6 сентября 1902
«Безрадостные всходят семена…»
Безрадостные всходят семена.
Холодный ветер бьется в голых прутьях.
В моей душе открылись письмена.
Я их таю – в селеньях, на распутьях...
И крадусь я, как тень, у лунных стен.
Меняются, темнеют, глохнут стены.
Мне сладостно от всяких перемен,
Мне каждый день рождает перемены.
О, как я жив, как бьет ключами кровь!
Я здесь родной с подземными ключами!
Мгновенья тайн! Ты, вечная любовь!
Я понял вас! Я с вами! Я за вами!
Растет, растет великая стена.
Холодный ветер бьется в голых прутьях..
Я вас открыл, святые письмена.
Я вас храню с улыбкой на распутьях.
6 сентября 1902 (1910)
«Давно хожу я под окнами…»
Давно хожу я под окнами,
Но видел ее лишь раз.
Я в небе слежу за волокнами
И думаю: день погас.
Давно я думу печальную
Всю отдал за милый сон.
Но песню шепчу прощальную
И думаю: где же он?
Она окно занавесила —
Не смотрит ли милый глаз?
Но сердцу, сердцу не весело:
Я видел ее лишь раз.
Погасло небо осеннее
И розовый небосклон.
А я считаю мгновения
И думаю: где же сон?
7 сентября 1902
«Смолкали и говор, и шутки…»
Смолкали и говор, и шутки,
Входили, главы обнажив.
Был воздух туманный и жуткий,
В углу раздавался призыв... —
Призыв к неизвестной надежде,
За ним – тишина, тишина...
Там женщина в черной одежде
Читала, крестясь, письмена.
А люди, не зная святыни,
Искали на бледном лице
Тоски об утраченном сыне,
Печали о раннем конце...
Она же, собравшись в дорогу,
Узнала, что жив ее сын,
Что где-то он тянется к богу,
Что где-то он плачет один...
И только последняя тягость
Осталась – сойти в его тьму,
Поведать великую радость,
Чтоб стало полегче ему...
11 сентября 1902 (24 мая 1918)
«В городе колокол бился…»
В городе колокол бился,
Поздние славя мечты.
Я отошел и молился
Там, где провиделась Ты.
Слушая зов иноверца,
Поздними днями дыша,
Билось по-прежнему сердце,
Не изменялась душа.
Всё отошло, изменило,
Шепчет про душу мою...
Ты лишь Одна сохранила
Древнюю Тайну Свою.
15 сентября 1902 (1907)
«Я просыпался и всходил…»
Я просыпался и всходил
К окну на темные ступени.
Морозный месяц серебрил
Мои затихнувшие сени.
Давно уж не было вестей,
Но город приносил мне звуки,
И каждый день я ждал гостей
И слушал шорохи и стуки.
И в полночь вздрагивал не раз
И, пробуждаемый шагами,
Всходил к окну – и видел газ,
Мерцавший в улицах цепями.
Сегодня жду моих гостей
И дрогну, и сжимаю руки.
Давно мне не было вестей,
Но были шорохи и стуки.
18 сентября 1902
«Как старинной легенды слова…»
Как старинной легенды слова,
Твоя тяжкая прелесть чиста.
Побелела, поблекла трава —
Всё жива еще сила листа.
Как трава, изменяя цвета,
Затаилась – а всё не мертва,
Так – сегодня и завтра не та —
Ты меняешь убор – и жива.
Но иная проснется весна,
Напряжется иная струна, —
И уйдешь Ты, умрешь, как трава,
Как старинной легенды слова.
22 сентября 1902 (Декабрь 1915)
«Мы – чернецы, бредущие во мгле…»
Мы – чернецы, бредущие во мгле,
Куда ведет нас факел знанья
И старый жрец с морщиной на челе,
Изобличающей страданья.
Молчим, точа незнаемый гранит,
Кругом – лишь каменные звуки.
Он свысока рассеянно глядит
И направляет наши руки.
Мы дрогнем. Прозвенит, упав, кирка —
Взглянуть в глаза не всякий смеет...
Лишь старый жрец – улыбкой свысока
На нас блеснет – и страх рассеет.
24 сентября 1902 (Апрель 1918)
Экклесиаст
Благословляя свет и тень
И веселясь игрою лирной,
Смотри туда – в хаос безмирный,
Куда склоняется твой день.
Цела серебряная цепь,
Твои наполнены кувшины,
Миндаль цветет на дне долины,
И влажным зноем дышит степь.
Идешь ты к дому на горах,
Полдневным солнцем залитая;
Идешь – повязка золотая
В смолистых тонет волосах.
Зачахли каперса цветы,
И вот – кузнечик тяжелеет,
И на дороге ужас веет,
И помрачились высоты.
Молоть устали жернова.
Бегут испуганные стражи,
И всех объемлет призрак вражий,
И долу гнутся дерева.
Всё диким страхом смятено.
Столпились в кучу люди, звери.
И тщетно замыкают двери
Досель смотревшие в окно.
