Шестой миновал. Вот, семи еще нет, а уже в руках вожжи. И не игрушечные! Серьезное дело у человека — «отец, слышишь, рубит, а я отвожу». Вот так и мои вырастали».

В картинке из жизни русского деревенского человека Сергей Афанасьевич видит основу всего деревенского воспитанья — посильный, осмысленный труд с возможно раннего возраста!

Старший Иван в десять лет был уже у отца на прицепе.

Отец — на тракторе, сын — на плуге. Отец заболел — сын сразу его заменил, а на прицепе уселся Генка. Пересел Иван на комбайн — Генке передал трактор. Так обучались механизации.

«Иногда жалко было будить — мальчишки еще. Подойду, поглажу ладонью по голове, морщатся — рано… А однажды, помню, сам занемог и проспал. Открываю глаза — у постели Иван: «Батя, нам пора в поле…» Век не забуду этой минуты. Все болячки мои как рукою сняло».

При таком воспитании, многие это знают, дети в деревенских домах очень рано и естественным образом постигают грамоту трудовой жизни. В десять лет ребятишки Садовниковых уже могли запрячь лошадь, водили ее в поводу бороздой, а в двенадцать каждый из них ходил уже за сохой. «Смешно было видеть: ручки сохи Генка держит на уровне головы, но шагает, ведет уверенно борозду. Свою картошку, бывало, опашет и за малую плату опашет соседям».

В тринадцать лет все пятеро сыновей умели косить, метать копны, держали уверенно грабли, вилы, топор, шило, рубанок. Умели постричь овец, починить обувь, корову могли подоить, варили обед.

Когда Ивану было пятнадцать, а Сергею два года, пятерым братьям выпал, пожалуй, самый трудный в жизни экзамен. Отца уложили в госпиталь, и в это же время тяжело заболела, надолго слегла в больницу и мать. Все нехитрое, однако и непростое хозяйство дома легло на плечи мальчишек. Иван подымался, как мать, с зарею. Доил корову, провожал ее в стадо, варил еду, кормил братьев и вместе с ними бежал потом в школу. Анатолий и Сашка мыли полы и нянчили младшего брата. Геннадий управлялся с курами и гусями, чистил корову и лошадь, кормил поросенка. И все по очереди навещали мать и отца. «Учеба, конечно, у всех в этот год маленько хромала, но по труду я мысленно всем им ставил пятерки. Их усердие, можно сказать, нас с матерью и подняло».

В деревенском труде есть особенности. Работать в горячее время надо не по часам, а по солнцу — от восхода и до заката. «В посевную, в сенокос, жатву не переводишь дыханье, полнормы спишь. Иначе нельзя. В такое время не то что день, час кормит год». Но есть в сельской жизни, у сельских работ радость, со всеми заботами сплетенная воедино. «Пашем, бывало, с Иваном.

От пыли у малого носа не видно. Завернем к озеру — раздевайся! Полчаса полощем с ним телеса, на песке полежим, малины в укромном месте насобираем, раза два наблюдали, как лоси к воде подходили… Поговорите с ребятами, они это помнят лучше, чем я. Расскажут, как строили лодку, как логово волка нашли, как подобрали на пашне зайчат, как наблюдали за цаплей, ловившей у стога мышей. Мне, взрослому человеку, воспоминания эти сейчас вот, признаюсь, согрели душу. Для них же эти радости детства воедино соединились с трудом на земле, с представленьем о нашем крае, со всем самым главным, чем живы».

Вот и вся педагогика, все секреты воспитания пятерых сыновей. Из книжных мудростей в дело пошел один лишь образ — «мужичок с ноготок». Ничего другого Сергей Афанасьевич попросту и не знал. Но опыт собственной жизни, мудрость сельского человека, личный пример сделали свое дело. «Все, что надо, умеют. Работать любят. Дружны. Мать с отцом почитают.

Местом, где живут, дорожат. Внуков нам нарожали. Чего же еще?»

— Отчего у других отцов-матерей не получается так?

Сергей Афанасьевич мнет в руках ремешок для телеги, на которой молоко возит.

— Да как вам сказать, причин-то разных немало. Вон видели двор? Немудрящий — куры, корова, лошадь, свинья, четыре овцы. Но как без двора? Нет скотины — нет и еды на столе.

Но скотина требует глаза, и рук, и всяких забот. И навоз-то он пахнет навозом! Я считаю, человек деревенский этот запах должен любить.

Сыновьям всегда говорил: «Что воняет в сарае — то пахнет на сковородке». И с детства они убедились: не пустые слова! А иные мать и отец рассуждают иначе. Мы в навозе копались — дети пусть людьми поживут.

