Не слишком оригинальная мысль неожиданно проникла в мой наполненный гудящим металлом «Боинга» мир…

Можно было лишь удивляться настойчивости, с какой наши российские предприниматели, в том числе олигархи, независимо от их происхождения, пытались прокручивать свои дела в Израиле, несмотря на все барьеры, которые ставили там перед бизнесменами – выходцами из бывшего СССР.

Вступивший в силу израильский Закон о запрете отмывания грязных денег определил наказание в виде тюремного заключения до 10 лет за легитимацию и внедрение в финансовую систему капитала, нажитого преступным путем.

Чтобы осудить человека за отмывание капитала, достаточно лишь доказать, что он знал, что деньги или имущество нажиты преступным путем. Даже если человек не знал, какое именно преступление послужило источником капитала, это не было ему оправданием. Для реализации закона израильтяне создали даже специальный орган, подведомственный министерству юстиции…

Еще до принятия этого установления отсидел в тюрьме, в одиночке, шесть лет и был освобожден с невероятными трудностями лишь по отбытию двух третей срока пресловутый Григорий Лернер, он же Цви Бен-Ари, пытавшийся создать собственный российско-израильский банк. Фактически изгнали из Израиля Антона Милевского, жестким преследованиям подверглись финансовые тузы Михаил Черный, Григорий Лучанский…

Убедившись, что не могу предложить никаких новых объяснений этому, я снова открыл книгу.

Гангстеры, подстерегавшие Хью Марлоу недалеко от тюрьмы, не собирались отказываться от своей доли награбленного и в конце концов выследили его в гостинице. Схватка не на жизнь, а на смерть произошла именно там. Хью остался в живых, совершив рискованный прыжок из окна. И вот снова схватка, но уже с другими бандитами. И в конце хеппи-энд: маленький городок в доброй провинциальной Англии. Скромная, приветливая девушка и ее отец, ставшие объектами преследования бандитской шайки, их-то и выручает из беды бывший гангстер, герой, не боящийся никого и ничего, сильный, надежный, упрямый, живущий по неписаным законам совести и братства.

Я посмотрел в иллюминатор: внизу уже показалась гладь Средиземного моря – мы подлетали к аэропорту Бен Гурион…

Но я читал и читал, и снова не мог оторваться.

Последние страницы «Железного тигра» я дочитал, когда самолет уже бежал по взлетной полосе и пассажиры по обыкновению громко хлопали в ладоши, приветствуя пилотов, совершивших мягкую посадку…

Живой образный бандитский сленг, язык свободных людей, на котором в жизни никто никогда не станет разговаривать…

Крутые, скорые на расправу гангстеры…

А главное, грубоватые, но бескорыстные и преданные закону полицейские. Я отлично их представлял, ведь это были мы – Рембо, я, Пашка Вагин, Бирк, наши бывшие коллеги – менты, снова отчаянные, юные, полные надежд; забывшие про синяки и ушибы, полученные на службе; верящие, что все лучшее еще впереди и обязательно сбудется.

Выше звезд, круче крутых яиц!…

В Тель-Авиве стояла мягкая средиземноморская зима, мало чем отличавшаяся от нашего бабьеголета, и одежда людей в аэропорту имени Бен Гуриона отличалась существенным разнообразием – от выпущенных из брюк навыпуск теплых рубашек и сандалий на босу ногу до тяжелых курток и высоких дамских сапог.

В глаза сразу бросилось еще большее, чем обычно, количество легко узнаваемых по виткам радиотелефона за ухом секьюрити из охраны аэропорта, в форменных, с короткими рукавами куртках, облегчающих стрельбу и силовой захват, а еще множество вооруженных солдат – одиночек и группами – с автоматами, карабинами и тяжелыми объемистыми сумками. У себя в России, в Москве, я уже отвык от вида людей на улице при оружии…

До Иерусалима я добрался на такси.

На этот раз израильская столица показалась мне малоприветливой, настороженной.

Был разгар арабской интифады, улицы выглядели менее людными, прохожие спешили больше обычного. Школьников легко было узнать по картонным коробкам с противогазами. Шла война…

Однако, как и прежде, когда я здесь жил, по узкой главной артерии – улице Короля Георга Четвертого, с трудом разъезжаясь, катили комфортабельные, на два просторных салона, автобусы компании «Эгед»…

Остановка у центрального супермаркета «Маш-бир» была полна людей.

