Потребность любить главу государства является в настоящее время важным препятствием на пути к демократизации современной России. Одни любят президента и готовы защищать его как близкого человека, другие же считают его недостойным народной любви. Между тем многовековая республиканская традиция культивировала настороженное отношение к популярным властителям, намеки на культ личности могли стать началом конца политической карьеры. «Главная добродетель гражданина — подозрительность», — говорил Робеспьер, а лозунг Американской революции гласил: «Вечная бдительность — залог свободы». Любовь к вождям предстает здесь как некая аномалия, встречающаяся, но требующая немедленной политической терапии.

При этом по сути монархическая политическая любовь может сочетаться с использованием языка демократии. Собственно, и в советское время демократия не исключалась из официального политического словаря, это отличало коммунистов от фашистов и нацистов, которые откровенно отрицали демократию. В советском же языке слово «демократия» хотя и не было центральным понятием, но явно обладало положительным значением, даже убежденные коммунисты давали порой своим детям имена Демократ, Рада (рабочая демократия). Реальной демократии в СССР не было, однако ритуалы ее существовали, что имело декоративно-легитимирующее воздействие. И на историю СССР это оказало немалое воздействие: пионерские сборы и комсомольские собрания, отрицая демократию как ценность, обучали миллионы людей технике выработки консолидированных решений — ведению собраний и составлению протоколов. Сборы и собрания были привычно скучными, но в период перестройки опыт принудительного квазисамоуправления был востребован.

Здесь следует отметить политическое значение экстраполитических факторов. Так, люди все больше интересовались спортом, болельщики наполняли стадионы, радио и телевидение также способствовали распространению культуры спорта и спортивной этики. Представления о честной игре получали распространение и постепенно захватывали сферу политики. Выборы в СССР честной игрой назвать было никак нельзя.

Ритуалы демократии и представления о честной игре необычайно важны для современной политики. Режим принципиально не отрицает политическое соревнование, но стремится контролировать его, выступая в роли и игрока, и судьи. Он желает победы по правилам, хотя правила меняются во время игры в зависимости от ее хода.

И если Николай II не соответствовал образу могучего государя, образу, который он тщательно конструировал, то президент Путин становится заложником того имиджа, который создавал он сам и его сторонники. Его выбирали как сильного мужчину, борца и лыжника, спортсмена, уверенно побеждающего своих соперников. Молодая и энергичная власть противопоставлялась старому поколению политиков, которые либо поддерживали «дедушку Ельцина», либо боролись с ним.

Именно такой образ мужественного политика опасен для ситуации, когда власть, меняя правила игры, заявляет о том, что она их сохраняет. Спортсмен Путин бросает вызов спортивной этике, и неудивительно, что общественный вызов ему был брошен во время спортивного соревнования: болельщики дали понять, что он играет не по правилам.

Это вовсе не значит, что Путин теряет популярность, многие продолжают любить его, но любят его иначе, иначе, чем даже несколько лет тому назад. Президент олицетворяет не динамику, неизбежно сопряженную с политическими рисками, а стабильность, которая порой воспринимается как застой. Путин — это Брежнев сегодня. Именно за это его любят многие его сторонники. Именно поэтому многие его оппоненты любят других политиков.

Но, похоже, Россия все еще желает непременно любить своих избранников.

Политические предсказатели и экономические прорицатели предпочитают катастрофические прогнозы. В этом и кроется успех их ремесла: при благоприятном развитии событий никто и не вспоминает их пессимистичные предчувствия, а вот трагедии обществ способствуют карьерам аналитиков, предупреждавших о грядущих опасностях, но не понятых современниками...

Так, историки Российской революции любят цитировать «Записку» Петра Николаевича Дурново — бывшего министра внутренних дел империи. Уже в начале 1914 г. умный и опытный бюрократ, профессиональный борец с революцией, предрекал, что грядущая война с Германией чревата серьезными социальными потрясениями.

Неудивительно, что и современные профессиональные пророки обсуждают прежде всего грядущие великие потрясения великой страны. Но и без подсказок честолюбивых футурологов обывателю понятно, что кризис не за горами: счета за жилье и цены в магазинах не пробуждают радостных надежд. Даже фанатичные антикоммунисты порой анализируют ситуацию, используя категории «базис» и «надстройка», даже люди верующие в глубине души считают, что бытие определяет сознание, по крайней мере политическое поведение.

Можно с большой долей уверенности предположить, что грядущий виток экономического кризиса отразится на социальной сфере, а это существенно повлияет на политическую ситуацию. Но каким будет ближайший политический кризис? Перерастет ли он в революцию, которую многие боятся, а некоторые чают?

Пока все рассуждения относительно неизбежности революции, высказываемые ее сторонниками и противниками, нельзя признать достаточно убедительными. Исходя из своих убеждений, одни революцией пугают, другие революцию прославляют.

Однако опыт предшествующих революций позволяет все же сделать некоторые прогнозы относительно протекания неизбежного политического кризиса. Вне зависимости от доминирующей идеологии он будет политизированным конфликтом поколений.

Ведь революция 1917 г. и Гражданская война были конфликтом поколений. В результате Февральской революции в стране появилось множество комитетов и советов разного рода. Сотни тысяч сравнительно молодых мужчин, оторванных от нормальной политической жизни, оказались участниками политического процесса. Они познали вкус власти, они не собирались обретенную власть отдавать. По сравнению с этим важнейшим социально-политическим процессом все дискуссии между конституционными демократами и социалистами-революционерами, народными социалистами и большевиками, меньшевиками и анархистами выглядят вторичными. Энергичные и честолюбивые парни, политизирующиеся в условиях войны и революции, готовы были с оружием в руках отстаивать свою власть. Сложилось так, что большинство представителей этого «комитетского класса» оказалось на стороне большевиков, но могло быть иначе: в октябре 1917 г. большинство членов советов и комитетов не принадлежало ни к какой политической партии. Показательно, что и впоследствии, во время Гражданской войны и коллективизации, большевики умело использовали конфликт поколений, предлагая свой язык для идеологизации этого конфликта.

Разумеется, ситуация «двоевластия» и «многовластия» возникает не при каждом политическом кризисе. Но можно уверенно предсказать, что кризис, во-первых, будет важным инструментом массового политического воспитания, а, во-вторых, на ход кризиса окажет огромное воздействие политическая культура нового поколения жителей России. Скорее всего конфликт поколений и будет оформлен как конфликт поколений. И дело не только в том, что действующий президент достиг пенсионного возраста (возраст политический порой не совпадает с возрастом биологическим). Особенности политики современного режима и его репрезентации обусловливают то, что он все более воспринимается как «старый режим».

Очевидно, что значение молодежи в грядущих конфликтах осознается в различных коридорах власти — появилось немало молодежных организаций, ею поддерживаемых. Но опыт последних лет показывает, что «старшие товарищи» не готовы уступать дорогу молодым, соответствующие механизмы ротации отсутствуют.

К тому же нарушение правил игры оказывает большое влияние на процессы воспитания политиков завтрашнего дня.

Многие вообще перестают интересоваться политикой, они разочарованы в выборах без выбора. В долгосрочной перспективе это представляет большую опасность: люди, с энтузиазмом проходящие политическое воспитание не в относительно «мирные» периоды, а в условиях радикального политического кризиса, становятся весьма своеобразной политической элитой.