Ну и, конечно, в доме таком дети спешат от навоза подальше.

— Счастливыми приезжают сюда?

— Кто поймет, какой оно масти, людское счастье? Иной приезжает летом на «Жигулях».

Видимость вроде бы неплохая. А слово за слово — ничего, окромя «Жигулей», за душою не сыщешь. Соберут грибов-ягод, у матери сала прихватят — и до свидания, до нового лета!

— Но, слышно, и насовсем приезжают?..

— Да, пять-шесть семей назову. Вернулись! И этих теперь уже с места не двинешь. Все повидали, о всем имеют суждение не по слухам. Наш Геннадий — наилучший пример…

Геннадий окончил в Пскове сельскохозяйственный техникум, но на семейном совете сказал: отец, я хочу поглядеть жизнь. Отец подумал и ответил в том смысле, что никому не заказано жизнь поглядеть. Езжай. Но, если почувствует сын, что лучшее для него место тут, у псковских озер, пусть приезжает без колебаний.

Геннадий уехал строить КамАЗ. Два года работал на самосвале. Потом пересел на автобус и работал еще восемь лет. Стал горожанином.

И жизнь, можно считать, сложилась вполне хорошо: получил большую квартиру, родились два сына. Каждое лето Геннадий с семьей приезжал в Грибно. Были ягоды и грибы, было купанье в озерах, но заходил Геннадий и в правленье колхоза, подолгу толковал о жизни с отцом. А в этом году весною приехал и, обнявшись с отцом и матерью, прямо на пороге сказал: «Все. Мое место тут».

— Ну и сразу же в шесть топоров стали ладить Геннадию дом…

Один из внуков Сергея Афанасьевича — третье поколение семьи Садовниковых.

* * *

В новом доме я застал важный момент: опробование только что сложенной печи. Из трубы, как из паровоза на крутом перегоне, валил дымище. А в звонком, ничем пока не заставленном доме пахло смоляными дровами, стружкой, подсыхающей глиной.

— Не дымит! — счастливо сказала хозяйка. — И теплая!

Двое мальчишек стояли у печи, прислонив к подсохшему ее боку ладони. Хозяин постукивал молотком — подравнивал пол, прилаживал плинтуса. Пока мы с ним говорили о разных жизненных поворотах, в новой печке поспело пахучее варево. Валентина вынула из огня щербатенький чугунок, вынула сковородку со шкварками, принесла из сенец кастрюлю с соленьем, и я, таким образом, оказался опять при застолье. Стола, правда, не было. Еду поставили на широкую доску, лежащую на козлах. Ели стоя, обжигая руки картошкой и хватая шкварки сосновыми щепками.

— Не жалеете? — спросил я хозяйку, зная, что этот вопрос ей понятен.

— Что вы, что вы!..

— Решать такие дела непросто, — сказал Геннадий, — шутка ли — десять лет городского житья. Если б не Валентина — верный союзник, мог бы и не решиться…

— О, пир горой у строителей! — Вбежавший Анатолий кинул в угол рабочую телогрейку, мячиком побросал в ладонях картошку. — Я пришел вас в баню позвать. Сергей и Сашка смыли уже солярку, батя пошел бередить свои раны. Пару навалом! Веники всякие — береза, дуб, елка. Михалыч, может, и вы?.. Да плюньте вы на билет! Уедете завтра. Сашке свистнем, он подвезет…

Гусарских выходок я не люблю. Но тут нащупал в кармане билет до Москвы, смял его в кулаке и кинул в жар печи.

И еще один вечер провел в хорошей дружной семье.

_{Фото В. Пескова и из архива автора. Грибно, Псковская область.}

 _{11 декабря 1982 г.}

(Подарки)

Опасная вещь на Востоке — неосмотрительно что-нибудь похвалить. Я таковую оплошность лет двадцать назад допустил во Вьетнаме. В маленькой деревушке мы задержались купить бананов и утолить жажду. У легкой хижины из бамбука, где мы присели передохнуть, на дереве висела клетка с большим попугаем. И я по привычному интересу к животным не преминул познакомиться с птицей. Попугай весьма дружелюбно щипнул мой палец, я щелкнул его по клюву. Этого было довольно, чтобы хозяин дома, добрый сухонький старичок, снял с крючка клетку, и я с опозданием понял, что нахожусь на Востоке. Попугай переходил в мою собственность. Умоляюще я поглядел на молодого переводчика Тханя, изучавшего русский язык в Москве. Но руки помощи я не дождался. «Товарис Песков, это подарок. Надо берить. Потому что хозяин очень сильно будешь обидеть».