочьих степях, а запах женщины вольного народа, способной подарить ночь достойному ее мужчине.

Глэд осторожно отстранил горячее тело и хрипло прошептал:

– Зачем тебе это? Я чужак, потерявший все. За мной лишь тьма в глазах убитых. Впереди неизвестность. Зачем ты все усложняешь?

Тихий смех был ему ответом:

– Затем, что я так хочу. Что было – мне известно. Я сама бросила тяжкую толику боли и ненависти на чашу твоих весов, отправив тебя с нежитью в один танец. Что будет – не известно ни мне, ни богам, играющим в свои странные игры. Да я и не хочу знать, что ждет нас через месяц или год. Предсказанное будущее лишает нас силы и желания бороться. Я лишь вижу сейчас перед собой человека, который может скрасить мне долгую ночь. Человека, чья сталь способна защитить меня от любых врагов. Я хочу узнать тебя лучше, воин. И мне плевать на то, кем ты был когда-то.

Глэд ответил на поцелуй и смущенно сказал:

– Я уже безумно долго не был с женщиной. Безумно долго…

– Расслабься. Эти знания нельзя потерять. Но даже если ты забыл все, чему тебя учили раньше, я способна рассказать тебе эту горячую сказку заново…

После той ночи Глэд так и не смог понять, чем был вызван порыв эльфийки: желанием развлечься или какими-то более серьезными чувствами. Но проведенные вместе часы удивительным образом успокоили их обоих, и теперь беглецы расслабленно проводили время под пологом гремящей по дороге повозки. Даря друг другу мимолетные улыбки, изредка беседуя с торговцами, их слугами или легионерами. На редких остановках Энна-эной шутила с присевшими к костру попутчиками и обменивалась колкими любезностями с купеческими женами. До приграничного Тагратуса оставалось два дня пути.

Прислуга в таверне сбивалась с ног. Через пару дней в Тагратусе начиналась последняя весенняя ярмарка, на которую съезжались земледельцы со всей округи. На запах легких денег следом тянулись бесконечные орды торговцев, мечтающих продать товар до начала летнего «мертвого сезона», когда в городе останутся по большей части мастеровые, не падкие на яркие быстро линяющие ткани и горшки с осыпающейся глазурью.

Хозяева прибывших караванов устраивали встречи с лавочниками в тавернах, оккупировавших узкие улочки. Захмелевшие мужчины выкрикивали названия блюд, стараясь перекрыть оглушительный шум. Вино со специями лилось рекой, сопровождая широкие блюда с горячим мясом. Бобы, приправленный томатной пастой тушеный горох, маринованные разносолы – все выставлялось на стол. Расторопный хозяин успевал заработать на толпе посетителей достаточно, чтобы потом не бедствуя дождаться осенних ярмарок. Ну а ленивые хозяева таверн и постоялых дворов исчезли с улиц приграничного Тагратуса уже давно.

Веселая компания в «Почетном легионере» ничем не отличалась от подобных ей, которые можно было увидеть в большом количестве по всему городу. Все те же грязные руки, сжимающие глиняные кружки. Те же штопаные хитоны и плащи из грубой шерсти. Лишь название таверны напоминало о первом хозяине заведения – вышедшем на пенсию десятнике, сумевшем не растратить звонкие монеты за игрой в кости. Но те времена давно прошли, хозяин сменился. И теперь под высоким потолком все чаще распевают песни торговцы и владельцы ближайших лавок, а не гремящие железом ветераны степных походов.

Трактирщик отправил к угловому столику мальчишку с подносом, набитым едой, и скривился: старый торговец уже час портил ему настроение, высказывая критические замечания в адрес кулинарных способностей повара. Будь на месте старика кто-либо из местных, трактирщик давно бы выставил ворчуна за дверь. Но портить отношения с богатым клиентом не хотелось. Вышвырни торгаша за дверь, и наутро последняя собака в караванах будет трепать твое имя. Так разок ошибешься, и «Почетный легионер» снова сменит хозяина.

Старый Слим поправил сползающий плащ и брезгливо отхлебнул налитого вина. По дороге в эту паршивую забегаловку он надеялся быстро провернуть одно доходное дельце. Но краткая беседа плавно перешла в занудное препирательство, а так и не полученные деньги окончательно испортили и без того не радужное настроение. Раздраженно поковыряв жареную картошку, Слим бросил вилку на стол и повернулся к собеседнику, вальяжно вытянувшему ноги вдоль скамьи:

– Хоть убей, я не помню новый эдикт императора! Нигде не сказано, что за длинноухих теперь платят не полновесным золотом, а жалкой медью!

– А ты хотел, чтобы канцелярия лично тебе докладывала обо всех указах, что приходят из Ампиора? – Худой мужчина с изрытым оспинами лицом криво улыбнулся, отломил кусок хлеба и стал старательно вычищать остатки подливки из миски. Худой собеседник никуда не торопился и в отличие от торговца не страдал от приступов плохого настроения или недостатка аппетита.

– Плевать я хотел на канцелярию и тех, кто читает эти горы бумаг! Мне деньги нужны, слышишь? Деньги! За велиратский фарфор уже по четверть золотого требуют, из Кампа керамику без поборов не провезешь. Еще год-другой, и я пойду на восток, следом за босяками!

– Боюсь, наши городские рынки не переживут твоего отсутствия, – буркнул худой, закончив с подливкой и шаря глазами по столу. – Но я тебе повторяю еще раз: за недонесение о врагах империи полагается двадцать плетей и штраф в сто золотых. А за пойманного с твоей помощью эльфа – две сотни чеканных орлов [7]и ни монетой больше.

– Ха! Плетей! А ты докажи, что я знал и не доложил куда следует. И докажи, что мне это не померещилось!

– То есть за два десятка старых золотых ты готов сдать мне ушастое отродье, а за чеканную монету – все забыл и ничего не вспомнишь? Хитер, торговец, ничего не скажешь.

Слим хрюкнул в кулак, потом наклонился поближе к рябому:

– Если бы ты не жадничал, то мы бы поделили добычу поровну! Я тебя насквозь вижу, канцелярская твоя душа, насквозь! Думаешь – тупой старик тебе дикаря приведет, да еще за спасибо? А ты положенное золотишко себе в карман отгрузишь? и все, можешь все лето в банях прохлаждаться?

– А разве будет по-другому? Или ты считаешь, что у тебя есть другой вариант? В городе я отвечаю за сыск. Куда ты ни сунешься, все ко мне придешь.