Профессиональные нищие все так же трясли перед прохожими свои пластмассовые стаканчики с мелочью…

Мне не очень-то везло сегодня…

На Гилель, 6, в центре, в офисе адвоката, меня ждало короткое послание.

Леа сообщала, что по срочному вызову уехала в следственную тюрьму, на «Русское Подворье» и пока не знает, сможет ли возвратиться до конца рабочего дня. В связи с этим мне приносились вежливые извинения.

Следственный изолятор находился недалеко от офиса. Словечко «руси» в названии изолятора не было случайным. Тюрьма размещалась в бывших хозяйственных постройках, примыкавших к зданию православного собора св. Троицы, принадлежащих Русской миссии в Палестине. Я мог поехать к тюрьме, прежде мне уже приходилось встречать Леа у выхода…

Я взглянул на часы…

Мог я поехать и к вдове Любовича.

Леа сообщила точный адрес скончавшегося в больнице Шаарей Цедек Юрия Любовича. Подробности его жизни я мог узнать от вдовы, прожившей с ним последние несколько лет. Она и ныне жила в его квартире в районе Гило…

Я выбрал второе.

Дом, в котором при жизни обитал господин Любович, оказался пятиэтажный, окруженный высокими соснами, и в воздухе я ощутил мягкий знакомый запах дачного Подмосковья.

Вокруг никого не было видно, и это тоже напомнило Расторгуево или Малаховку в послеобеденный час, перед тем, как спадет жара и на улицах снова появятся дачники и их дети…

Застроенный белым иерусалимским камнем район Гило венчал вершину огромной раскидистой горы, с которой вся израильская столица была видна, как на ладони.

Он долго считался весьма престижным, пока во время последней интифады арабские снайперы не начали его обстрел из деревушки Бейт-Джала, расположенной в непосредственной близости.

К чести муниципальных властей, они тотчас приняли необходимые меры. На опасном направлении стекла в домах заменили на пуленепробиваемые, а в наиболее уязвимом месте напротив библейского Вифлеема, появилась стена, она закрыла прохожих и автобусы.

И все же удар по престижу Гило оказался весьма чувствителен, и видимо, поэтому таксист, везший меня, накинул к таксе еще десяток шекелей… За риск!

В Москве перед столь ответственным визитом я постарался бы провести небольшую установку на покойного и его вдову, под благовидным предлогом обошел бы соседей – я ведь абсолютно не представлял себе ни ее, ни его самого…

В чужой языковой среде я просто не в состоянии был это сделать.

Но, в конце концов, меня ведь, по существу, интересовала только связка имен – Любович и девушка, жившая в его московской квартире, встречавшаяся с главой фонда…

Я вошел в вестибюль, осмотрелся.

Дневную почту уже доставили – из здешних небольших почтовых ящичков на треть, а то и на половину высовывались письма. Часть негабаритной корреспонденции попросту лежала на полу. Как и утренние газеты. Чужая почта тут, как правило, никого не интересовала. Я нашел почтовый ящик с фамилией «Любович», из него высовывался длинный банковский конверт…

Где-то на верхних этажах послышались шаги.

Я сунул конверт в карман, двинулся к лестнице.

Любовичи жили на втором этаже. Я позвонил. Короткий звонок гулко отозвался в пустом пространстве квартиры…

Вскоре послышались небыстрые шаги.

Открыла моложавая блондинка с бескровным отекшим лицом. Прежде чем повернуть ригель замка, она несколько секунд рассматривала меня в дверной глазок.

– Вы ко мне?

– Да, здравствуйте…

Мне необходимо было, чтобы меня пригласили войти.

– Я был соседом Юрия Афанасьевича в Москве. И вот неожиданно оказался здесь, в Иерусалиме… – Последнее – по поводу «неожиданности» – было истинной правдой. Я был абсолютно искренен. – Хотелось бы поговорить с вами. Да и другие соседи тоже интересуются, просили узнать, как все с ним случилось…